Жена

Дождь стучал по асфальту, как метроном, отсчитывая секунды до конца. Он стоял под фонарём, чьё мерцание рисовало на его лице узоры из света и тьмы. Сигарета в пальцах догорала, пепел падал в лужу, растворяясь в отражении уличных огней. И тогда он увидел её. 

Она вышла из подъезда, закутавшись в бежевое пальто, которое он помнил. Тот самый пояс, завязанный бантом. Так же, как в день, когда она ушла. 

— Лиза, — его голос прозвучал хрипло, будто ржавый гвоздь, вонзившийся в тишину. 

Она обернулась. Глаза — всё те же, зелёные, как бутылочное стекло, — расширились. Рука с ключами дрогнула. 

— Дэн... Я не знала, что ты... 

Он переступил лужу, шаг за шагом, как робот, запрограммированный на разрушение. Пальто пахло её духами, подарок на пятую годовщину. Тот самый аромат, что витал в доме до того, как стены начали крошиться от криков. 

— Ты похудела, — пробормотал он, впиваясь взглядом в её впалые щёки. В памяти всплыли синяки под глазами, которые она маскировала тональным кремом. Теперь их не было. 

— Уходи, — её голос дрожал, но она не отступила. Гордая. Всегда гордая. — Я вызову полицию. 

Первым ударом он попал ей в солнечное сплетение. Воздух вырвался из её лёгких со звуком лопнувшего шарика. Она согнулась, руки инстинктивно обхватили живот, ключи звякнули о бетон. 

— Ты думала, сбежишь? — он схватил её за волосы, дёрнул вверх. — Я сделал тебя! 

Второй удар — в челюсть. Кость хрустнула, как леденец. Она упала на колени, выплюнув розовую слюну. Её пальцы вцепились в его брюки, оставив кровавые отпечатки. 

— Прости... — прошептала она, но он уже не слышал. 

Кулаки опускались, как молоты. Висок. Нос. Рёбра. Он считал удары, как когда-то считал дни в пустой квартире: один— её смех за ужином, два — её платье на полу в спальне, три — её голос в трубке: «Я не вернусь». 

Она перестала двигаться после девятого. Глаза остались открытыми, смотрящими в небо, где дождь смешивался с её кровью, стекающей в канализацию. Он сел рядом, прислонившись к стене. Ладони горели, костяшки пальцев обнажились, как металл под содранной краской. 

— Теперь мы квиты, — прохрипел он, проводя рукой по её щеке. Кожа ещё была тёплой. 

Вдали завыла сирена. Он закрыл глаза, представив, как их снова везут в тот парк, где они когда-то кормили уток. Она смеялась, бросая хлеб в воду, а он фотографировал, чтобы «запомнить момент». 

— Всё равно... — он прижал её голову к груди, — ...ты всегда была моей. 

Когда полицейские нашли его, он качал её на руках, напевая колыбельную, которую она ненавидела. На стене за ними чьим-то баллончиком было выведено: «Любовь живёт три года». 

Но они с Лизой давно перешагнули этот срок.