На лавочке у подъезда. ч. 14

                Нескончаемая повесть

   Сидит Колываныч один на скамейке. Голову поднял, лицо полуденному солнцу подставил, глаза прикрыл, сомлел.
   Ситкевна из магазина идёт. Присела рядом и строгим голосом:
   - Гражданин, нос перегреете, облупится.
   Вздрогнул Колываныч, открыл глаза… Но увидев соседку, заулыбался, пытаясь подобрать рифму к слову «облупится».
   - Сейчас с Марго в магазине случайно встретилась.
   - Кака така Марго? – не отойдя еще от игривого настроения, вопрошал Колываныч.
   - Как какая? Сестра младшая нашего одноклассника Юры Евлокова. Что ты её не помнишь что ли? Она двумя классами после нас училась.
   - Нет. В начальной школе тогда ж в две смены занятия были. Наверное, в разные смены учились. Юрку помню. Он футболистом был. Потом, когда в среднюю школу перешли, он за сборную школы играл. Только Марго – это Маргарита, а сестру-то у него Мариной звали. 
   - Она сама себя так величать стала, когда с годами во вкус вошла. Ну и мужики тоже, чтобы пиетет выразить в угоду барышне. Типа, комплимент даме.
   - А-а, так «наша Марго» и есть та девочка-одноклассница. И чего она здесь? Надолго? Может, встретиться бы?
   - Нет. Она в материну квартиру приехал прописаться. Их деревянные дома все равно скоро сносить будут. И тогда им с матерью двухкомнатную дадут. Мать-то уже старая, долго не проживёт.
   - Ушлая, однако, младшая сестренка нашего одноклассника.
   - Да уж, нечета тебе. Прям, гранд-дама. Ну, если не президентша, то министерша точно. Я ей, здравствуй, Марина. А она глянула так беспардонно, типа, кто тут в знакомые лезет. Кивнула слегка и удалилась.
   - Ну, а тебе-то что за дело. Не подруга же.
   - Так, твоей Славе подругой была. Не знаю, где их судьба свела, на какой дорожке встретились, но сначала подругами, были, а с каких-то пор вдруг разбежались. Мужиков не поделили. Соперничали, как волчицы. Сначала местных перебрали, потом за городских взялись. Твоя-то всё по бизнесменам промышляла, а Марго – по чиновникам городской да областной администраций.
   - Галина Федоровна, Вам в рифму ответить или как? «Послушай, Зин, не трогай шурина. Какой ни есть, а он родня. Сама…». Ну и так далее.
   - Дурак ты, Николай Иванович. Хоть и старый, а дурак.
   Галина Викторовна взяла со скамейки пакет и, стараясь изобразить спиной и бёдрами полное безразличие собеседнику, скрылась в сумраке подъезда.
   Колываныч остался один. Надо же, и настроение было лирическое, и неожиданная собеседница тему подняла приятную, а в завершении ядом плеснула.
   Ну да, было…  Ну, не сложилась у него семейная жизнь… И закончилась она неожиданно. Так, что ж теперь…
   Солнце спряталось за крышу дома.  Наверное, и самому пора домой. Поднялся. Направился к своему подъезду.
   Да, вот тут на табуретках стоял гроб. Старушки прощались со Славой, и мешали проехать черному внедорожнику.

   Со Славой его свел случай. Опять же верно глаголет сосед ПалСаныч, что череда случайностей и есть судьба. Что ж, судьба так судьба. Пусть будет так. Расписались, сыграли свадьбу. Жили в бараке. Когда его снесли, получили две комнаты в трехкомнатной квартире. На подселении старушка древняя и одинокая. У Николая со Славой сын и дочь. Когда старушку Бог прибрал, удалось заполучить комнату себе. Дети-то разнополые, по закону положено. А там приватизация.
Так бы и жили, как все «ничего да потихоньку», но после очередной смены в чехарде партийных вождей, грянули долгожданные перемены. Пронеслась по стране «лихая тройка Миша-Рая-перестройка» и, ввергнув страну в пучину «лихих девяностых», растаяла на горизонте.
   «Долгожданные» оказались фатальными. Фабрики позакрывались, заводы приватизировались. Народ - на улице. Водка – рекой. Еда – «окорочка Буша». Жить можно, были бы деньги. А их нет. Народ подался в «челноки». Слава «помела по амбарам, поскребла по сусекам» и, набрав достаточную сумму, подалась туда же вслед за подружками. Рыночную экономику освоила быстро. Промышляла одеждой.  Всучить ей «шнягу» не получалось ни у кого. Импортную одежду возили из Польши, Белоруссии, а ширпотребом отоваривались в Москве. Было время над стадионом «Лужники» олимпийский флаг развевался, но ушлые люди превратили его в перевалочную базу и название придумали в духе времени «Лужа». 
   В самом начале «лихих девяностых» он тоже остался без работы. Попробовал втереться в рыночную экономику, не получилось. Мозги не так устроены. Помотался по разным ООО, ИЧП и сник. Товарищ помог устроиться на железную дорогу. Кабала, конечно, но деньги платили хорошие и исправно. Жизнь наладилась. Подняли, «поставили на ноги» детей. Сыграли две свадьбы. Приобрели машину, садовый участок, где Николай сам построил небольшой уютный домик.
   Как бы вписались в капиталистический образ жизни.
   Но начались у Славы буржуйские штучки-дрючки. Поездки с коллегами в Турцию сначала за товаром, затем для налаживания деловых связей. Как само собой разумеющееся, решение деловых вопросов совмещали с отдыхом: морские купания, по вечерам бары и кофейни с кальянами. Дома - промоушены с поставщиками и клиентами в ресторанах, корпоративы с «консалтинговыми манагерами». Первое время на коллективные праздники приглашали жен и мужей. Нервы у Николая сдали быстро.
   - У вас, что там за шарага? У вас, что как в буржуйском кино: поцелуйчики, обнимашки, обжимашки.
   - Всё как у культурных людей, людей высшего общества, знающих себе цену. Вы же при встрече тоже обнимаетесь и целуетесь.
   - Мы друзей, если рады встрече, обнимаем за плечи и щекой к щеке прикладываемся. А у вас мужики обнимают сотрудниц за задницу и целуют в шею или в оголенное плечо. По-русски это называется «лапать».
   - Не парься, милый. Это всего лишь дружеские отношения. У нас полное равенство, дружба и доверие.
   Так и было, пока бизнес налаживали. А когда наладилось, обустроилось и сложилось, появилась невостребованная прибыль. Ее делить, однако, надо. А как делить, поровну или по справедливости? Ну и началось. И куда это пропали дружба, доверие, компанейская солидарность? Рассорились вдрызг. В результате одни забрали «свои куклы», другие «свои тряпки» и разбежались. 
   Почему Слава рассорилась с подругами, Николай не понял. Спросил.
   - Завидуют, - коротко ответила супруга.
   Согласился, ибо среди подруг всегда есть и завистницы, и те, кому есть за что завидовать.
   Так бы оно и ничего. Но при дележе ей досталось больше, чем другим. И, кроме того, она сумела вывести активы фирмы так хитро, что потом совместно с двумя компаньонами стала их совладелицей. Наверняка, это и явилось причиной обиды, зависти и ненависти ее бывших товарок. И они потихоньку, помаленьку начали «сдавать» бывшую подругу при каждом удобном случае.
   Одна поведала как в Турции Слава «трясла титьками» перед мужиками. Другая, про ее шашни с племянником их работодателя армянина.
   Действительно, Слава однажды утром предложила сдать одну пустующую комнату в их квартире коллеге Артуру, молодому амбалу кавказской национальности. Ответ потребовала немедленно. Что за спешка? Успел подумать: ему на работу к восьми, а им к десяти. Он в семь утра из дома, а у них еще два часа свободного времени. Возникшая в мозгу картинка заставила вздрогнуть и произнести твердое «нет».
   - Такой богатый стал, если лишний рубль не нужен?
   - Такой не нужен.
   Собрался и ушел на работу.
   Третья просветила о «закидонах» с попутчиками в поездах, когда подруги возвращались с товаром из столичной «Лужи», и про сожительство с «гастарбайтером», которого Слава наняла на отделку садового дома.
   До этого он терпел все её выверты, и жизнь семейная текла соразмерно их доходам и желаниям. А тут, переварив полученную информацию, Колыхалыч вскипел. Стал вспыльчивым, раздражительным, мог разораться по каждому поводу, опустился до грубого мата в общении с женой. А когда ему выдали про «гастарбайтера», хлопнул дверью садового дома и перебрался жить в квартиру. Всё рухнуло в один момент, породив проблемы, где жить и куда девать машину, которая ему уже не нужна. 
   Оказалось, ситуация не как в той рекламе «имидж ничто, жажда всё», а наоборот: имидж всё, а остальное ничто. Пыль и паутина, которую можно смести одним взмахом веника. Мозги вправил сын. Родители его жены «продвинутые» люди.  Он заместитель директора солидной фирмы. Она имеет секции в раскрученных торговых центрах. И своих сватов, то есть его родителей-простолюдинов терпят только из-за их имиджа добропорядочных, любящих и уважающих друг друга супругов. У самих-то с этим делом – швах. Ох, и позлорадствуют они из-за размолвки Николая и Славы. Высказал опасение, что из-за этого не только его семья может распасться, но и у сестры муж «с катушек слетит».
   Не смог отец благополучию детей навредить. Согласился. Сын подытожил:
   - Спасибо, отец. Ты не один такой. Все так живут. Прими, как должное, и успокойся.
   Задумался Николай после разговора с сыном. И благополучию детей вредить не хотелось, и жить «с чащей развесистых рогов на голове» паскудно. А порознь как, если с самой свадьбы все общее, единое, неделимое? Летом, допустим, она на даче живет, он в квартире. Он дома один справится, а она там одна с садом и огородом? А зимой кому и куда выметаться из квартиры? Или жить каждому в своей комнате, встречаясь на кухне, как квартиранты? Это, чтобы не разбегаться. Чтобы видимость крепкой семьи и дружной, любящей пары создавать.
   И так предполагал и этак, а разговор с женой все же состоялся. Обобщил полученную от ее подруг информацию о бл…стве и выложил супруге. Огорошила спокойствием:
   - Ну и что? Тебе-то от этого какой урон? Плохо живется?  Чего-то не хватает? Обстиран, накормлен, обихожен. Дома порядок, белье и посуда чистые. Ты что ли этим озабочен? Покушать чего вкусненького – извольте. В постель?  Нате вам по первому твоему желанию. Не нравится? Да за ради Бога, иди на все четыре стороны! Только подумай сперва, оглянись. Тут ты про всё, знаешь. А там? Без бабы тебе все равно никак. Ну, приютит какая, пригреет, приласкает. Обмякнешь, приживешься. А у нее сын наркоман. Или дочь в тридцать лет уже мать-героиня. Внуков семеро по лавкам и опеку над ними брошенными надо оформлять. Кредитов выше крыши, и дом заложен? А ты-то в той семье уже опора. Тебе оно надо, чужие грехи замаливать или по их счетам платить? Она тебе о своем прошлом все расскажет? Нет, соседи понемногу просвещать будут. А она скажет: извини, сам понимаешь, не первый, но  поверь родной, что последний. Поверишь, что она всех своих хахалей из-за тебя одного в отставку спровадит? Не тщись напрасными надеждами. Или как подруга рассказывала, пригрела одного неприкаянного, а ночью в квартиру ее бывший, пьянь беспробудная ломится. Соседи милицию вызвали. А хахаль-то ее женатым оказался. Жену по путевке в Египет отправил, а сам по бабам шлынданул. А тут очевидцы, документы, опросы, протоколы. А Вы, гражданин, тут по какой надобности находитесь? Ну, ты-то ладно, в разводе будешь состоять. Но, все равно тебе это надо? Бл…ь я, говоришь? Так, со своей-то бл…ю проще жить, чем с чужой. Коли знаешь чего ожидать, так и сюрпризов меньше.
   Слава всегда отличалась оригинальностью мышления.
   Пару дней сомневался, думал. Решили полюбовно: он забывает это нехорошее, мерзкое для любой женщины слово, а она впредь отшивает всех претендентов и забывает фаворитов. Вроде, сладилось все. Только заметил Колыхалыч, что целовать жену желание пропало, и флиртовать перед соитием перестал. Так, погладит по выдающимся местам при удобном случае. Та поймет с полуслова и соглашается. И у неё томление пройдет, и он давление организма сбросит, чтоб, как в том анекдоте, на поворотах не заносило.
   Как-то все угомонилось, «устаканилось». Забылось. Так и жили, больше по привычке, чем по любви.
   
   Осень расставила все по своим местам. Сентябрь на дворе. Бабы по квартирам заготовками занимаются: крошат, варят, пастеризуют, банки закатывают. Мужики на дачах порядок наводят: прибирают оставленное с лета, рассовывают по углам, прячут по укромным местам, сезон закрывают.
   Все в заботах.
   Колываныч на даче со своими за полдня управился. С черезсоседом(1) о том, о сем парой фраз перекинулся. А тот как бы, между прочим, проинформировал, что этим летом, пока Колываныч на рыбалке был по утрам, их «друг семьи» по пути на работу заглядывал к его Славе, «конец смочить».
   - Ты что, старый, мозгами двинулся?
   - Вот те крест, сам видел, как его машина у выездных ворот с полчасика стояла, а он как бы чего дома забыл, но не домой возвращался за "забытым", а к твоей забегал.
   Колываныч и сам замечал, когда с утренней рыбалки возвращался, то Слава его словно в небесах витает. Ни на него, ни на улов не реагирует, а каким-то своим внутренним блаженством заворожена. Странным-то показалось, но не насторожило. Они же договорились, что с прошлым покончено, и ради спокойствия детей свято будут хранить имидж счастливой пары. Претендентов – побоку, фаворитов - вон!
   Значит, он держит слово, а ей все пофик. И что делать? «Э-э-э, мать вашу!» - и ринулся к домику «друга семьи».
   А он за столом с соседом сезон закрывает. Сгреб его за ворот куртки: «Сука!».
   А тот, будто ждал этого случая, доложил, что Славянка его для всех местных мужиков «умненькая девочка, с полуслова понимающая, что от неё хотят и никому не отказывающая». А другой, что за столом:
   - Брось, Колываныч, не бери в голову. Присаживайся, сезон закроем.
   Швырнул мужика в простенок: «Да пошли вы на …» и к двери.
   - Эт, тебе туда дорога, - услышал за спиной.   
   Дверью бухнул так, что пыль многолетняя со стен облаком.
   Домой ехал, не помня себя. Даже кондуктору в автобусе вместо проездного скидочную карточку какого-то магазина сунул и долго не мог понять, чего это она визжит, как порося недорезанная. В башке - суматоха вариантов. Набить морду усатому пройдохе? Так, гусарам морды не бьют. Гусаров по щекам хлещут. Последует драка или нет, но сей факт достоянием гласности станет и выплеснется ушатом помоев на  его семью и детей. И то, что они решили скрывать, станет явным. А он сыну слово дал, хранить проблемы семьи в тайне.
   И полетело все кувырком и в тартарары.
   Дома  скинул куртку, в ванной руки помыл и - на кухню. А Слава - спиной к двери стоит: «Садись, кушать будем» и над столом наклонилась. Окинул взглядом «выдающееся», и вся муть этого дня в голову ударила: «Умненькая девочка, с полуслова понимает и не отказывает». Значит, можно подойти, огладить выпирающее или обнять за плечи, чмокнуть в шею. Поймет, чего от нее хотят, и не откажет? Задрать, стянуть, впендюрить, и рада будет?
   Увидел пуговицу на полу. Чего валяется? Непорядок! Нагнулся, чтобы поднять...
   Очнулся. Поворочал головой. Пять коек. На трех лежат. На четвертой мужик сидит, жует что-то. Ещё мужик появился. Подошел к пятой койке, вытер руки полотенцем, лег, залез под одеяло, затих. Он шестой, значит.
   Тетка в белом халате вошла, закрепила пузырек вверх ногами на вешалке у его кровати, воткнула иглу в вену, прилепила. Ушла. В памяти, как на фотобумаге, опущенной в проявитель, медленно появлялись видения: завывания и кряки скорой помощи, люди в рубахах навыпуск, тетка со шприцом.
   Оказалось, в больнице он. Инфаркт.
   Восстанавливался долго, эпизодами возвращаясь в чернуху предшествующих дней так, что врачи замучились с ним возиться. Заведующий отделением даже ультиматум поставил: «Или отрешаешься от былых проблем, или - в нервное отделение».
   К психам не хотелось. Удалось уйти от воспоминаний.
   Выписали. Домой привез сын. Странно, ему же до конца месячной вахты еще две недели. У дочери глаза красные. Уложили на диван. Уехали. Соседка пришла, кашу принесла. Покормила. Муж ее ведро большое с крышкой принес, рядом с кроватью поставил. Табуретку примостил: «Учись сам усаживаться на ведро. Если что, стучи в стену, помогу».
   Инфаркт, значит. А Славка-то где? Чего глаз не кажет? Из-за нее все, из-за заразы.
   Сын появился на следующий день:
   - Что, отец, слег? Дошумелся! Говорят, опять с друзьями поругался? Вот тебе и итог.
   Память эпизодами возвращает недавнее. Ну ее к лешему, лучше не вспоминать.
   Сын по квартире ходит, что-то ищет, в ящиках документы перебирает.
   - Ты чо ищешь? Мать-то где?
   - Умерла мама. Где ее паспорт и ваше свидетельство о браке? Наше кладбище закрыто. Только к родственникам хоронят. Могут к деду с бабкой подхоронить. Для этого свидетельство о вашем браке требуется.
   Наверное, опять отключился. Сын уже у дивана на стуле сидит.
   - Сынок, разве можно так? А тебя, значит, с работы на похороны отпустили. Ну, тогда и моих дождись, не уезжай. Ты, хоть, скажи, что да как?
   - Ты в больнице лежал. Она у Ольги жила, с внуками занималась. Плохо ей стало. На скорой увезли с сильной головной болью. Лечили, лечили, потом руками развели, дескать, что могли, сделали. Лучше не будет. Забирайте. Ольга ее к себе увезла. В ванной помыла, постригла. Утром ребят в школу отправила, сама на работу. Договорилась на работе, чтобы маму сюда помогли перевезти. Домой вернулась, чтоб ее собрать, а Лешка, говорит, что бабуля не просыпалась. Ну и все. Милицию вызвали, акт составили и – в морг. Три дня меня ждали. Завтра похороны.
   Завтра. Значит, она уже четвертый день лежит в морге. А он здесь ждет, когда замок клацнет и дверь откроется-закроется, и зайдет его Слава-Славянка... Не зайдет. И никто ни словом, молча ходят. 
   - Сынок, а проститься-то как?
   Пожал сын плечами.
   - Никак, пап. Уже никак. Ее к подъезду привезут, чтоб старушки попрощались. А тебе - только с балкона. Гроб в квартиру не поднять, потому как на лестничных маршах не повернуться, не развернуться. Да и тебя вниз-вверх тягать некому. Я да сосед остались. Остальные – старичье одно. Ты уж, прости. Так получилось. Ты пока побудь здесь. Соседи за тобой присмотрят. С ними договорились, заплатили. Маму похороним, решим, где тебе быть.
   Так вот она старость-то, когда пришла. За тебя всё решают.
   Со женой он прощался стоя на балконе.
   Из-за поворота вывернул черный микроавтобус и остановился у подъезда. Из фургона выдвинули и поставили на заранее приготовленные табуретки гроб.
   Собравшиеся старушки подходят по очереди, кладут в ноги цветы и денежки, дотрагиваются до покойной, крестятся, получают поминальный платочек и отходят. В подобной церемонии он не раз был участником. А сейчас зритель. Сидит вот так и с высоты четвертого этажа через железные прутья наблюдает, как другие прощаются с его Славянкой. Он не видел ее болящей и усопшей. И мелькнула мысль, может, не она в гробу. Может, это чужие похороны. Кто-то что-то перепутал. И она там среди прощающихся. Похоронят, помянут того усопшего, а его Славянка скоро дома будет.
   Какое-то время спустя, гроб снова поместили в катафалк. Скорбный кортеж медленно покатил к выезду из двора.
   Внизу что-то «квакнуло». Глянул вниз. Черный квадратный внедорожник распихивает зазевавшихся старух по обочинам.

   Так он остался один. Первое время помогала дочь Оля. Она научила готовить, а в остальном приспособился сам. Пообжился. Свыкся.
   Да, семейная жизнь не сложилась. Финал грустный. Но выслушивать чужие суждения и оценки о ней он не хочет и не допустит.
   Тем более о его детях и жене.

   Двумя месяцами позже  Колываныч, в миру Николай Иванович, простился с этим миром. Соседи поддерживали, помогали, чем могли. Утром своим ключом дверь открыли, а он уже остывший лежит. Врачей к покойникам уже не вызывают. Полиция приехала, протокол оформила. Подписали. Дождались эвакуатора и проводили в городской морг.
   Телеграммами родственников известили по списку, оставленным усопшим. Они и решили: прощание в ритуальном зале, а захоронить на муниципальном кладбище. Оно, конечно у черта на куличиках, но зато дешевле обходится.
   Тем более что ходить на его могилку все равно некому.