Труд ума и души продолжение

    Возьмём главу «Карачарово-Чухлинка» (4).
    Пусть студенты читают текст вслух, поочередно. Отметим кстати, что со слухом, чувством ритма, музыкальным чутьём у современных студентов неважно: читают они, в большинстве, плохо, смены интонаций, ритма не чувствуют, высоту и регистр речи не меняют, пауз не замечают. Чтение вслух – это, фактически, первый этап аналитического чтения, выделение прозаических строф, логических ударений, авторской интонации и интонации героя. 

    Анализировать текст можно по-разному, причём наиболее яркое «ребусное» чтение предполагает анализ интертекста. Однако начинаем мы обычно с самого простого: определяем значение, смысл и символику отдельных лексем. Приведём в пример некоторые из них.

    «… Я кое-как пригладил волосы и вернулся в вагон. Публика посмотрела на меня почти безучастно, круглыми, как будто ничем не занятыми глазами».
    Уже первый вопрос «Почему - публика? Не пассажиры, не зрители?» вызывает недоумение и интерес у студентов. Словарь сообщает: пассажиры – «те, кто куда-то едет» - стилистически нейтральное, безоценочное; зрители – «те, кто смотрит, наблюдает что-либо» - также стилистически нейтральное; публика – и в одном из словарных значений, и в данном контексте – оценочное, отрицательное.
    Под понятием публика французский социолог Габриэль Тард признавал кратковременное образование людей, не имеющих интенсивных личных отношений, но объединённых схожими эмоциональными переживаниями и особенно общностью мнений. Они пассивны и управляемы (5). Уже выбором этого слова камертон тексту задан, отношение героя к попутчикам определилось.

    Кстати, на вопрос: почему, в принципе, герой озабочен, видели его пассажиры или не видели, отчего пассажиры являются публикой, как его могли видеть, если он был в тамбуре - наши студенты быстро дают ответ. Герой едет в электричке – значит, стеклянные двери в тамбур, вагон без перегородок. Для иностранного студента электричка – понятие, требующее расшифровки. Её демократичность, дешевизна, регулярное расписание, сопряжённость электричек друг с другом (возможность доехать с пересадками от Ленинграда до Челябинска) - эти черты были знакомы как студентам, так и рабочим, как жителям городов-спутников, так и дачникам, мотавшимся из распаренной духоты городских контор в свежесть и неспешность дачного быта.
   
    В электричке Москва – Петушки (128 км пути до станции назначения – рабочего посёлка) не было туалетов, буфетов, пассажиры входили – выходили на промежуточных станциях, и среди них могли быть академический учёный и инженер, молодая работница и пенсионерка…
    Вот и тут - сидят рядом и общаются с полным пониманием «один умный-умный и в коверкотовом пальто, другой тупой-тупой и в телогрейке», не просто выпивая что-то спиртное, а, согласно русскому ритуалу, сопровождая это действо чем-то вроде тостов. Эти тосты находятся в абсолютных стилистических полярностях. У одного - «курва» и «хорошо пошла», у другого запредельный восторг выливается в туманное «трансцендентально!».
    «Продвинутым» студентам кантовский термин «трансцендент» более или менее понятен. Курва – ясно, что ругательство, причём во всех славянских языках.
    А вот телогрейка и коверкотовое пальто тем более в сочетании с тупой – умный требует отдельного разговора. Причём разговора, не сильно отличающегося в русской и иностранной аудитории. Чаще всего первая реакция у русских – телогрейка – одежда  зэков. То, что это одежда работяг - крестьян и чернорабочих – они знают реже. Иностранцы не знают вообще. Для них ряд телогрейка, ватник, бушлат, фуфайка оказывается незнакомым, с полным, естественно, отсутствием ассоциативных связей.
    Правда, помню, когда на Западе уже вошли в моду стёганые хлопчатобумажные пальто, а у нас их ещё не было в продаже, моя стажёрка-француженка купила в магазине «Рабочая одежда» чёрную фуфайку до колен, подвязалась чёрным павловопосадским платком в красных розах и так гордо щеголяла по Ленинграду, вызывая недоумение и улыбки прохожих. Зная символику ватника, она наслаждалась своим эпатажем.
    Коверкотовое пальто вплоть до шестидесятых годов было не только признаком материального благополучия владельца, но и показателем его высокой статусной планки. Дорогая шерстяная ткань шла на пальто, обычно мужские, так как была довольно тяжёлой и плотной. Такие пальто обычно шили на заказ, сшить («построить») пальто было целым событием. Доступно это было или «уважаемым», по Райкину, людям (помните: «товаровед, завсклад»?), или интеллигентам, в те времена ещё хорошо зарабатывавшим. В том же ряду стояли такие материалы, как габардин, шевиот, драп, сукно.
    Таким образом,  «умный-умный» у Ерофеева – человек явно не молодой, наверняка интеллигентный, образованный, но его благополучие уже в прошлом. Косвенно подтвердить это можно, кстати,  тем, что поэма «Москва-Петушки» писалась тогда, когда модными были уже джерси, кримплен, нейлон и болонья. Все эти слова являются для студентов агнонимами, и, выполняя задание составить парадигматические ряды подобной предметной лексики, определить этимологию, отношения внутри тематической группы, найти сочетаемость слов и контексты употребления (как правило, с помощью Интернета), студенты погружаются в различные временные, культурные пласты истории своей страны.

    Третьим этапом аналитического чтения является работа с интертекстом. Межтекстовые связи выводят читателя на пропагандистские (вспомним, что поэма писалась в эпоху застоя) тексты публицистики и официальных отчётов. Тогда в ходу была шутка о том, что у советского человека есть шестое чувство – чувство глубокого удовлетворения.
    Студенты с интересом анализируют такие интертекстуальные включения, как чувство законной гордости; мир Чистогана; там, где всё продаётся и всё покупается; хищные глаза  и проч.
    Другой вид интертекста здесь – спародированные и «вывернутые» идеологические тексты-штампы с положительной коннотацией, которые относятся к характеристике советского человека и его образа жизни. Например: в глазах - какая духовная мощь (и тут же – в них полное отсутствие всякого смысла); эти глаза не продадут (и тут же – ничего не продадут и ничего не купят) и т.д.
    Следующий вид интертекста – расхожие переиначенные  цитаты из стандартного образовательного набора средней школы: во дни сомнений, во дни тягостных раздумий…; венец творения (в форме - венцы); великий трагик Фёдор Шаляпин; мою юность, моё детство и отрочество  и т.д.
    Интертекст соответствует лексикону поэмы: закуска типа «Я вас умоляю!» (одесский жаргонизм), похмеляясь (разговорно-просторечное) сочетаются с книжными словами поразительно, деликатность, безгранично расширил сферу интимного, сознание превосходства над миром.
    В этих неожиданных переходах заключена очень точная характеристика речевого поведения Венички, то и дело «выпадающего» из реальности и так же неожиданно, словно встряхнувшись, принимающего позу, полную достоинства кувыркался - и страдаю, тупой - и стыжусь, прячусь и. т.п. Словно два персонажа спорят и соглашаются друг с другом – две ипостаси Венички Ерофеева стремятся выразить себя, и, как говорил Ролан Барт, в  пространстве текста «идет процесс образования значений, т.е. процесс означивания… идущее на наших глазах производство, “подключенное” к другим текстам, другим кодам (сфера интертекстуальности), связанное тем самым с обществом, с Историей, но связанное не отношениями детерминации, а отношениями цитации» (6: 424).

    Отвыкшие читать не для информации или развлечения, студенты на наших глазах «подключаются» к культуре, заключённой в тексте, и начинают испытывать удовольствие от чтения медленного и вдумчивого.

ЛИТЕРАТУРА
4. Методические рекомендации и учебные задания «Стилистически окрашенная лексика». – СПбГУП, 2006. – С. 28-29.
5. Публика и толпа Габриэля Тарда - http://astreya04.narod.ru/tard.html.
6.Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1994.