Лили и Фердинанд

(Написано в соавторстве с Борисом Беляевым)


В весеннем саду нежно пела флейта. Ее голос, такой выразительный и сладкий, порхал в воздухе вместе с яркими бабочками, с ароматами цветов и солнечными лучами, отраженными от хрустальных бокалов и разноцветных бутылок. Изредка в него вплетались звуки еще какого-то инструмента, похожего на серебряные колокольчики. А порой – на спаде мелодии, ее оттеняла барабанная дробь, ненавязчивая, тихая, как стук дождевых капель по карнизу. Впрочем, ни флейтиста, ни барабанщика, ни других музыкантов не было видно. Возможно, их скрывали густые кусты лиловой сирени. А может, они прятались в беседке, за хрустальными струями бьющего в небо фонтана. Оттуда же – а вернее, словно ниоткуда – появлялись немые слуги, бесшумно ставили на стол новые блюда, уносили пустые тарелки, подавали напитки.
За столом сидели двое – девушка и парень. Казалось, оба увлечены беседой и лишь слегка притрагиваются к еде. Юноша смотрел на свою подругу влюбленным взглядом, а та, сердясь, качала ногой в изящной туфельке и хмурила брови. И всякий, кто увидел бы девушку, сказал, что она чудо как хороша. Почти как мелодия, сыгранная на невидимой флейте, только облеченная в цветущую юную плоть. Зеленоглазая, с тяжелой копной медно-рыжих волос, словно поцелованных закатным солнцем, с чуть вздернутым носиком и созвездием золотых веснушек на бледно-молочной коже.
- Когда ты пришла ко мне впервые, - говорил парень, а сам тянулся пальцами к ее руке, обхватившей тонкую ножку бокала, - той грозовой ночью, ты была похожа на мокрую птичку. Птичка Лили. Маленькая и трогательная, озябшая на ветру. Серая и невзрачная, будто какой-нибудь воробышек. Но внутри у тебя я разглядел свет. Теперь он угас. Что я сделал не так?
Девушка поморщилась и отстранилась, уклоняясь от его ласки.
- Может, все дело в том, что я тебя не люблю?
- Когда-то ты говорила другое.
- Ну да, - она рассеянно отодвинула бокал в сторону. А презрительная усмешка так и кривила губы, уродуя прекрасное лицо. – Ты меня уболтал... пообещал золотые горы... А сам посадил в золотую клетку.
- Я дал тебе именно то, что ты просила! Неувядающую молодость и красоту!
Лили прищурилась и, выбрав с тарелки самый спелый абрикос зашвырнула его в фонтан. Вернее, хотела зашвырнуть. Потому что крохотный оранжевый шарик плюхнулся на мраморную плитку, не долетев каких-то полметра до цели, расплющился от удара и выпустил сок.
- Черт, опять промазала.
Ее собеседник улыбнулся.
- Принцессы не должны так выражаться.
- А я принцесса?
- Конечно!
Лили опять вздохнула.
- Понимаешь, Фердинанд... Да выключите уже эту дурацкую музыку! – крикнула она вдруг. – Ни поесть, ни поговорить спокойно... – Барабан и флейта смолкли. – Так вот... Ты – дал. Это правда. Но к чему мне красота, которую никто не видит? Какой от нее прок? Пялиться каждый день в зеркало? По два, по три часа... Мне надоело. Когда-то я визжала от восторга, увидев свое отражение. Потом любовалась собой, как картиной. А сейчас – мне просто скучно. Хочется веселья, праздника. Балов... Как когда-то давно, в доме моего отца. Поклонников.
- Но я здесь, - возразил он. – Я тебя вижу.
- Ты? – ее губы снова брезгливо покривились. – Но ты даже не человек.
Фердинанд растерялся.
- А кто же я?
- Откуда мне знать? Какая-то мерзость. Рептилия. Я видела твой настоящий облик, тогда, в самую первую ночь. Он отвратилен, ужасен. И ты меня не обманешь, кем ни прикидывайся. Знаю, ты мастер напускать туман. Создавать иллюзии. Так вот – я вижу тебя насквозь.
- Я дракон! – вскинулся Фердинанд, и глаза его сверкнули нечеловеческим огнем.
- Ладно. Дракон. Если это можно так назвать... – тянула Лили сквозь зубы. – Чудовище внутри. Знаешь, я ведь женщина. Я детей хочу. Любая женщина хочет – для тебя это новость? А от чудовища – какие дети?
- Но, - возразил он, - я же полукровка. У меня мать была из вашего, из людского племени. Поэтому, я могу становиться то драконом, то человеком. Наш брак не бесплоден, Лили. И если тебе, действительно, нужен ребенок...
- От тебя – не нужен! – она вскочила, опрокинув стул.
Вернее, чуть не опрокинув, потому что он не упал, а завис в воздухе, словно подхваченный невидимой силой. А потом мягко опустился на все четыре ножки.
- Ненавижу! – взвизгнула Лили. – Сейчас же прекрати свои фокусы!
Фердинанд пожал плечами и уставился в тарелку, словно выбирая, что бы еще съесть. Но вилка ходила ходуном в его руке, а другую руку он зажал между коленями, чтобы унять ее дрожь.
- Я тебя не держу.
- Не держишь? – с любопытством переспросила Лили, снова присаживаясь к столу. - То есть, я могу уйти в любой момент? Ты это хочешь сказать?
- Да. Мой дом – это и твой дом тоже. Но он – не тюрьма. А ты не пленница. Только имей в виду, - он слегка помедлил, словно собираясь с силами, - все, что я тебе дал, пропадет, как только ты спустишься с горы. И вечная молодость, и красота... Ты не можешь забрать мои дары с собой.
Лили замерла.
- Заберешь обратно, да?
- Не в том дело.
- Ты же сказал, что просто исправил ошибку природы? Что она дала некрасивое тело прекрасной душе?
- Да, но...
- Не ты ли говорил, что это как шуба и дубленка – можно носить мехом наружу или мехом внутрь? – наседала на него Лили. – Ты не дал мне ничего такого, чего у меня не было. А просто вывернул мою душу красотой наружу...
Фердинанд сидел, не поднимая глаз. Он не умел лгать, но и признаться в своей ошибке у него не поворачивался язык. Как мог он сказать, что обманулся, приняв фальшивый блеск тщеславия за душевную чистоту, за ум и благородство? Что нечего, на самом деле, было «выворачивать». Но он любил свою принцессу, любил, несмотря ни на что и вопреки всему. А что любимо – то прекрасно.
Не шелохнулся он и тогда, когда Лили в сердцах плюнула – и хорошо, что не на стол, а рядом – и подхватив пышный подол небесно-голубого платья, ушла.
Она отправилась прямиком в оранжерею – огромный стеклянный дворец, где зимой и летом зрели на деревьях южные фрукты – и уселась под цветущим персиком. Ей нравился тихий дождь лепестков, опадающих на землю, на траву, на волосы и плечи. И совсем не хотелось получить спелым плодом по голове. Она, как никак, не Ньютон, и закон всемирного тяготения не откроет. Да и на что ей какие-то законы физики, когда вся жизнь давно уже превратилась в ад?
Лили устало закрыла глаза, и тут же под сомкнутыми веками потекли полусны-полувоспоминания. Когда-то она жила в очень богатом доме. Едва ли ее отец на самом деле был королем – а впрочем, кто знает? Во всяком случае ее, то ли в шутку, то ли всерьез, многие называли принцессой.
Принцесса Лили. Она улыбнулась, но и улыбка получилась какой-то жалкой и неживой. Все внутри у нее, как будто, затвердело, замерзло. Казалось, стоит ей заплакать, как из глаз посыплются острые ледяные кристаллы. Вот до чего ее довел проклятый дракон!
Но тогда, много лет назад, она радовалась – беззаботная, как и любой ребенок – пела и носилась, точно угорелая, из комнаты в комнату. Нарядной бабочкой порхала по роскошному саду, играя с подружками или со смешным черно-белым щенком. До тех пор, пока, взрослея, не начала понимать – с ней что-то не так. В доме ее отца не было зеркал. Но это не имело никакого значения, потому что и красота, и уродство отражаются в чужих глазах.
Она ловила жадные мужские взгляды, брошенные – на других. В доме часто устраивались праздники, званые обеды и балы, на которые съезжались юные девушки и молодые леди, и почтенные дамы в возрасте увядания, но все равно блиставшие осенней печальной красотой. И вокруг всех этих женщин и девиц увивались воздыхатели. Только на несчастную принцессу никто не обращал внимания. Она чувствовала себе не то что дурнушкой, а пустым местом. Наконец, ей удалось выпросить у кузины карманное зеркальце. Со своей добычей Лили убежала в спальню и заперлась там, чтобы без помех познакомиться – с собой, настоящей.
И что же? Из маленького прямоугольного кусочка стекла на нее смотрело лицо невзрачного подростка – с плохой кожей, большим ртом и зубами, как у кролика. Принцесса попыталась улыбнуться – и отражение оскалилось в ответ. Сморщила нос – и то слезливо исказилось, точно готовое разреветься. Оно словно издевалось над бедной принцессой. С отвращением и ужасом отшвырнув зеркало, Лили расплакалась. В ту же ночь она убежала из дома.
Среди домочадцев уже давно ходил слух о драконе, живущем на вершине горы. Его не то чтобы боялись – сказочное чудище слыло незлобным и никого не ело – но упоминали уважительно, как могущественного волшебника. К нему-то и направлялась беглянка, лелея в сердце одно желание – стать красивой.
Она шла три дня и три ночи. Ее обувь – хоть и самая крепкая из всей имевшейся – не годилась для лазания по горам и развалилась уже на вторые сутки. Лили порвала на лоскуты подол шелкового платья и обвязала свои босые ступни, примотав к подошвам подметки бывших туфель. Но это не помогло. И тряпки быстро пропитались кровью. Боль была такая, что принцесса, не переставая, рыдала, ступая, словно по терновым колючкам. Она исцарапала руки и, то и дело спотыкаясь и падая, разодрала коленки. А потом, как будто всего этого мало, началась гроза.
В темноте метались молнии, озаряя склон мертвенным серым светом, дождь хлестал тысячью плетей, и грохотало так, что Лили чуть не оглохла. К тому же в уши ей лилась вода. В глаза тоже. Она ничего не видела, но, рискуя сорваться в пропасть, ползла к вершине, и очень удивилась бы, очутившись внезапно перед крепкой кованой дверью – если бы еще могла хоть чему-то удивляться. А из темноты и тумана, из мутной водяной взвеси проступили очертания старинного замка с башенками и галереями, и с одним освещенным окном.
Лили постучала, вернее, забарабанила в эту железную дверь со всей силой отчаяния. Та распахнулась. На пороге стоял дракон. То есть, на дракона он походил лишь отдаленно, а больше – на огромную рогатую ящерицу, мерзкую на вид и покрытую отвратительной зеленой чешуей.
- Привет! – сказала жутковатая рептилия. – Ты кто?
Лили отпрянула. Она и сама не знала, кого ожидала увидеть. Но точно не подобную мерзость.  Впрочем, выбора у нее не было. Назад она бы просто не дошла.
- Я принцесса, - ответила она, едва шевеля языком от слабости. – Принцесса Лили.
- Чудесно, – Рептилия смотрела на нее в упор. – Никогда не видел настоящую принцессу. Думал, они уже перевелись в наших краях. А я – Фердинанд.
- Я три дня поднималась в эту проклятую гору! – пожаловалась Лили.
- Путь ко мне неблизок, - согласилась рогатая ящерица. - И чего же ты хочешь, принцесса?
- Хочу стать красивой! – выдохнула она. – Очень! Самой красивой на свете! – и, вспомнив увядающую красоту зрелых дам, добавила. – И всегда молодой. Ты можешь это сделать?
- Могу, - ответил дракон. – Но, может, сначала чаю? С бутербродами? И с яичницей? Я приглашаю тебя на ужин!
В его глазах – да, в глазах этой уродливой рептилии – мелькнуло что-то, так часто замечаемое принцессой во взглядах мужчин, когда они смотрели на других девушек. И странно. Еще ничего не случилось, но она уже почувствовала себя красавицей. Почти...
А на следующее утро Лили проснулась прекрасной, как солнечный день. И долго стояла перед зеркалом – не крошечным, карманным, выпрошенным тайком, а огромным зеркалом во всю стену – не в силах оторвать взгляд он своего лица. А Фердинанд обернулся человеком – тоже очень симпатичным и немного застенчивым юношей. Не совсем в ее вкусе – но тут уж ничего не поделаешь. И больше он никогда не представал перед своей принцессой в образе дракона.
Да, Лили осталась с ним – таковы были условия сделки. Но сделки ли? Ведь она – не рабыня и не продавала себя в рабство. Разве можно лишать человека свободы – хотя бы и за красоту?
«У нас впереди – целая вечность», - бывало, говорил ей Фердинанд, как преданный пес, заглядывая в глаза.
Вечность нелюбви – можно ли придумать что-то кошмарнее? Она уже давно потеряла счет годам, и понятия не имела, стоит ли еще родительский дом? Живы ли отец с матерью? Внимание и ласки дракона все чаще стали ее раздражать, и она вымещала на нем свою злость, закатывая истерики, швыряя вещи, а то и раздавая ему пощечины. Но в последние месяцы что-то в ней окончательно сломалось. Уже не хотелось ни скандалить, ни бить Фердинанда. Может, так и ощущается старость, спрашивала себя Лили. Не та, что уродует лицо. А та, что плесенью и гнилью разъедает душу.
Она и сама не понимала, почему продолжает жить с ненавистным драконом. Боялась ли она, в самом деле, что чудесный дар у нее отнимется, и она вновь сделается некрасивой, а то и старой? Или не уверена была, что сумеет самостоятельно спуститься с горы? Когда-то она смогла на нее подняться, но это случилось так давно... С тех пор Лили изменилась. Не внешне, а внутренне. Там, где раньше царствовали отчаяние и решимость, поселились беспомощность и страх.
Так бы все, наверное, и продолжалось еще Бог знает сколько лет, если бы в один из жарких июльских дней в замке на горе не появился рыцарь. Он добрался до вершины, утомленный и обезвоженный настолько, что едва держался на ногах. Вообще-то, рыцарем этого молодого селянина можно было назвать разве что для красного словца. Аптекарь по имени Альфред ничего не знал про дракона-волшебника и не искал чудес. Совсем недавно он разорился в пух, так что семейное дело пришлось продать, и еще остались долги перед кредиторами. Вдобавок от него ушла жена. Несколько дней бедолага размышлял, как ему дальше жить. И решил, что делать этого вовсе не стоит. Он еще колебался – накинуть ли себе на шею петлю – но после несчастного случая на реке Альфред, как назло, до обморока боялся удушья. Выпить ли какое-нибудь ядовитое зелье? Но ядов у него больше не было, все ушло с молотка, да и знал он, что смерть от отравления – очень мучительная. А хотелось закончить все разом. Так что он мог сделать? Насадиться на вилы или осиновый кол? Наглотаться гвоздей? От одной мысли об этом у аптекаря потемнело в глазах. Он уже собрался перерезать себе горло, но перед глазами встала картинка из детства: обезглавленный петух бегает по двору, а за ним с топориком гонится мать. И руку с опасной бритвой свела судорога... В конце концов, после долгих раздумий, незадачливый селянин отправился в горы, чтобы, поднявшись повыше, спрыгнуть в ущелье на острые камни.
Но чем дальше он шел, тем меньше ему хотелось умереть. Альфред вдруг с изумлением увидел, как прекрасен мир. Вокруг буйно цвели горные луга. Ярко-солнечные, алые, малиновые, голубые пятна покрывали каменистые склоны. Тихо журча, сбегали по отвесной скале ручьи и ручейки, их струи, как длинные седые пряди, развевались на ветру, сверкая на солнце, или неприметно растекались по желтому печанику, заставляя его влажно блестеть. А внизу, россыпью кукольных домиков, раскинулся поселок. Альфред смотрел на него с грустью, понимая, что пути назад нет. И карабкался дальше, цепляясь за сухие пучки травы.
Его мучала жажда. Солнце палило нещадно, а воды он с собой не взял. Ночи не приносили с собой прохлады. А дни иссушали, выпаривая из тела последнюю влагу. И замок на вершине показался ему сперва чем-то вроде миража. Мысль, что на такой высоте может кто-то жить, не укладывалась в голове. Тем не менее, он постучал. Дверь открыла девушка, прекрасная, как сон, как богиня, как весна... как... Увы, бедный аптекарь не был поэтом. Так что эпитеты у него закончились в первые же секунды, и он просто стоял с открытым ртом, не в силах сдвинуться с места.
А Лилу, увидев его, всплеснула руками.
- Вы кто? Откуда? И как сюда добрались?
- Воды! – прохрипел он, и хозяйка исчезла в глубине замка, а через пять минут вернулась со стаканом апельсинового сока.
Измученный путник осушил его одним глотком и попросил еще. Утолив жажду, Альфред смог, наконец, как следует рассмотреть красавицу. С каждым мгновением она нравилась ему все больше и больше. Да и он ей, если честно, приглянулся. Высокий и загорелый, с покрытым пылью смелым лицом, грубыми руками в настоящих мозолях и белыми от солнца волосами, он казался полной противоположностью утонченному Фердинанду. И он был, вне всякого сомнения, человеком. Вместе с ним Лили могла бы не то что спуститься с горы, а отправиться на край света – если бы только он ее позвал.
Альфред, между тем, пришел в себя и попросился на ночлег. Ведь солнце уже царапало нижним краем горизонт. Еще немного – и стемнеет. А путь в темноте – тяжел и опасен.
Лили смутилась.
- Не знаю... Я бы с радостью вас пустила. С огромной радостью! Но я должна спросить у мужа.
- Так вы замужем? – воскликнул разочарованный аптекарь.
- Да, - кивнула она и покраснела.
- Но почему вы живете здесь? Так высоко и вдали от людей. Кто ваш муж?
- Мой муж – дракон, - пробормотала Лили, еще больше смущаясь.
Вот тогда-то в незадачливом аптекаре и проснулся рыцарь, и лязгнул оружием – если можно так выразиться. Ведь на самом деле никакого оружия, кроме злого слова, у него с собой не было. Даже какого-нибудь завалящего перочинного ножа.
- Он держит вас в плену! – догадался Альфред.
- Да, - согласилась Лили.
Она, конечно, кривила душой. Ведь никто ее силой не держал. Но, с другой стороны, чем, если не пленом, можно назвать это жалкое прозябание?
Фердинанд, конечно, не обрадовался гостю. Более того – мужчины не взлюбили друг друга с первого взгляда. Но очень уж не хотелось дракону-полукровке выглядеть в глазах любимой бездушным эгоистом, а то и ревнивцем. И, скрепя сердце, он согласился пустить чужака под свой кров.
А причина для ревности была – да еще какая. Не прошло и недели, а Лили с Альфредом начали уединяться – то в оранжерее, то за стенами замка. Принцесса расцвела, как нежный эдельвейс. На склоне дул ветер – порывистый, свежий, и такой же порывистой свежестью наполнялась ее жизнь. И небо, такое огромное, нависало над влюбленными – бездонное, как их чувства.
- Смотри, - говорил Альфред. – Видишь, этот синий цветок? Он называется аконит.
- Какой чудесный!
Лили осторожно притронулась к растению.
- Он очень ядовит. Давай, соберем немного. А вечером ты заваришь его, как чай, для своего дракона. Или лучше утром. Два часа – и ты свободна, как бабочка!
- Но... – она подняла на любимого изумленный взгляд. – Зачем его травить, если я и так могу уйти, когда захочу?
- Ты, правда, так думаешь? Что он вот так просто тебя отпустит?
- Разве нет?
- Глупая! – шагнув вперед по узкой горной тропинке, Альфред крепко обнял принцессу и прижал к себе. – Неужели кто-то добровольно расстанется с такой женщиной? Он проверяет тебя!
Лили сомневалась. Ей отчего-то стало жаль Фердинанда. Все-таки он был добр к ней. Но коварный аптекарь настаивал – и она сдалась.
К завтраку она вынесла в сад большую чашку ароматного чая.
- Это для тебя, милый. Чай из горных трав! Я сама их собрала и сама заварила. Попробуй!
Фердинанд с благодарностью принял напиток из ее рук. Когда последний раз Лили что-то делала для него? Он уже и забыл, так давно это было. И чай оказался вкусным, благоухал горным лугом, ветром и солнцем. Лето в чашке. Знойное, душистое, чистое, как вода в родниках.
Он пил и наслаждался, не замечая ни напряженного взгляда чужака, ни виноватого – жены. А минут через тридцать, ему сделалось нехорошо. Появилась сухость во рту, жжение, и навалилась тяжелая сонливость.
- Я пойду, прилягу, - пробормотал Фердинанд, поднимаясь из-за стола.
И упал.
Заговорщики переглянулись, а затем Альфред оттащил потерявшего сознание дракона в его спальню и вернулся к Лили.
- Ну, дорогая. Показывай, где его сокровищница!
- Что? – не поняла она.
- Что-что... Где он хранил свои драгоценности? Золото, бриллианты, рубины? Старинные монеты? Или что там у него было? Все драконы богаты!
- Не знаю, - Лили растерянно оглянулась. – Кажется, нигде не хранил. Все здесь, на виду.
И правда, замок утопал в роскоши. Золотые кубки, серебряные подсвечники, картины, инкрустированные бриллиантами зеркала, статуэтки из янтаря, камеи... Альфред приволок откуда-то огромный мешок и принялся сгребать в него все, что казалось ценным. Наконец-то, он расплатится с долгами, и наверное, сможет купить еще и небольшую ферму. Аптеку открывать не станет – ну ее. Занятие для неудачников. А хотя... можно и аптеку. И дом! Он построит замечательный дом! А еще – свинарник и коровник... Два свинарника! Наймет работников... Не самому же убирать за свиньями.
Он так размечтался, что забыл и про своего поверженного соперника, и про красавицу Лили. А та следовала за ним, как тень, закусив губу и не решаясь поторопить. Ее мучало странное предчувствие.
Три дня и три ночи спускались они с горы. И чем дальше – тем легче становился тяжеленный поначалу мешок. Уже вскоре обоим стало ясно – с драконьим золотом что-то не так. У подножия Альфред в замешательстве остановился, и развязав грубую веревку, принялся вытряхивать из мешка его содержимое. На землю высыпались пуговицы и катушки, кукольные головы, гнилые луковицы, дохлые мыши и всякий другой мусор. А Лили... с ней тоже что-то происходило – она не понимала что. То накатывала слабость, то обдавал резкий жар, то кожа на руках и лице стягивалась, как старый пергамент. В смятении она потянула любимого за рукав.
- Отстань, бабушка, - буркнул Альфред, мельком взглянув на нее.
- Это я, Лили! Принцесса!
Он с досадой обернулся.
- Кыш отсюда, старуха! Что тебе надо-то от меня? Не видишь, что ли – горе у человека? Золото в черепки превратилось! Обманул, проклятый дракон, даже после смерти надурил. Пошла вон, кому говорю! Принцесса она!
И он сплюнул прямо в пыль.
Лили взглянула на свои руки – старые, сморщенные, изборожденные морщинами и покрытые старческими пятнами... и все поняла.
А в замке на вершине горы корчился в предсмертной муке несчастный Фердинанд. Он не пустился в погоню за беглецами – боль оказалась слишком сильной, такой невыносимой, что придавила его к постели, не давая вздохнуть. И умирал он не от ядовитого зелья – аконит безопасен для драконов и только нагоняет на них недолгий сон – а потому, что у него было разбито сердце.