Тот кто станет лесом

«Тот кто станет Лесом»
"В запахе хвойной ели и вкуса малины….”

Глава 1. Босая печаль.
Рваные лохмотья, с обуглившимися краями кусков одежда под ветром уже почти срывалась с мальчишки босиком шагающего по вытоптанной тропинке, дорога чавкала грязью от недавно пролитого дождя, промокший мальчик поправлял грязные волосы и не громко всхлипывал двигаясь в неведомом ему направлении, топот копыт и скрип телеги позади идущей конницы воспылал надеждой  в груди потерянного ребенка.
       -тбруууу: грубым басистым голосом донеслось от бородатого мужчины одетого в чёрное и с большим крестом на груди, он сидел впереди упряжки с конями и с высока глядел на мальчишку с немым вопросом. Мужчина наклонился.
     - заблудился? Голодный?
Мальчишка в полной растерянности только кивал в ответ незнакомцу.
      - а ну давай залазь, сейчас во всем разберемся.
Мужчина протянул руку мальчишке и затащил на повозку усаживая рядом с собой на мягкие мешки, прежде чем тронуться он достал из под рясы свёрнутый в платок кусок хлеба и протянул мальчишке.
Илья жадно схватил хлеб, но замер, сжимая его в руках, не веря, что еда может достаться ему так просто. Мужчина с усмешкой наблюдал за ним, не торопя.
— Ну? Ешь давай, — кивнул он, поправляя поводья.
Илья осторожно надкусил хлеб, вкус которого показался ему божественным. Он не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз ел, но теперь это не имело значения.
Телега тронулась. Колёса медленно скрипели по размокшей дороге, конница двигалась рядом, тяжёлые сапоги воинов поднимали грязь. Парень не знал, кто эти люди, но они были первыми, кто проявил к нему доброту.
— Как звать-то тебя? — спросил мужчина, глядя вперёд.
— Илья… — тихо ответил он, всё ещё прижимая хлеб к груди, словно боялся, что его отберут.
— Хорошее имя, крепкое. А я отец Матвей. Куда путь держишь?
Илья пожал плечами. Он и сам не знал, куда идёт. Главное — подальше от пустого дома, от тоски и холода.
— Ладно, не переживай, — кивнул Матвей, — накормили, а теперь и пристроить надо. Грех дитя по дорогам скитаться.
Он взглянул на мальчишку пристально, словно что-то высматривал в его глазах.
— Может, Бог тебя ко мне привёл, а может… кто-то другой. Посмотрим.
Спустя несколько часов пути, Илья укрытый воинскими одеждами спал на мешках рядом с  отцом Матвеем. Скрип ворот и множество голосов разбудили Илью
Он приподнялся, с трудом разлепляя глаза. Вокруг суетились люди — кто-то тащил мешки, кто-то гнал скот, стражники с копьями патрулировали высокий частокол, за которым угадывались деревянные дома с покатыми крышами.
— Приехали, — хрипло сказал отец Матвей, слезая с повозки. — Давай, парень, не зевай.
Илья огляделся. Он никогда не был в таком большом поселении. Всё здесь казалось живым — пёстрые ткани на прилавках, запах хлеба и дыма, смех детей, звон кузнечного молота.
— Это что за оборвыш? — прогремел грубый голос.
К повозке подошёл высокий мужчина с рыжей бородой, в простой, но добротной одежде.
— Нашёл по дороге, — спокойно ответил Матвей. — Вижу, парнишка крепкий. Может, сгодится где.
— Гм, — мужчина прищурился, разглядывая Илью. — Ты хоть работать умеешь, малец?
Илья молча кивнул. Он умел всё, что нужно, чтобы выжить: колоть дрова, таскать воду, ухаживать за скотом.
— Ну, это мы проверим, — усмехнулся рыжий.
Рыжий хмыкнул, а затем махнул рукой:
— Ладно, пойдём, парень. Посмотрим, что из тебя выйдет.
Рыжий мужчина взял Илью за руку и повел через большой двор вдоль высокого деревянного здания с башенной колокольней накрытой куполом с крусующимся сверху переливами солнца крестом, сзади от повозки прозвучал голос отца Матвея....
- Прохор.....
Рыжий мужчина остановил шаг и немного из под плеча повернулся к взывающему.
- да, батюшка.....
- ты мальчугана в баню отведи, а бабам вели одежду чистой дать а опосля веди ко мне.
- понял вас батюшка.....
Направление изменилось и сквозь двор они шли к небольшой деревянной постройке  со струящимся дымком из трубы, на встречу рыжему Прохору шла миловидная женщина из далека её улыбка блестала добротой и родушием, Илья будто предвкушая разговора с женщиной слегка стиснув губы улыбался в ответ, они подошли ближе и женщина сложив руки на бедра наклонилась к Илье.....
- ну здравствуй!  Её голос был таким же ласковым и приветливым как и её улыбка, Илья с неловкостью выдавил из себя.
- ззздраствуйте - протирая испачканное личико рукавом, произнес Илья.
- пойдем со мной ребенок - ласково продолжила она, и уводя парня от Прохора перехватив руку, продолжила окидывая голову стоящему чуть задирая нос
- ты к Ольге Никитишне ступай, пока мальца номою принеси ему одежды.
Сглатывая что то чем давился Прохор при виде женщины тот только гмыкнул что то в ответ, и быстрым шагом двинулся к другому деревянному дому широким раскатом стоявшим во всем дворе истинно главенствующий на территории всего двора.
Женщина открыла дверь в баню, лёгкий ветерок горячего воздуха вырвался из двери одарив запахом дерева и берёзовых листьев.
Женщина погладила мальчика по щеке смотря на него с заботой и жалостью.
- тебя как звать то ребенок
- Илья - немного стесняясь отвечал, бегая невинными глазками то в пол то на женщину.
- а меня Варвара - женщина сидя на корточках протянула руку
- расскажешь что случилось?  Варвара ласково смотрела на мальчика, на глазах накатывались слезы, мальчишка проявил слабость из последних сил державшейся в нем скорби, сжатие кулачки закрывали градом льющиеся слезы, хриплый голосок ребенка и его боль не могли не отозваться теми же чувствами в сердце женщины та окончательно ослабев в отношении ребенка прижалась как к родному нервно гладя его по голове.
- не плачь, мой хороший, тише -тише.
Варвара вытирая слезы и себе и ребенку, словно понимала все пережитое горе, и страх поселенный в душе ребенка. Она и знала что на торговых путях множество разбойников и деревни расположенные рядом часто страдали от набегов. Оба успокоившись в объятиях друг друга и смотря в глаза с выдохом успокоились, Варвара наполнила горячей водой деревянный таз и разбавив немного холодной водой поставила на низкий полок, Илья худой и чумазый уселся на полке слегка поматывая ногами, голый мальчишка позабавил женщину та невольно нежно улыбнулась и подала большой жёлтый кусок смальца одновременно перевернув на голову Ильи черпак воды.
- отмывайся, а я пойду у Прохора заберу вещи.
Илья неловко под стать ребенку продолжил отмывать с себя грязь и пятна спекшейся крови, вода в тазу постепенно приобретала серый оттенок, дверь в баню приоткрылась, и заглядывающая варвара аккуратно положила вещи на табуретку.
- я буду ждать снаружи: ласково с припевом сообщила она.
Свежая пахнущая перечной мятой рубаха немного свисала с худенького ребенка, зато портки и кожаный плетеный поясок сели как родные, плетеные из березовой бересты лапти с вшитой тканью седели по размеру. Отмытый и чистый мальчишка тихо открыл дверь и сжимая улыбку показался перед ласковым взором Варвары.
- ну и красавец, смотрите-ка девки: Громко с игривым голоском продолжала она. С другого конца двора в ответ кричали.
- ай, уведут такого жениха: Хохот слегка наполнял двор, казалось присутствующие тут люди были добры к мальцу и от души приветствовали в новом доме.
          Варвара взяв за руку повела ребенка к тому самому большому дому, стоящему во главе всего двора, большое крыльцо пол которого был вымощен камнем красовалось по центру, у порога опершись на стену стоял Прохор, ожидающий Илью, он с задумчивым лицом смотря в пол жевал соломенную ветку.
- А ты смотри ка, как побелел, и вид здоровый приобрел, заберу тебя к себе в кузнецы учеником моим будешь: с доброй улыбкой продолжал суровый с рыжей бородой огромный Прохор.
Из, за угла дома подглядывали и перешептывались два мальчишки немного постарше Ильи, в доме было тепло и немного сумрачно по коридору горели свечи, и в конце в щелочке от двери струился более яркий свет и пляска огня от свечей, в той комнате сидел отец Матвей за большим деревянным столом, пред ним была раскрыта толстая книга в которую он вел какие-то записи.
Увидев стоящих в проеме, аккуратно отложил перо и книгу.
- Прохор, у тебя в доме есть место для мальца?
- а, чего же Батюшка найдем, да и Варвара его как своего приняла присмотрим.
- это не на долго, я ему место у себя подготовлю, я сам привез я и буду отвечать, так уж и быть малец пару дней у тебя переночует. Ступай Прохор, я поговорю да он сам прибежит.: Отец Матвей выдыхая встал со стула и заводя к лавке усадил на нее следом усевшись рядом.
- ну, какая беда приключилась? Ты рассказывай не бойся, тебе тут уже ничего не грозит, у нас вона стража какая, княжеская меж прочим. 
- я, батюшка не помню ничего: неуверенно продолжил Илья, когда слезы вновь накатывались на глазах.
- ночь была, крики, огонь, тятя меня подхватил и вынес за дом   и прятаться велел я в кусты забежал, и только слышал крики, звон, ржание коней, небо в деревне пламенем пылало, а утром я с кустов вышел, и тишина в деревне стояла ни души, тятя на крыльце лежал, а маменька в доме вилами проткнутая: уже смирившийся ребенок вытирал слезы высказывая горечь и сдерживая в себе весь ужас охвативший его. Батюшка смотрел и удивляясь сдержанности и мужеству, проявлявшемуся в столь беззащитном ребенке.


Глава 2. Годы на постоялом дворе

Теплый летний вечер окутывал деревню, наполняя воздух запахами спелых яблок и свежескошенной травы. Кресло с характерным скрипом покачивалось под весом дремлющего Матвея, его негромкое похрапывание смешивалось с приглушёнными голосами работающих во дворе людей. Последние золотые лучи солнца мягко ложились на потрескавшиеся доски крыльца, играли бликами на оконных стеклах, проникая сквозь занавески в полутёмную избу.
                Во дворе кипела работа — женщины перебирали корзины с налитым солнцем урожаем, мужики заносили тяжёлые мешки в амбар. Где-то в стороне, возле телеги, шумно гомонили ребятишки, радуясь случайно найденному поломанному обручу.
                Воздух был пропитан ощущением завершённости — лето подходило к концу, оставляя после себя усталость, довольство и чуть заметную тень тоски по уходящим тёплым дням.
Рослый мальчишка, на вид лет одиннадцати, сидел на бревне у конюшни и ловко подкидывал медную монетку, ловя её на ладонь. В его взгляде читался явный укор, смешанный с высокомерием, пока он наблюдал за Ильёй, волочащим по земле тяжёлый мешок.
— Опять за чужую работу взялся? — лениво бросил он, не переставая играть монетой. — Прям как батрак какой…
Илья молчал, стиснув зубы, чувствуя, как горячая злость поднимается внутри. Он не смотрел на мальчишку, не отвечал, только сильнее сжал пальцы на грубой ткани мешка, продолжая тащить его к сараю. Земля под ногами была сухая, пыль поднималась лёгкими клубами, цепляясь за босые ноги.
Мальчишка усмехнулся, перекинул монетку на другой палец и лениво свистнул:
— Эй, да ты ж, поди, и спасибо не дождёшься… Вот жалкий.
Второй мальчишка, такой же рослый и наглый, сидел рядом, покачиваясь на корточках. Он громко усмехнулся, не утруждая себя словами, лишь ухмыляясь всё шире.
— Да чего ты с ним возишься? — наконец протянул он, бросая взгляд на брата. — Он же, как собачонка: скажут «вези» — повезёт, скажут «убирай» — уберёт.
Илья по-прежнему молчал. Губы его сжались в тонкую линию, руки дрожали от напряжения, но он не дал себе остановиться.
— Глянь-ка, — первый снова подкинул монету. — Может, за неё он и поклонится?
Монета блеснула в лучах заходящего солнца и звонко шлёпнулась в пыль у ног Ильи. Оба мальчишки захохотали.
Из сарая с тяжёлым вздохом вышел Прохор, вытирая широкими ладонями опилки с брюк. Он на секунду прищурился, разглядывая картину перед собой: Илья с мешком, эти двое мерзких мальчишек и медная монета, лежащая в пыли.
— Опять за своё? — глухо пробасил он, направляясь к мальчишкам.
Сыновья Матвея тут же выпрямились, но задиристые ухмылки с их лиц не исчезли.
— Да чего ты, Прохор, — лениво протянул один из них. — Мы ж его так, малость… на усердие проверяли.
— Проверяльщики… — недовольно фыркнул Прохор. Он посмотрел на Илью, который стоял, сжав кулаки.
Медная монета так и лежала в пыли, и он даже не посмотрел на неё.
Прохор без лишних слов шагнул к Илье, взял тяжёлый мешок и с лёгкостью закинул его на плечо.
— Нечего его мучить, — буркнул он, косясь на сыновей Матвея. — Работать надо — работайте, а не языками чешите.
Он двинулся к сараю, а Илья, тяжело дыша, вытер лоб. Прохор бросил на него короткий взгляд, в котором не было ни жалости, ни укора — только привычное молчаливое понимание.
— Ну, чего встал? — добавил он через плечо. — Помогай, раз начал.
Илья кивнул и поспешил следом, не обращая внимания на недовольные шепотки за спиной.
Еще не раз он сталкивался с мальчишками не знавшими тяжелой руки.
Как-то раз, когда Илье уже было шестнадцать, терпение его лопнуло. Братья, как обычно, не давали ему прохода: то плечом толкнут, то издалека обидное слово кинут. Но в тот день старший, Захар, перегнул палку — схватил Илью за ворот рубахи и тряхнул, ухмыляясь:
— Что, щенок, не вырос ещё?
Не успел он договорить, как получил в челюсть. Глухой удар, и Захар с воплем повалился в бочку с дождевой водой. Младший, Елисей, только ахнул...
Когда Захар вынырнул из бочки, мокрый и злой, он тут же кинулся за братом.
— Ты чего стоишь?! — заорал он на Елисея. — Бежим!
Тот и сам понял — ноги уже несли его прочь.
Но Илья не стал их догонять. Он только шагнул вперёд, демонстративно сжав кулаки, и братья кинулись наутёк с удвоенной скоростью. Захар, спотыкаясь от тяжёлой мокрой одежды, с грохотом рухнул в охапку соломы. Елисей, визжа, перепрыгнул через забор, но неудачно зацепился ногой за жердину и рухнул в курятник. Переполошенные куры взметнулись, а сам он с диким криком вылетел обратно, растрёпанный и униженный.
Варвара выглянула из дома, увидела мокрого Захара и куриного Елисея, всплеснула руками и только головой покачала:
— Ну и дурни!
А Илья, ухмыляясь, поднял с земли шапку Захара и небрежно бросил ему.
— Вот, не потеряй. А то опять жаловаться побежишь.
Прохор стоял у сарая, сложив руки на груди, и одобрительно кивал.

С годами отец Матвей ослабел, и болезнь всё сильнее сковывала его тело. Когда-то строгий и полный сил, теперь он сидел в кресле, укутавшись в старый шерстяной плат, лишь изредка покрикивая на сыновей, когда те совсем уж распускались. Но дети его воспитаны не были — слишком долго их безнаказанность оставалась нормой.
Братья по-прежнему пытались задирать его, но теперь за это получали пусть лёгкий, но ощутимый ответ. Елисей пару раз слетал в пруд, Захар — в кучу соломы, а однажды и вовсе, перепутав тропинку в темноте, забрёл в свинарник и выбежал оттуда с таким визгом, что даже отец Матвей впервые за долгое время засмеялся.
Но смех его тут же перешёл в надрывистый кашель, и братья на время поутихли. Болезнь действительно сделала его почти неподвижным, и даже самые отъявленные проступки сыновей наказывались теперь лишь тяжёлым взглядом. Братья этим пользовались — но только до тех пор, пока рядом не оказывался Илья.
Последняя зима оказалась тяжёлой для всех. Снега выпало столько, что крыши гнулись под его тяжестью, морозы сковали реку ледяной бронёй, скрипящей под тяжёлым сапогом. Но холод пробирал не только тела — он проникал в самые сердца людей, потому что деревня прощалась с тем, кто был её основателем и духовным наставником.
Отец Матвей угасал быстро. Болезнь окончательно лишила его сил, и даже голос, некогда громкий и властный, теперь звучал слабым шёпотом. Он уже почти не покидал свою комнату, сидел у печи, укрытый тёплыми шкурами, и лишь молча наблюдал за огнём, будто пытался разглядеть в пляшущих языках пламени что-то важное. Деревенские приходили к нему каждый день, кто с подаянием, кто с последним советом. Старики кланялись и вспоминали, как он ещё мальчишкой прибыл в эти края и воздвиг первый молитвенный дом. Молодёжь, даже та, что прежде роптала на его строгость, теперь стояла у порога со стиснутыми губами, понимая, что без него деревня уже никогда не будет прежней.
А братья… Братья ходили мрачными тенями по дому, будто, ещё не веря в неизбежное. Захар редко показывался в людях, запершись в кладовой, а Елисей и вовсе прятал дрожащие руки в карманах, стараясь не встречаться взглядом ни с Варварой, ни с Ильёй.
В ту ночь, когда отец Матвей наконец ушёл, не было ни метели, ни воющего ветра. Только тишина. Такая глубокая, что, казалось, сам лес задержал дыхание.
Илья и Прохор собственными руками копали замёрзшую землю. Лопаты с глухим стуком вонзались в промёрзший грунт, от которого поднимался белый иней. Работа шла медленно. Земля сопротивлялась, не желая расставаться с тем, кто столько лет оберегал деревню, но они не могли остановиться.
Прохор молчал, стиснув зубы. Его сильные руки, привыкшие к труду, с трудом справлялись с твёрдым, как камень, грунтом. Он не жаловался, но каждый удар лопаты отдавался в плечах тупой болью.
Илья, склонив голову, работал рядом. Ему казалось, что с каждым вынутым комом земли холод пробирается глубже в его сердце. Отец Матвей был для него кем-то большим, чем просто попечитель. Взрослея, Илья видел в нём не только сурового наставника, но и человека, который, как умел, дал ему дом и место в этом мире.
Вокруг стояла напряжённая тишина. Даже деревенские, пришедшие проводить старого священника, говорили шёпотом, будто боялись потревожить нечто важное. Варвара прижимала к груди шерстяной платок, губы её дрожали, но она не плакала — только смотрела на копошащихся в яме мужчин.

Когда всё было готово, Прохор вытер со лба пот и бросил взгляд на Илью. Тот выпрямился, тяжело дыша. На его лице не было слёз, только усталость и что-то другое — может быть, осознание. Осознание того, что с этой ночью его жизнь изменится окончательно.
Отдав все почести, люди медленно разошлись, унося с собой свечи, молитвы и тихие разговоры. Вечерний мороз сковал землю, но никто не спешил нарушать этот момент.
Илья остался стоять у могилы, не замечая, как холод пробирается сквозь одежду. Ветер шевелил его волосы, тронул свежий холм земли, будто поглаживая в прощании.
Он знал, что рано или поздно придётся уйти, но ноги словно приросли к месту. Он не говорил последних слов, не молился — просто стоял и смотрел, чувствуя странную пустоту внутри.
Прохор ждал в стороне, не торопя его. Варвара несколько раз порывалась подойти, но лишь грустно вздохнула и ушла в дом.
Только когда небо окончательно затянулось густой тьмой, Илья, наконец, оторвался от места. В груди что-то сжалось, но он не позволил этому выйти наружу. Молча, сжав кулаки, он пошёл прочь.
Подходя к двору, Илья сразу заметил, что ворота закрыты. В сумерках деревенская улица казалась пустынной, но что-то заставило его замедлить шаг. Прямо по центру калитки небольшой свёрток, небрежно брошенный, словно ненужная вещь.
Илья нахмурился. Ветер подхватил край ткани, обнажив кусок чёрного хлеба, небрежно завёрнутого в тряпицу.
Тихий смешок заставил его поднять голову. Над забором торчали две знакомые физиономии. Братья, ухмыляясь, наблюдали за ним, переговариваясь вполголоса.
— Подачка тебе, сиротинушка, — протянул один, щурясь от удовольствия.
— Сразу не подобрал! Гляди, проголодаешься — приползёшь, — добавил второй, с удовольствием наблюдая за выражением лица Ильи.
Он сжал кулаки, но не сделал ни шага вперёд. Сердце стучало глухо и ровно. Братья думали, что он кинется к воротам, начнёт стучать, ругаться, требовать впустить его.
Прохор стоял чуть в стороне, опершись на топорище. Его лицо оставалось хмурым, но в глазах читалось больше, чем просто раздражение. Он видел всё — и сверкающие ухмылки за забором, и сжатые кулаки Ильи, и брошенный на землю свёрток.
— Ну, чего встал? — негромко спросил он, чуть склонив голову.
Илья молчал. Не потому что не знал, что сказать, а потому что слова здесь были ни к чему.
Прохор глубоко вздохнул, посмотрел на братьев, что всё ещё нагло пялились на них сверху. Затем медленно шагнул ближе, взял свёрток, развернул, бросил хлеб в снег и, не говоря ни слова, швырнул пустую тряпку в забор.
— Эй! — возмутился один из братьев.
— Эй да эй, — спокойно ответил Прохор. — Запомните: собаке подачку бросают, а человеку — руку помощи подают. Вы же, гниль деревенская, и того не знаете.
Братья переглянулись, но сказать ничего не успели — Прохор уже развернулся к Илье:
— Пошли. Нечего нам тут делать.
Илья кивнул, чувствуя, как внутри, там, где сжималась обида, стало чуть легче.
В тот вечер юному мальчишке впервые налили крепкой самогонки. Жидкость в мутноватом гранёном стакане пахла так, что от одного вдоха обожгло ноздри.
— Пей, — коротко сказал Прохор, ставя перед ним стопку.
Илья покосился на Варвару, но та лишь тяжело вздохнула и отвернулась, смахивая слезу. Она не одобряла, но и спорить не стала — слишком многое в этот день изменилось.
Илья взял стакан, медлил. Прохор поднял свой, пригубил и кивнул ему.
— Глоток — за отца Матвея.
Жидкость опалила язык, горло, ударила в грудь так, что он чуть не закашлялся. Стиснув зубы, Илья проглотил. Тепло тут же разлилось по телу, но вместе с ним пришла тяжесть — не пьяная, а та, что давит на плечи взрослыми заботами.
— Второй — за тебя самого, — сказал Прохор, вновь наливая. — Теперь ты сам за себя.
Ещё долго сидели двое мужчин за столом, напевая лихватские песни. Илья, впервые ощутивший горечь крепкого самогона, уже не морщился — напиток согрел его изнутри, но больше не жёг, как в первый раз.
Прохор наливал ровно, без излишеств, будто обрядывая мальчишку во взрослую жизнь. Поначалу они пили молча, но потом кто-то из них запел — сначала тихо, будто пробуя голос, потом громче, увереннее.
— эх, дорогии пыль да тууман…… — протянул Прохор, гулко стукнув кулаком по столу.
— Холода, тревооги… да степной бууурьян…… — подхватил Илья, чувствуя, как внутри что-то стягивается и отпускает одновременно.
Голос его ещё ломался, не хватало грудной силы, но он не сбивался. И даже Прохор усмехнулся, хлопнув его по плечу.
За окном завывал ветер, на стене от пламени лампы плясали длинные тени, а в доме, где только что оплакали умершего, звучали лихие, с надрывом весёлые песни.

При жизни отца Матвея деревня жила, снабжённая работой, — он был не только духовным наставником, но и умелым организатором. Его слово уважали, к нему шли за советом, и если уж он говорил, что пора косить или строить, никто не спорил.

Земля давала хороший урожай, мастеровые всегда имели заказ, а охотники возвращались из леса с добычей. Даже в самые лютые зимы никто не оставался без куска хлеба — отец Матвей следил, чтобы не было голодных, и если нужно, открывал церковные закрома.
Но с его уходом всё изменилось. Братья постепенно превратили усадьбу в разгульное место. Без присмотра отца Матвея они словно сорвались с цепи — пьянки, ссоры, азартные игры, и каждый вечер шум да крик. Дом, который когда-то был центром деревенской жизни, теперь стал прибежищем для таких же лоботрясов, как они.
Люди сторонились их двора, а добропорядочные соседи только качали головами — мол, ничем хорошим это не кончится. Хозяйство пришло в упадок: скот дох, забор покосился, даже сад, что сам отец Матвей сажал, стоял заброшенный.
Илья видел всё это со стороны, но знал — ему туда дороги больше нет.
Илье приходилось скитаться по деревне, потому как за душой не было ни гроша, ни крыши над головой. Он ночевал где придётся — то в старом сарае у Прохора, то в заброшенной бане на окраине, а иногда и вовсе под открытым небом, завернувшись в старый тулуп.
Деревенские жалели его, но никто не спешил взять под своё крыло. В хозяйстве каждая крошка на счету, а лишний рот — обуза. Только Варвара иногда подкармливала его, оставляя у окна краюху хлеба с салом или миску горячей похлёбки.
Так тянулся год. Илья перебивался случайными подработками — кому дрова поколол, кому забор подправил, но этого хватало лишь на еду. Не мог он и остаться без внимания основанного без отца Матвея совета старейшин деревни.


Глава 3. Из Вольного прочь

В старом ветшалом доме холод гулял по щелям, неумело заколоченные дыры немного сдерживали тепло большой печи, стоящей по центру дома. Укрытый несколькими дырявыми шубами, Илья спал на печи. Мартовская оттепель всё ещё подгоняла стужу, хоть и не была такой суровой. Его разбудили шаги, отозвавшиеся хрустом льда в замёрзших лужах. Стук в дверь заставил очнуться от сна. Илья медленно поднялся и, щурясь, смотрел на дверь, в просветах которой мелькала тень.
— Прохор, ты это? — зевающим тоном произнёс Илья.
— Открывай, я это…
— Чего её открывать, толкни да заходи.
Дверь тяжело, со скрипом, открылась. Прохор стоял, держа в руках два свёртка: один побольше, другой поменьше.
— Ну, чего сидишь, вставай… — грубым басистым голосом произнёс рыжебородый с капелькой седины Прохор, слегка улыбаясь. — Вот, Варвара тебе вкусного собрала… — показывая свёрток, продолжил он.
Илья спрыгнул с печи и по-братски обнял дорогого ему человека.
— Спасибо… — тихо произнёс он и пошёл к столу. Прохор уселся напротив и развернул платок с аккуратно сложенными в нём гостинцами: варёные вкрутую яйца, слоёное мясными прожилками сало, надрезанные кусочки лука, тёплый глиняный горшочек с варениками с твороженной начинкой и масляной юшкой, нежно покрывающей содержимое горшка, такой же тёплый ломоть хлеба. И парочка булочек с яблочным повидлом. Прохор достал из кармана пару деревянных ложек и протянул одну Илье.
— Налетай, кого ждёшь.
Растянувшись на лавочке от сытного тёплого завтрака, Илья, опершись на одну руку, с ехидной улыбкой смотрел на Прохора.
— Чего смурной такой?.. — продолжил Илья.
— Та, ничего… Ну давай, собирайся, тебя старшины ждут… — отряхиваясь, Прохор встал из-за стола и смотрел на растерянного Илью.
— А чего им от меня надо? — неуверенно спросил Илья.
— Да откуда же мне знать. Вчера просили привести, вот я тебя зову… — Прохор отвёл взгляд, словно пытался солгать.
Илья не придал этому значения. Натянул сапоги, стянул с печи потасканную временем шубу, радостно поправил папаху.
— Потопали, коль зовут.
Яркое весеннее солнце искрами играло в ледяных лужах, хрустящая грязь расступалась под тяжестью сапог. Юноша, на вид растрёпанный, гордо шагал рядом с немного сутулившимся Прохором, светя широкой улыбкой, махал девчатам, занятым хозяйством, выискивая ответные улыбки. Девки перешёптывались и махали в ответ приветливому юноше. Спустившись с пригорка, их встречала оживлённая улица, устеленная торговыми палатками. Конницы в упряжках стояли, набитые свежей рыбой. Чудаковатый мальчишка лет четырнадцати гладил по загривку маленького ослика с небольшим бугорком на спине. Одетый в лёгкую рубаху парень бродил вокруг печи на лыжницах, нервно что-то бурча себе под нос.

Проходя мимо загаженного забора любимого сердцем двора, светлая улыбка на миг исчезла с лица Ильи. В конце улицы стоял большой дом с настежь распахнутой дверью. Стоя у крыльца, Илья стряхнул налипшую грязь и шагнул к порогу. В середине комнаты стоял мощённый стол с главенствующей посередине толстой книгой. Пузатый купец, усевшийся напротив, почти расплывался в деревянном кресле. По бокам от него сидели двое стариков, нервно нашёптывающие что-то, переходящее в спор между ними.
Купец встал и, вытирая руки о грудь с меховой накидкой, остановил оживлённую беседу.
— Садись, Илья… — указал он на лавочку открытой ладонью. — Ты всех нас знаешь, и мы тебя…
— Ерофей и Тихомор, а я — Ерема. Чины нам ни к чему, по селу мы недавно управу держать начали, иначе все караваны бы потеряли, да люди бы без дела жили. И по сему тебя к нам пригласили. Дорог был нам Матвей, да жаль, судьба так распорядилась, и всё ныне в упадке.
— Чем могу служить? — с укором смотрел Илья на стариков.
— Вот в чём дело: Матвей, ещё будучи в здравии, распорядился, что если жизни тебе тут не будет хорошей, чтобы мы тебя к лесничему отправили.
— Ха, а что, если не пойду? Батюшка меня своей мёртвой рукой прогнать решил? — возмущался Илья, не стесняясь стукнуть по столу. — Так чего же он сам меня при жизни не отправил?
Седобородый старик Тихомор, владевший кузницей в деревне, почесал бороду.
— Ты, Илья, не горячись. Вот тебе письмо, сам прочтёшь или нам услужишь.
— Так откуда у нас грамота? — Прохор шагнул вперёд, встав прямо перед Ильёй.
— Сам прочту, — спокойно ответил Илья, глядя ему в глаза. — Батюшка меня грамоте учил.
Он развернул пожелтевший от времени свёрток, исписанный угольными чернилами.
---
**Илья, сын, мне жаль всего, что с тобой случилось. Я знаю, что ты растёшь крепким и сильным умом, знаю и то, что ты добрый парень. Если читаешь это письмо, значит, всё, о чём я волновался, произошло. Я без тени сомнения думал, что именно так всё и будет.

Я посылал Прохора к моей родственнице, живущей далеко от деревни, в нескольких днях ходьбы вглубь леса. Она занимается лесничим промыслом, и Ерёма предупреждён о том, что если всё сложится так, как есть, тебя отправят к ней жить. Не так уж там и плохо, был я там, хоть и давно. Не место тебе тут, где тебя не принимают.

Прости, сын, что не смог быть тебе хорошим отцом так, как ты был мне сыном.**
---
Илья, смахнув слезу и аккуратно свернул письмо.
— Ну раз уж батюшка вам распорядился, а меня просил… — он поднялся из-за стола, дотронулся до плеча Прохора, постоял немного и добавил: — Как почки зацветут, так и пойду.
Сказал это всем сразу, не желая слушать возражений.

Тёплый апрельский день уже палил солнцем, трава пробивалась зелёным ковром, устилая поляны. Прохор, обнаживший тело до пояса, сидел на лавочке у дома. Он наблюдал за приближающимся Ильёй, но нисколько не тревожился. Тот уселся рядом, и долго между ними продолжался немой разговор, пока вдруг Илья неожиданно не сорвался с места.
Он перепрыгнул через невысокий заборчик, растолкал прохожих, несколько раз споткнулся о чужой обоз, но продолжал бежать. Вбежал в исхудавший двор отца Матвея и, не замедлив шага, с размаху ударил Захара в челюсть. Тот рухнул на землю, но тут же, ползком, отпрянул в сторону, глядя на Илью испуганными глазами. Исхудавший, растрёпанный, жалкий, он вызывал только презрение.
— Где второй? — тяжело дыша, спросил Илья.
— В доме он, Илюшенька… в доме… — пробормотал Захар, пятясь и пытаясь проглотить страх.
Илья поднялся на крыльцо. В дверях стоял заспанный, едва державшийся на ногах Елисей. Упершись локтем в косяк, он держал покосившуюся дверь и гнусаво прокричал:
— А, заморыш! Припёрся! Грхр… пошёл вооон отсюдова!
Илья без лишних слов схватил его за грудки и швырнул к Захару. Оба перепуганных брата сидели в грязи, глядя на него снизу вверх, как нашкодившие щенки.
— Я вашего батюшку любил, как своего… и он меня. Во что вы превратились? Во что превратили дом? — с дрожью в голосе спросил он, склонившись над ними.
— Тебе-то какое дело? — из-под лба глянул на него Елисей.
— Ах, мне какое дело?!
Илья сжал кулак, собираясь ударить его изо всех сил, но что-то его сдержало. Он резко оттолкнул худощавое тело обратно в грязь.
— Я вернусь сюда через год… а может, и больше. Но, может, и меньше. Если увижу то же, что сейчас, или хуже — похороню вас без всяких почестей. Даже крестов не поставлю. Как чумные будете погребены, так, чтобы ни одна собака костей ваших не нашла.
Он отвернулся, скользнул взглядом по покосившейся бане, дырявому забору, заваленному сараю и дохлой туше коня, придавленной брёвнами. Потом снова посмотрел на братьев. Те только кивали, мыча в знак согласия.
Илья молча шагнул к воротам, не оглядываясь.
Илья помнил о слове, данном старейшинами, и теперь, когда настал момент прощания с домом, его порыв наставить братьев был вполне объясним. Он шагал тяжёлой походкой к дому Варвары и Прохора.
Прохор был занят работой по хозяйству, а Варвара, стоя перед домом, на растянутые верёвки вешала выстиранные вещи. Илья молча подошёл, опёрся на забор и остался стоять, наблюдая за ней. Варвара, почувствовав взгляд, повернулась и случайно уронила свёрток с выжатой тканью. Медленно подойдя к Илье, она взглянула на него, будто пытаясь удержать в памяти его образ, того мальчишку, которого она знала. Она остановилась у калитки, не говоря ни слова, протянула руку и коснулась его щеки. В их глазах уже стояли слёзы, и, не сдержавшись, Варвара начала гладить его, тяжело дыша, сдерживая боль от расставания.
Прохор, заметив происходящее, воткнул топор в пень и, так же неспешно, направился к дому. Уже одетый, с маленьким свёртком в руках, он тихо наблюдал за обнимавшимися Ильей и Варварой.
— Спасибо, мама, — едва слышно прошептал Илья, и Варвара не смогла сдержать слёз. Они теперь свободно катились по её щекам.
Прохор, подойдя к ним, мягко погладил Варвару по плечу.
— Ну, свидитесь ещё, не переживай, — сказал он, пытаясь утешить.
Илья поцеловал её в лоб, а затем, улыбаясь, подмигнул любимой женщине, как будто говоря, что всё будет хорошо.
На границе леса, стоя рядом с Прохором, Илья попрощался, как братья, крепко пожав руки. Прохор передал ему свёрток с небольшими запасами на дорогу и подробно объяснил, как добраться до дома лесничего.
— Ну, не забывай нас, — с горечью произнёс Прохор, глядя, как Илья удаляется в чащу леса.




Глава 4. Лесничий дом .

Горящий, чуть тусклый свет доносился из низко расположенного оконца. Восковая свеча, кончиком пламени, разрезала поток прохладного летнего воздуха. Блеклый закат тихо тянул покрывало ночи. В окошке издалека мелькала щуплая тень, тихо двигающаяся в землянке. Вокруг лесной поляны чуть слышно доносился запах жареной картошки, с кислым витком печенного хлеба. Прислушавшись, путник забредший в глубину леса, слышал голос старушки, бормочущий что-то и кому-то.
     - Иш ты удумала. Я помирать ещё не собираюсь. Ты, Марфуша, мне служила и ещё послужишь. Тихо али не учуяла?

Путник чуть осекся и уже хотел развернуться от дома, как не высокая дверца распахнулась и из двери вышла миловидная старушка, с повязанным вокруг пояса шерстяным платком. Тугая и на вид тяжёлая коса, с седыми волосами, свисала почти к самому полу.
Старушка, щурясь, глядела на парня.
 -  Ты, милок, по добру здесь, или гадости творить?
-  Да нет, бабушка. Я к лесничему послан на помощь.  Меня дорогой сюда завело, может домом ошибся.
-  Так, а ты другого дома во всем лесу и не найдешь. А в ночь, так тем более. А кто же тебя мне в помощь заслал?
-  Аааа, вы тут лесник?!  Я уж думал, и в прямь не найду. А я из под Вольной.  Меня старейшины послали.
-  Ну так проходи поужинать, да расскажешь, чего сотворил, что тебя в лес послали.

 В доме красными бликами доносился потрескивающий огонек из печи. Рядом со ставнем, у выемки, стоял высокий, глиняный, пузатый горшочек, слегка парящий сладким ароматом. В доме, не смотря на возраст старушки, был порядок. И каждая вещица знала свое место. На табуреточке нежилась серая кошка, очень удивленно таращащая глаза  на незнакомца, одновременно приветствовавшая его и  будто радовалась появлению. Бабушка жестом предложила сесть за стол,  твердо стоявший у стены. Стол имел глубокие от времени трещины, но при этом, был  невороятно гладкий. Бабушка, обхватывая горшочек полотенцем, выставила его рядом со свечой у окна. Аккуратно поставив тарелки и приборы на стол,  лихо отскочила к печи и убрав в сторону ставни,  достала свежую булочку, насытившуюся теплом, с приобретенной коричневатой корочкой.
-  Так как говоришь звать тебя?
- Илья.
- Меня баба Зоя называй, а кошку мою Марфушей звать.
Парень кивнул с полным пониманием, но все еще был в предвкушении ужина. Путь от деревни занял не мало времени. Изголодавшийся путник, то ли от голода, то ли от проникновенных запахов, не скрывая, глотал слюну слегка облизывая губы. Бабушка неспешно наполнила чашки квасом, деревянной ложкой положила в тарелку картофель, наполненный чуть обжаренным луком и шкварками сала. Постанывая от еле сгибающейся спины, присела и принялась медленно жевать приготовленное блюдо. Отвлекшись, бабушка надломила пополам большую, хрустящую, воздушную булку и протянула кусок Илье.
-  Кушай, помощник, да рассказывай пока вечер. Как это такого молодого и справного мне послали?!
- Бабушка, а можно я поем?  Я правда голодный. Я вам все - все расскажу.
Бабушка молча кивнула и продолжила есть. Илья, будто дикий, набросился на еду, нисколько не стесняясь чужого дома и едва знакомой старушки.
Закончив с едой, чуть потянувшись:
- Ой, ну спасибо вам, баба Зоя. Ох и накормили. Как и обещался, рассказываю:
Я в Вольном то и не жил раньше и люди меня там не знали. Я из другой деревни. Мне семь лет тогда было. Нашу деревню разбойники сожгли, а я сиротой остался. Не было мне ни одного родного человека, меня тогда Поп и забрал, в Вольный жить. А деревня то - большая, почти город. У нас тут и купцы, и караваны разные проходят. Ить Вольный, он как перевал. Я - рос, не хулиганил, не воровал, не грабил. Меня Поп Дмитрий Елисеевич, как в ежовых рукавицах нянчил, так и его, на мое семнадцатилетние и Господь Батюшка прибрал, да сыновьям его не по душе был я. Те меня малого колотили. А в двенадцать лет, я уже и сам их колотил. Так и повелось.  Дружбы не было ни братской, ни соседской. А коль в деревне я все равно чужой, но силой не обижен, да за душою ничего, братья из дому гнали. Где в сенях заночую, где на сеновале припрячусь. Да только старики решили отправить меня сюда, чтоб не слонялся без дела. Вот и я туточки, баба Зоя.
-  Нелегкая тебе досталась житье. Ну да и оставайся, придеть время, я тебе и дом да хозяйство оставлю. Тольк, ты у меня всему учись. Лес мой уважать и любить надо, глядишь, и он тебя полюбит. У меня никого и нет, а ученик нужен. Дело то не легкое - лесу охрану дать, тут всего полно. Лес - как дать, так и отнять может.
-  Ну вы, бабушка, даете. Как же это ж, лес, как живой?!
-  а вот ты не спорь!  Все узнаешь, коль учиться будешь.
Весь разговор кошка тихонько вилась у ног парня, потираясь и мурлыча. Бабушка поглядывала на кошку, слегка окидывая строгим взглядом. Казалось, что осуждает, или даже ругает. Как кошка все продолжала демонстративно крючить хвостик, да игриво смотреть, прищурившись на бабку.
-  Эх, серая ты простушка. Тебе лишь бы кого потереть, да поластиться. Иди лучше двор обойди, да поляну огляди.
Кошка послушно выпрыгнула в окошко и исчезла в темноте.
Баба Зоя, поднявшись из - за стол, накрыла полотенцем горшочек с тарелками и что-то неразборчиво пробубнила под нос. Спокойно пройдя к дальнему углу землянки, в стоящем сундуке, достала сверток и подушку.
- Гостей я не ждала, спать ляжешь на широкой лавке, а завтра собьем да скрутим ложницу. Иди спать, вставать нам рано сил надо много.
Илья покланялся бабушке и пожелал добрых снов, не привыкать парню спать где придется, тяжелые сапоги освободили натруженные путем ноги, Илья вытянул носочки и положив руку под голову улёгся на лавке, Марфуша, не долго бродившая по улице по-хозяйски запрыгнула на грудь, и довольной мордочкой озиралась в сторону бабы Зои, зверек загудел мурлыкая тут же проводил парня ко Сну.









 Глава 5. Утро на полянке

Солнце уже ласкало утреннюю росу, и лес звоном птиц звал проснуться. Бабушка хозяйничала у стола, когда Илья проснулся, потер сонное лицо и поприветствовал её. Добрая улыбка стала ответом. Выйдя из избы, он ощутил, как маленькая поляна наполняется жизнью: босые ноги щекотала трава, а роса освежала кожу. Рядом с уличной лавкой стояло наполненное водой корыто, в котором он смыл остатки сна. Сиплый голос бабушки из дома пригласил к завтраку. Травяной взвар в глиняной крынке источал сладкий аромат, а тёплый хлеб с топлёным маслом манил золотистым отблеском. Слегка приправленное белой варницей масло и взвар с мёдом оставляли на языке солёно-сладкий привкус разнотравья и терпкий аромат природы.
— Ну, Илюша, нравится тебе? Хорошо ли спалось? — спросила бабушка, будто выискивая подвох, пока он наслаждался едой, давно позабыв о таких завтраках.
— Конечно, бабушка! И ужин, и завтрак, и приём радушный, и доброта ваша. Как дома себя чувствую.
— Да полно тебе, внучек. Томить не буду. Не простая я бабка, и лес не простой. Не просто так судьба тебя сюда привела. Живёт тут всякое чудо, оттого и лес дремучий. К чему ни обратись, всё свой ответ скажет. Кого спровадить надо, а кому помочь. Дело нелёгкое, да лес тебе благодарен будет за дела твои добрые. Но как во всём хорошем, так и тёмное есть неизведанное: или умертвие оно, или от сути своей злобное. Ты меня слушай во всём.
Илья молчал, раздумывая. Не тронулась ли бабушка умом от одиночества? Или, может, всё это — правда? Он слушал её почти с открытым ртом. С детства в сказки не верил, а тут будто сам в неё попал.
— И прямо-таки лес живой? И всё сущее здесь с душой? — спросил он с усмешкой, будто дразня.
— А что, утро день покажет. Не сегодня, так в другой раз увидишь. Пусть утро твоё будет добрым. А сейчас скотину покорми да корову на луг выведи. Марфушу слушай: как она скажет, так и делай.
Кошка крутилась у двери, нервно виляя хвостом. Она подходила к порогу и снова разворачивалась в дом. Илья подивился её сообразительности: бабушка с ней, как с человеком, разговаривала. Выйдя из дома, он уже чувствовал себя не гостем, а жильцом. Марфуша ловко запрыгнула на забор и уселась рядом с бочкой, засыпанной зерном. Илья сразу понял её намёк и принялся сыпать зерно в корытца. Из-за жердочки вальяжно вышел гордый петух с налитым красным гребешком и золотисто-чёрным пером. Окинув Илью внимательным взглядом, он вдруг вздыбил перья и бросился на него, размахивая крыльями. Растерявшись, Илья бросился бежать, выронив зерно и спотыкаясь о корыто. Со двора донёсся шум — будто все куры, коровы и лесная живность насмехались над ним. А кошка смотрела так, словно он удивил девушку своей неуклюжестью.
Перекувырнувшись через невысокий забор, Илья поправил рубаху, буркнул что-то сердито на петуха и отправился за коровой. Марфуша юркнула за ним и мигом оказалась впереди, легко пробегая по каменной тропинке. В летнем загоне стояла статная рыжая корова с белыми ногами, лениво отмахиваясь хвостом от мух. Завидев Илью, она неспешно направилась к калитке. Он аккуратно повязал ей на рога тяжёлую льняную ви;тцу, и она спокойно двинулась за ним.
На поляне в траве играли солнечные лучи, а ветер колыхал ковылевые колоски. Лес, словно живой, наблюдал за ними. Весь день Илья провёл в трудах, выполняя поручения бабы Зои. Жить при хозяйстве — дело нелёгкое, но и за день успелось немало. На обед бабушка угостила тыквенной кашей с маслом и мёдом, а ужин стал настоящим праздником: наваристый крапивник с куриным бульоном, крупными кусками картошки и мелко крошенным яйцом, да сало с чесноком и перцем, с которого жаром отзывалось во рту.


Глава 6. Глубокий сон:

Свежо сколоченная ложница приветствовала мягкой пуховой периной, нежно обволакивая усталое от трудов тело. Илья провалился в сон, даже не замечая пристально смотрящую на него Бабу Зою.
Сны редко задерживались в его памяти, но этот остался твёрдым пятном. Тяжёлый туман навис над лесом, расстилаясь между стройных и могучих деревьев, уступая дорогу его шагам. В глубине чащобы царил сумрак, не слышалось ни пения птиц, ни шороха мелких зверьков, лишь гул, похожий на топот копыт, нарастал вдалеке. Продвигаясь вперёд, он увидел домик, затерявшийся среди деревьев. В нём не было слышно ни единого звука, словно он давно покинут. Внезапно что-то огромное сбило его с ног. Тяжёлый удар прижал его к земле, горячее дыхание обдало лицо, и низкое рычание заполнило пространство. Он сжал веки, боясь открыть глаза, а сквозь сон донеслись голоса – сиплый голос Бабы Зои и звонкий девичий.
— Марфа, я тебе говорю, не время ещё, ты зачем его впустила? — Не звала я его. Ты сама назвала преемника. Лесьяр слышал. Он бы пришёл, лес без охраны быть не может. — Ты мне в споры не переходи. Знаю я тебя, проводницу. Не один уж год с тобой крышу делим. Сама назвала, сама и скажу, как время придёт.
Илья проснулся в холодном поту. Бережное солнце будило лес, но в воздухе всё ещё ощущалась тяжесть сна. Он не мог игнорировать услышанные голоса. Таинственность происходящего пугала и одновременно разжигала любопытство. Кто была эта девушка? Кого привела Марфуша? И что значил этот сон?
На цыпочках он вышел из избы и уселся на лавке, глубоко вдыхая влажный утренний воздух. В призрачных тенях между деревьями мерещилось что-то живое. Тишину нарушил лишь лёгкий шорох — на лавку запрыгнула Марфуша. Она молча смотрела в пустоту, изредка поглядывая на Илью своими изумлёнными кошачьими глазами.
Мысли бродили в голове, оставляя после себя вопросы без ответов. Баба Зоя, обычно добрая и спокойная, сегодня была нервной и даже немного раздражённой. Илья несколько раз пытался подойти к ней с расспросами, но бабушка отгоняла его жестом, будто не желая говорить. Лишь Марфуша, потираясь о его сапоги, дарила ощущение уюта и покоя.
Весь оставшийся день прошёл в трудах.
Но даже среди забот и домашних дел мысли о ночном сне не покидали его.


Глава 7. Приоткрытые тайны

Прошел месяц с тех пор, как Илья поселился у Бабы Зои. За это время он освоил все хозяйственные дела, и теперь ни Марфуше, ни самой хозяйке не приходилось ходить за ним по пятам. Иногда он уходил в лес, изучая окрестности, и в паре верст от дома нашел озерцо с небольшим деревянным настилом, ведущим в более глубокие воды. Полянка у озера была чистой, ухоженной, хотя купаться сюда никто не ходил. Баба Зоя упоминала, что в этом месте лучше не задерживаться, особенно ночью.
Сегодня был особый день — ночь Ивана Купалы. Баба Зоя строго-настрого наказала Илье не приближаться к озеру после заката, но пока солнце еще не скрылось за горизонтом, он решил искупаться. На обратном пути его нос уловил запах дыма от растапливаемой бани. Обрадовавшись, он поспешил домой — предвкушая жаркое парение с березовым веником и крепкий квас из бабушкиных запасов.
Поздним вечером они сидели у очага, мастеря подвески для трав и грибов. За неспешной работой Баба Зоя рассказывала истории о лесе. Сегодняшняя касалась той самой ночи — в Купальскую ночь оживалась нечисть, особенно в местах, где близко вода. Говорила, что в озере живет русалка, и не добрая, а злая, жестокая.
— Я ведь, Илюша, сюда так же, как и ты, молодой пришла. Меня бабушка учила, но я, в отличие от тебя, покладистой не была. Все мне любопытно да интересно казалось. Да только любопытство это и привело к беде… — тихо добавила она, словно невольно возвращаясь мыслями в прошлое.
Илья слушал, затаив дыхание. Чудеса, о которых она рассказывала, манили, будоражили воображение. И вот, когда вся изба погрузилась в сон, он бесшумно выскользнул наружу и направился к озеру.
Вода отражала звездное небо, поверхность ее была неподвижна, словно зеркало. Лес наполняли ночные звуки: скрип деревьев, уханье совы. Вдруг тишину нарушило тихое пение. Илья насторожился, затем, крадучись, приблизился к кустам у настила.
На краю воды сидела девушка. Остренькие плечи, белая, как лунный свет, кожа, длинные волосы спадали по спине. Ее голос был тих и мелодичен:
---

Заблудилась душа
В бездне темных глубин,
Тут искрится вода
Заходи, искупнись…


---
Илья едва заметно оступился, ветка хрустнула под ногой. Девушка обернулась — и то, что он увидел, заставило сердце сжаться от ужаса. Лицо ее было покрыто грубой кожей, изрезанной глубокими морщинами, а на шее чернели разрезы, похожие на жабры. Она зашипела и с нечеловеческой скоростью рванулась к нему. В тот же миг воздух сотряс раскат грома, и чудовище отшвырнуло в озеро невидимой силой.
Илья не стал раздумывать — бросился прочь, спотыкаясь о корни, скользя по мокрой траве. Добежав до дома, он тихо юркнул в постель и вскоре провалился в тревожный сон.

***
Ночью его разбудил громкий грохот. Потом раздался второй, уже у самого дома. Баба Зоя поспешно собиралась, Илья, одолеваемый страхом, двинулся следом.
Перед домом, на земле, лежал огромный зверь. Крыша избы покосилась, вокруг темнела кровь. Илья подошел ближе и, замерев, увидел, что перед ним тяжело дышащий олень. Его шерсть была запятнана кровью, один рог был обломан, а за спиной беспомощно раскинулись крылья.
— Это же какая беда сюда идет… Лесьярушка, что за зло сотворило такое? — прошептала Баба Зоя, опуская руку на лоб животного.
Олень медленно поднял голову, глядя ей в глаза, и тяжело уронил ее обратно на землю. В тот же миг в голове Ильи прозвучал низкий, басистый голос:
— Пора, доброта ты моя… Пора… Нет сил моих прежних…
Зверь начал таять, превращаясь в человека — старика с густой бородой, в рваной, пропитанной кровью рубахе. Он дышал тяжело. Баба Зоя велела Илье поднять старика и внести в дом, а сама торопливо готовила травяной настой.
Вскоре дверь приоткрылась, и наружу выскользнула Марфуша. Она, чуть повиливая хвостом, бесшумно направилась в лес. Илья, не в силах справиться с чувством тревоги, поднялся и последовал за ней.
Марфуша привела его на поляну. В центре возвышалось старое дерево, его ветви раскинулись по всему пространству, отбрасывая густую тень. Вокруг зажглись огоньки, в небольших лунках вспыхнули костры.

Илья застыл на месте. Там, где только что стояла кошка, теперь была девушка. Темное платье спадало до земли, а волосы — короткие, цвета мышиной шерсти. Она медленно приблизилась, заглядывая ему в глаза. Голос ее был знакомым:
— Не так ты меня узнать должен был, Илюша…
Илья не мог вымолвить ни слова. Девушка осторожно взяла его за руку и провела к другой стороне поляны. Огоньки разгорелись ярче, и в их пляшущем свете начали мелькать тени. Они двигались, словно в танце, перетекая от одного пламени к другому.
Девушка опустилась у его ног и заговорила:
— Баба Зоя хранит лес уже сотни лет. Она помогает духу лесному, но время ее на исходе. Хранитель слабнет, а если он погибнет, если Лесьяр не выживет, лес останется без защиты… И тогда вырвется зло, какого этот мир еще не знал.
Илья молчал, осмысливая услышанное.
— Ты должен сослужить духу, — продолжила девушка. — Стать его плотью. Без тебя лес умрет… Но за это ты заплатишь жизнью. Твоей судьбы больше не будет.
Он резко поднял голову:
— Но я пришел только в помощники. Никто не говорил мне об этом!
Девушка покачала головой:
— К этому тебя готовили всегда…
Разговор прервала далекая, зовущая Баба Зоя:
— Илья… Илья…
Марфуша сделала несколько шагов, снова обернувшись кошкой, и призывно взглянула на него. Когда он поднялся с камня, огоньки начали гаснуть, и темнота медленно окутала поляну…



Глава 8. Хранитель леса
Ближе к дому зазывы бабы Зои становились все громче. Из-под сумрачной дымки виднелся маленький домик, а впереди шагающая кошка указывала дорогу. На подходе к полянке бабушка увидела возвращающихся спутников и, не свойственно её возрасту, быстро приблизилась к Илье. Она молниеносно задрала рукав на его руке.
— Марфа! Явилась-таки ему проводница! — Бабушка выругалась на кошку, пытаясь разглядеть и одновременно прощупать появившийся знак на запястье. — Заходите в дом, и тихо. Лесьяру сильно досталось, отдыхает он.
Кошка запрыгнула на подоконник, а в доме уже хозяйничала девушка с короткими волосами цвета мышиных спинок. Бабушка потянула рослого парня внутрь, бормоча себе под нос что-то невнятное, неразличимое даже для острого молодого слуха.
— А ты… ух, я тебе! И слов на тебя нет! Откуда же мне так быстро его всему научить? — Старушка ругалась на девушку и махала руками, с тяжестью усевшись на стул.
— Не волнуйся, я его быстро обучу, и Лесьяр, как выздоровеет, поможет. А ты, старая, лечи его побыстрее, — девушка суетилась, накрывая на стол.
Илья сидел, удивлённо и завороженно наблюдая за ней: нежные черты лица, тонкая фигура…
— Дай-ка руку, Илья, — бабушка строго посмотрела на парня. Он протянул руку. На запястье, прямо перед самой кистью, красовалась еловая веточка, вкраплённая в кожу, словно старый ожог.
Она внимательно смотрела на пятно, потом на Илью, после чего слегка похлопала его по ладони и отпустила руку. Парень не знал, что сказать или спросить. Вроде бы Марфа всё объяснила, но сумбур вопросов продолжал биться о подкорку, отражаясь в радужке глаз.
Бабушка не стала тянуть время — протесты сейчас мало что значили, а поведать парню правду было необходимо.
— Илья, расскажу тебе всё. И о том, что здесь происходит, и о судьбе твоей, — в её взгляде читался опыт прожитых лет, но в нём же горел и интерес к парню, как к новому звену в цепи хранителей.
Марфа подала ему кружку кваса и, присев за стол, сложила тонкие белесые пальцы перед собой.
— Давно это было… Лишь лес знает, сколько лет прошло с тех времён. То был восход человечьего времени. Нечисть вольной была, и бед от того было много. Деревнями люд гибнул. Самый древний дух земли, распростерший свои ветви и силу по всей земле, пообещал людям свободу от напастей. Он же, властвующий над всем животным миром, объявил семерых Хранителей леса и тюрьмы для всей нечисти.

Первым Хранителем стал Дуб, у которого посвящали новых стражей. Он был проводником между мирами. Вторым Хранителем был Камень, связывающий человека путами с миром духов. Третьим — Волк, давший клятву служить Лесу. Был ещё Олень, сложивший ту же клятву. Марфа… она фамильяр и помощник ворожея, то есть мой помощник. Она — олицетворение человека и зверя. А я, ворожея, служу самому главному Хранителю Леса, коим является человек, добровольно впустивший в себя дух зверя.
В те далёкие времена первым человеком, даровавшим себя Лесу, был тот, кто впустил в себя дух Волка. Тогда Леший помог загнать нечисть и заточил её в таёжных лесах, скрыв от людского глаза. Жили все в мире. Я сама пережила одного Хранителя, мне уж вторая сотня лет идёт… Да только первый Хранитель с духом Волка служил долго. И то ли от оков тех, то ли от хищной сути — пошёл он против своей клятвы. Многие после него погибли, пока снова не вмешался Леший. Волка заточили в оковы, а лишь один дух служил верно, переходя от человека к человеку. Последним, кто принял дух Оленя, был Лесьяр — это было восемьдесят лет назад. И вот настал его час. Всё имеет свой срок… Да только почему же так долго ждали?..
Дуб предсказал единственному сыну Лешего, что явится Хранитель с чистым сердцем, со шрамами. Явится сам, без приглашений, и будет отличаться от всех других.
— И вот, Илюшенька… Остались тут мы, а вместо Лешего теперь его сын. Дело отца продолжает. Молод ещё, но силой той же обладает.
Илья, внимательно выслушав, нахмурился.
— И что же, мне теперь в жертву себя принести? А жить-то мне хочется?..
Марфа резко вскинула голову и посмотрела на него, прищурившись.
— Не торопись с выводами, — голос её был спокойным, но в нём слышалась нотка настороженности. — Никто не говорит, что ты должен умереть. Вопрос в том, готов ли ты принять то, что идёт за тобой по пятам.
Илья молча смотрел в тёмные глаза девушки, в которых вспыхивал отблеск свечи. Где-то в глубине души он знал — выбора у него всё равно нет.
Баба Зоя поднялась с места и, ворча, пошла к сундуку. Достала оттуда старый, затёртый временем кожаный мешок и осторожно развернула его. Внутри, на куске тёмного сукна, лежал нож с резной рукоятью. Лезвие поблёскивало в полумраке, а на металле мерцали руны, вспыхивая и затухая, как дыхание спящего зверя.
— Это твоё, — сказала старуха, протягивая нож Илье. — Примешь — пути назад не будет.
Парень медленно протянул руку и, не отрывая взгляда от старого оружия, коснулся его пальцами. В тот же миг его ладонь обожгло, а перед глазами вспыхнули образы: лес, звериные глаза в темноте, кровь на снегу, вой…
Он зажмурился, но картинка не исчезла. Она лишь становилась ярче, отчётливее.
— Решайся, — донёсся до него голос бабы Зои, словно сквозь толщу воды.
Илья сделал глубокий вдох и сжал рукоять ножа.
В тот же миг Лесьяр лежащий на ложнице открыл глаза, его кровавые потеки светились огненным переливом и угольки исчезали в заживающих порезах, он негромко пробормотал – спасибо: и вновь уснул.