1. Жить весело

Анатолий ВЫЛЕГЖАНИН

БЕЗ РОДИНЫ И ФЛАГА
Роман

КНИГА  ВТОРАЯ
ПРОЗРЕНИЕ

«И соблазнялись  словом...»
(Быт. 7:12)

ЧАСТЬ  ВТОРАЯ
ТЕАТР КРИВЫХ ЗЕРКАЛ

1
Тысяча девятьсот восемьдесят восьмой - год високосный. По народному поверью от него того и жди, что что-нибудь тебе прилетит. Да ведь в фольклоре мало ли побасенок. Всему верить - с ума сойдешь.

Косте Некрасову... Константину Алексеевичу... все эти дремучести - шутки юмора. Потому как жизнь-то - вот она, реальная - подобные глупости опровергает. Напро-отив! Жить вообще весело! Если на себя снизу посмотреть. Пожалуйста, - год только начался, а на него, как из рога изобилия, всякие приятности. Да такие, что потом этот восемьдесят восьмой вспоминать и ему, и детям, и внукам.

В первых числах января, на работу только вышел, - нате вам, пожалуйста, ордер на квартиру. Трехкомнатную! В новом доме! Лучшем в городе: какой-то не нашей, чехословацкой, говорят, какой-то планировки. Третий, «еврейский», этаж. Шестьдесят один и пять «квадрата». Две лоджии: на кухне и в большой комнате. В Семенове была на пятьдесят девять и два и без лоджий. Значит, с жильем не только ничего не прогадал, а даже в плюсе. У Нины с работой тоже все удачно. В лучшем детском саде место воспитателя вдруг освободилось, а тут и - она. С ее-то опытом и стажем! И Юрка с Ванькой в школе с садиком рядом. Утром без хлопот: сама - на работу и их прихватила. И удаление от дома - неспеша прогуляться, а в Семенове - три остановки на автобусе.

Еще большое дело он провернул за последние три месяца: по доверенности Петра купил-таки те полдома, помог Сморкаловым старшим перебраться на новое жительство. А поскольку Михаилу Анисимовичу жаль было расставаться с баней, почти новой, срубленной всего три года назад, нашел шабашников, и они за две недели разобрали ее, перевезли сюда, поставили на мох, собрали, только вместо печи пока, до лета, буржуйка, но мыться-париться - вполне.

На работе тоже такой високосный, что скажи любому в мире прессы, - не поверят. Потому что этого - вот такого этого! - просто не может быть никогда. Ведь известно, что периодика, все газеты, даже «Советский спорт» или какой-нибудь там... не знаю... «Футбол. Хоккей» или вообще «Мурзилка» - все решительно, от центральной «Правды» до последней районки - органы партийные. Рупоры райкомов, обкомов и ЦК. И чтобы такой рупор вдруг бы сбрендил, забыл свое место у будки и принялся из номера в номер не тяфкать, не грязью поливать, а - правдой, что страшнее, и не поливать, а, скажем,  - обличать. И не обличать даже, а просто... говорить ее, правду, в письменном виде - в газете на весь город и район, а что пером написано, то топором не вырубишь.

Да надо ещё помнить, что правд в мире - три. Первая - правда факта, вторая - мнение об этом факте, третья - мнение об этом мнении, то есть, в худшем случае - сплетни. И когда эти три правды не про алкоголиков, попавших в вытрезвитель, не про альфонсов, то есть, кобелей, жену-детей забывших и прочих попираталей общественной морали, а самих - подумать страшно! - законодателей и охранителей ее, морали, вдруг бы стали все, кому не лень, кидать через орган райкома! Да к тому же, - что невообразимо даже! - по желанию... самого райкома(?!) говорить, что хочешь про любого, о ком хочешь. Будь ты секретарь хоть бы и первый, член бюро или работник аппарата - не важно. А важно, что думает о тебе «простой народ», кто ты в глазах его. Тем более, когда заранее известно, что народ о власти хорошего не скажет. И будь ты даже - пусть и в своих глазах - чист, яко кристалл, а в глазах других - не совсем, в смысле поведения и в облике моральном, но если ты при власти, пятна на солнце простят, а тебе - нет, да еще новых на твой кристалл налепят.

Именно такую вот акцию и завело на страницах своих «Отечество» в целях перестройки, нового мышления и чистки местного партаппарата. И понятно, что не само, а на хорошей оргоснове.

Мысль обновить партийный аппарат, почистить его метлой гласности Михаил Сергеевич Горбачёв Михаилу Юрьевичу Бортникову еще в прошлом году навеял, после январского пленума ЦК. Но то было в Семенове, когда Михаил Юрьевич подвизался в третьих, на это бесправных. А когда в мае перебрался сюда и стал уже сам себе хозяином, решил, по язвительному мнению местных диванных политиков, поиграть в демократию. Слышал, и не раз, эти мнения их Костя и уж окончательно утвердился в выводе, что ломать надо, пора пришла - ломать этот убогий конгломерат, скипевшийся за семьдесят лет в мозгах народа. И Михаил Юрьевич очень правильно, по-государственному и конструктивно к этому вопросу подошел.

Сразу после Нового года поручил заведующему организационным отделом подготовить для очередного бюро и публикации в «Отечестве» проект доселе небывалого решения. Оно предлагало любому - любому! - жителю Белоцерковска и района с первого февраля по тридцать первое марта - два полных месяца - высказывать в письменном виде (приносить в райком или присылать почтой) мнения о деятельности аппарата райкома, его сотрудников, бюро и комитета как органов выборных, но открыто, за подписью автора - анонимки не принимаются и не рассматриваются.

Нет, изначально, когда Михаилу Юрьевичу только идея эта пришла и даже в январе еще, до бюро, когда документальную форму принимала, мысли привлечь к этому газету не было. Но буквально за день накануне случилось ему, Косте, по каким-то делам оказаться у Бортникова и об этом узнать, поделился мнением, благо, отношения у них доверительные, почему бы не задействовать и газету - орган власти советской и партийной, что было бы в духе новых веяний. Нет, он, конечно, только удочку закинул с такой вот «демократичной» наживкой, а «сом» Михаил Юрьевич ее... заглотил. Да еще и его, «рыбака», поблагодарил за свежесть политического взгляда.

Такое небывалое и впервые в местной новейшей политической истории решение и было, - что удивительно! - на бюро райкома во вторник третьей недели января и принято. Не единогласно! Отнюдь. И воздержавшихся не было. А только секретарь по идеологии Клавдия Николаевна Савина была решительно против. Решительно! Ещё бы! Из страха, что банное прошлое ее, пусть давнее, но - выплывет. Из страха. Но - приняли. И не удивительно. Кто же будет против генсека Горбачёва, призвавшего почистить партийную власть? Чистка-то уж вон целый год идет по всему Советскому Союзу. Чем мы лучше? Или хуже? А письма в райком пойдут, - что за беда? Кулуарно-кабинетно перетрем их втихую, - в папочку потом, да в архив подальше. А в редакцию пойдут, так редактор-то, товарищ-то Катушев там зачем поставлен? Член бюро - не против же бюро. Что печатать, что в архив, - ты уж сам думай.

А дальше жить вообще стало весело.

Это заседание бюро было во вторник, 19 января. Через неделю, 26 января, решение его было опубликовано во вторничном номере «Отечества», а через три дня, 29 января, в пятницу, ближе уже к вечеру, Николая Михайловича Катушева... хватил инфаркт, и очень, как потом узналось, обширный. А получилось как.

Люба Петялина - потом рассказывала - пятничную почту, шесть писем всего, ему принесла на просмотр и расписать, кому что, а в ней три письма под «акцию чистки». И стоит ждет. Он три, обычные, - в сторонку, а три, ему страшные, стал вскрывать. И когда первое прочел, о товарище Сметанине, инструкторе сельхозотдела райкома, у него в глазах, говорит, будто мольба пощадить от чего-то зародилась. После второго, - как потом оказалось, - про товарища Износова, у него «мелко-мелко руки задрожжали и «как-то жалко рот полуразинулся, будто вот-вот заревёт». А как третье раскрыл - «про эту Клашку Савину», так первую страничку не дочитал даже, а в лице переменился весь, за сердце схватился, перепугался весь да  «ах!» да «ах!», - а Люба метнулась в «скорую» звонить. Так потом рассказывала всем уж по пятому-десятому разу, потому как «не бывало, чтобы так уж всего перекосило...»

Как потом, после выходных, в понедельник, Костя, - то есть, Константин Алексеевич, - Михаилу Юрьевичу сообщил по телефону, что Катушев с инфарктом в больнице, а он руководство газетой принял, так оба сразу во мнении сошлись, что это даже и очень замечательно, что Катушев так вот, вдруг, - в кардиологии и «под ногами путаться не будет». И что он, Бортников, с главврачом переговорит, чтобы к уважаемому редактору газеты они бы со всем медицинским вниманием и чтобы до апреля о выписке не думали.

И вот уже месяц, весь февраль, в «Отечестве» под рубрикой «А ваше мнение?» из номера в номер на второй полосе по одной-две публикации. За девять лет в Семенове много он, Костя, разных журналистских акций пережил, когда сам начинал, вел и заканчивал, но в сравнении с теми эта была просто-таки пиром гласности. Но что поразило, - тишина. За весь месяц ни одного звонка от тех, о ком народ, авторы публикаций, сказали, что они думают о тех, кто ими правит. Ни одного звонка от тех, кто пока обойден читательским вниманием. И еще удивило, что подобных писем... мало. А он уже рассчитывал на почту мешками.

Так вот жить-то оно и стало весело.

И когда после такого февраля четвертого марта, в пятницу, в короткий день вас приглашают в райком, чтобы линчевать, вы же против не будете. Вы же только «за».

Насчет линчевания это секретарша, то есть заведующая приемной райкома, Любочка Созинова, предположение высказала, когда после обеда сегодня позвонила и пригласила к четырем «на  аппаратное». Личное мнение еще себе позволила, что при линчевании ему больно не будет, поскольку «порвут мигом, и ничего не почувствуете». Любочка эта, Нинина подружка, девушка старая, в смысле - дева, но веселая такая, смешливая. На гильотину тебя приглашает, а сама прямо вся ухихикалась. Весело ей, видите ли. Обещал, конечно. Гильотина - она же раз в жизни бывает. И не всякий джентльмен еще удостоится.
 
Так думал Костя, Константин Алексеевич, пока по Карла Маркса спускался да, свернув влево, шел по Советской в сторону райкома. О-очень любопытно! За пятнадцать лет его в журналистике хаживал он в пасть к удавам - было, но чтобы сразу к тридцати двум или сколько их там по кабинетам, - очень познавательно. Много он в Семенове за семь лет в газете акций пережил, но чтобы такая?!.. За месяц народ уж полрайкома перетер, в редакционном «портфеле» еще пять писем - позор на позоре и... любопы-ытно, кто теперь как отгребаться будет?! Даже самого Михаила Юрьевича - первого! - не пощадили. Но так «не пощадили», что больше похоже на комплименты и кадровый «карт-бланш».

Хотя...
Хотя... с другой стороны оно - да. Ещё - запятая. Чувство такое противное, пакостное, будто напакостил где-то, нагадил, виновен и сейчас в это дерьмо, в твое же, тебя мордой лица окунать будут. Впрочем, пустое все это - опасения. Его дело - десятое. Он лишь решение бюро выполняет. Еще бы он решений бюро не выполнял?! Да ведь и Михаил Юрьевич, если что, в обиду не даст.

Вообще жить весело, - если серьезно. Как подумаешь. Вот критика в газете. Между прочим, редкое явление. Хоть по семеновской газете взять, хоть у них в «Отечестве». А если и случится вдруг, то - по фактам, за которыми множество лиц, и ответственность «рассыпается». И каждый по своей «дольке», если припрут, свалит на обстоятельства. А критика конкретного лица, тем более начальника, руководителя, даже не припомнится где бы и когда. И тут даже своя антилогика. Если товарищ «достукался» до критики в газете - органе партийной власти, его райком и уберет. А если потом, в проходе лета да в куст по малину, его на позор выставлять, так это больше не его позорить, а - райком. Потому что знал и терпел. А если терпел долго, так из корысти. А тогда опять же - какой? А тут критика живых и действующих сотрудников аппарата и не за работу их, в которой большинство населения ничего не знает и знать не хочет, а за аморалку в народном понимании - как себя ведут, «а еще - райкомовские». А если они, как себя выставляют, «для народа радеют», так должны жить бедно, питаться впроголодь, ходить в чем попало, жить, как народ живет, - в коммуналке на пятнадцати метрах с тремя детьми и больной матерью, ездить на автобусах, а не на «Волгах» да на людей-то нос не задирать.

Вот представления народа о власти, которых он наслушался порядком. Вот оно, поле его, Кости, Константина Алексеевича, деятельности как журналиста и писателя. И как не вспомнить коллегу своего, Володю Маяковского. - как там у него...

Товарищ Ленин, я вам докладываю
Не по службе, а по душе,
Товарищ Ленин, работа адовая
Будет сделана и делается уже.

Как-то еще там...

Устаешь отбиваться и отгрызаться
Многие без вас отбились от рук.
Очень много разных мерзавцев
Ходят по нашей земле и вокруг.

Да уж! Хватает! Так на то и мы. На то и он, Костя, чтобы скрутить, вытравить и выжечь!.. Дайте только время. 

Правда, неожиданно это аппаратное, на сегодня именно: мысли о другом. Вечером сегодня - новоселье у Сморкаловых. Завтра, в субботу, на первом автобусе всей семьей - в Архангельское, в гости к родителям. В два часа в школе - встреча с выпускниками: Настя Дорофеева давно просила. Вечером Нину с парнями оставит, а сам последним автобусом - обратно. Потому как на другой день, в воскресенье, в главной городской библиотеке встреча с писателями в рамках ежегодных дней орловской книги.

Мария Магдалина  еще утром звонила - Ольга Альбертовна, ангельское облачко. Сообщила: только что вышел сборник прозы и поэзии - плод прошлогоднего семинара. А в нем его, Кости, рассказ  и рекомендованные им ее стихи - «целых пять штук». И весело, смешно так получилось, что он ее поздравлял, а  она - его. И сообщила, что в воскресенье приедет «с кем-то из наших». А поскольку авторам из тиража положено по два бесплатных экземпляра, привезет ему «причитающиеся».

Согласитесь - жизнь прекрасна!

(Продолжение следует)