Знак катастрофы

Знак катастрофы: в поисках человека за пределами кости

    История мира, как ее рассказывают и древние мифы, и современная наука, – это не плавная река, но скорее цепь разрывов, катаклизмов, падений и неожиданных взлетов. Прообраз того, что позже назовут «теорией катастроф», мерцает в сказаниях о потопах и огненных дождях, о гибели миров и рождении новых – от библейского нарратива творения и эсхатологии до циклических кальп Индии и Рагнарёка северных народов. Даже строгие умы, подобные В.И. Вернадскому, не отмахивались от мысли, что история человечества могла быть иной, прерванной и перезапущенной не раз.
     Долгое время казалось, что катастрофа и эволюция – антагонисты. Одна рушит, другая строит. Но сегодня все чаще говорят об их парадоксальном симбиозе. Катастрофа – это не только гибель, стирание с лица земли, но и шанс, окно возможностей для тех, кто уцелел. Она обнуляет прежние правила игры, сметает доминирующие виды, освобождая экологические ниши и создавая условия для квантового скачка, для взрывного развития новых форм.
     И человек, homo sapiens sapiens, вполне может быть дитя именно такой катастрофы. Не плавного, постепенного совершенствования, а резкого, почти необъяснимого прорыва, случившегося после очередного катаклизма – климатического, геологического, космического? – который поставил наших предков на грань выживания и заставил не просто приспособиться, но преобразиться. Рождение сознания, языка, культуры – не был ли этот «Большой скачок» ответом на «Большую катастрофу»?
Если это так, то человек отмечен знаком этой катастрофы. Он несет его в себе – не только в генах, хранящих память о ледниковых периодах и бутылочных горлышках популяций, но и глубже – в самой структуре своей психики, в своей экзистенциальной неукорененности, в вечном разрыве между животной природой и духом, в подсознательном страхе перед хаосом и одновременно – в иррациональной тяге к пределу, к риску, к тому «упоению на краю бездны», о котором писал Пушкин. Эта двойственность, эта трещина, проходящая через самое сердце человеческого бытия – не есть ли это тот самый знак, печать первородной катастрофы?
     Жорж Кювье, отец палеонтологии, бросил знаменитую фразу: «Дайте мне одну кость, и я восстановлю животное». Он верил в строгую логику анатомии, в возможность реконструкции целого по фрагменту. Но человек – не просто сумма костей и органов. Его суть ускользает от скальпеля и измерительных приборов. Восстановить животное по кости – задача для ученого. Восстановить человека – задача иного порядка.
     И здесь рождается дерзкая мысль: «Дайте мне сей знак – знак катастрофы, отпечатанный в душе и культуре, – и я попытаюсь восстановить человека». Не его физический облик, но его внутреннюю драму, его подлинную суть. Искать нужно не недостающее звено в эволюционной цепи, а ключ к пониманию той трещины, того разлома, который одновременно и ранит, и возвышает нас.
     Расшифровать этот знак – значит понять природу нашего сознания, рожденного из столкновения с хаосом. Понять наши страхи и наши дерзания. Понять, почему мы строим цивилизации и одновременно несем в себе заряд разрушения. Понять, почему нас так манит бездна – и та, что вовне, и та, что внутри.
     Человек – это существо, помнящее катастрофу. Не на уровне фактов, но на уровне архетипов, снов, необъяснимой тоски и необъяснимого восторга. Он живет на руинах прежних миров, постоянно пытаясь построить новый, и подсознательно зная, что и этот может рухнуть. И в этой хрупкости, в этой памяти о падении и прорыве – возможно, и скрыта тайна того, что значит быть человеком. Не просто разумным животным, восстановленным по кости, а существом, рожденным из катастрофы и несущим в себе ее искру – искру сознания, способного осмыслить и ужас, и величие бытия на краю небытия.