Из записной книжки Пантердрова

Он облил взглядом свою заскорузлую коленку, шершавую,  как кожа пойкилотермной старой ящерицы, пытаясь отскрести наросшие чешуйки, как будто в этом были смысл и надежда  обрести кожу с гладкостью варёного яйца. Тактильные ощущения разгоняли желание визуализации чего-то правильного, прямоугольного в виде трансформаторной будки за окном, беспорядочно заштрихованной ещё не пробудившимися для весны ветвями бессовестно голых деревьев. Ландшафт был скучен и бесцветен.  Утренний густой туман  перетёк к северу и  явил блеклое зрелище  холодности и опустошённости в брейгелевском стиле. Котонные облака висели, словно хлопковые шары, изображающие  благостную снежность. Пантердров плавно перешёл от визуализации к обонятельным опытам. Банановый аромат не любил, он отдавал  неясным душком геометрических фигур, а ему хотелось, в крайнем случае,  розово-креветочных и иных разнообразий. Заштопанные рукава свитера внушали ему успокоение от ощущения собственной брезгливости и стыдливости открытых частей неопрятного тела. Бесполезно и хлопотно холить своё полувековое туловище, хотя, по карте натальных  светил  его ждали перемены к лучшему. Он двигался вдоль дороги с машинами, будто сорвавшимися со старта раньше выстрела. Градиент затухающего дня играл наложением оттенков разных цветов и добавлял объёма векторным объектам, притягивая к креслу уставшее тело… На спинке старого скрипящего  портшеза развалился  вальяжный кот цвета вара, в бездонности которого тонул саркастически-пристальный взгляд хозяина. Сбросив калиги и скрестив кисти рук у лба, Пантердров зевнул прерывисто, сладострастно; секундная стрелка часов вздрогнула  и забилась ответной ритмичной чечёткой…