Притча о Гайавате, Стрекозе и Ветре Мудрости

Притча о Гайавате, Стрекозе и Ветре Мудрости

     На берегу Гитчи-Гюми, Великого Моря, чья гладь в тот день была подобна огромному обсидиановому зеркалу, отражавшему бездонное небо, сидел Гайавата. Вождь, мудрец, миротворец, чье сердце несло в себе тяжесть дум о благе всех племен – от дакотов до оджибвеев. Воздух был недвижим и густ, словно перед грозой, но не грозой небесной, а той, что зреет в сердцах людей, когда старые обиды грозят прорасти новым раздором.
     За его спиной, на тщательно расстеленной шкуре бизона, покоились два великих символа, две тени его судьбы. Справа – Трубка Мира, Пэ-ква-нэ-кик, чье дерево было отполировано тысячами рук, просивших о мире, чьи перья орла помнили клятвы братства. Слева – Топор Войны, тяжелый, с кремниевым лезвием, помнящим жар битв, но и знающий цену пролитой крови. Два пути, два слова, два решения, лежащие в тишине, как два спящих духа.
      И над ними, словно сотканная из радуги и утреннего тумана, порхала стрекоза Куо-ни-ши. Ее крылья трепетали, создавая едва слышный звон, ее полет был непредсказуем – то она замирала над водой, то взмывала вверх, то бросалась из стороны в сторону, будто дразня своей свободой отягощенного думами вождя. Она была воплощением Случая, легкого дыхания мгновения, которое может обернуться вечностью.
Гайавата следил за ней взглядом, и мысль, острая и внезапная, как удар молнии, пронзила его: "Что, если...?" Что, если этот маленький радужный вихрь, этот живой самоцвет, решит опуститься на один из символов? Если тонкие лапки коснутся священного дерева Трубки Мира? Тогда, по неписаному закону знамений, которому иногда покоряются даже мудрейшие, ему придется созвать вождей и раскурить ее, даже если время для мира еще не созрело в сердцах всех. А если Куо-ни-ши, в своем беззаботном танце, сядет на холодный камень Топора Войны? Тогда придется поднять его, призвать воинов, даже если душа противится новому кровопролитию, даже если мудрость шепчет о другом пути.
     Бремя выбора, навязанного слепым полетом стрекозы, легло на плечи Гайаваты тяжелее самого Топора Войны. Он не хотел сейчас ни мира, навязанного случайностью, ни войны, спровоцированной ею же. Он искал верного пути, продиктованного не прихотью мгновения, а глубоким разумением и волей Великого Духа.
И тогда Гайавата закрыл глаза, отвернувшись от завораживающего танца стрекозы, и всем сердцем воззвал к Тому, кто создал и Гитчи-Гюми, и Куо-ни-ши, и саму жизнь:
       О, Гитчи Манито могучий! Владыка Жизни, Податель Дыхания! Ты видишь сердце мое, ты знаешь сомнения мои. Не дай легкокрылой случайности решить судьбы моих детей! Не допусти, чтобы трепет крыльев Куо-ни-ши стал громче Твоего голоса в моей душе! Шовэн-нэмэшин, шовэн-нэмэшин! Сжалься, сжалься надо мною! Укажи путь, или развей морок этого выбора!
     Молитва его была тиха, но она достигла Небес быстрее, чем стрела, пущенная из самого тугого лука. И Гитчи Манито могучий, вечно слышащий тех, кто взывает к нему с чистым сердцем, услышал Гайавату.
     И послал Он Кивайдина, стремительный и свежий Северо-Западный Ветер. Он налетел внезапно, но не с яростью бури, а с мудрой лаской. Он взъерошил перья на Трубке Мира, пробежал прохладной волной по неподвижной глади Гитчи-Гюми, зашелестел в прибрежных соснах. И легкое, почти невесомое тело стрекозы Куо-ни-ши было подхвачено этим добрым порывом. Ветер не бросил ее ни на Трубку, ни на Топор. Он бережно поднял ее вверх, выше, еще выше, и унес прочь, над верхушками деревьев, в синеву неба, растворив ее радужное сияние в солнечном свете.
    Гайавата открыл глаза. Стрекозы не было. Трубка Мира и Топор Войны лежали перед ним так же недвижно, но уже не как символы неотвратимого выбора, а как инструменты, которые мудрый вождь использует тогда, когда подскажет сердце и разум, а не слепой случай. Бремя спало с его плеч. Ответ был дан: не позволяй случайности править твоей судьбой, ищи воли Великого Духа и своей мудрости.

       А что было дальше? – спросил Винни-Пух, дожевывая кусочек медовых сот и с любопытством глядя на Пятачка.
       А дальше, – ответил Пятачок, очень серьезно поправив ушки, – Гитчи Манито могучий, он ведь очень мудрый, он все устроил так, что Гайавате не пришлось делать то, что ему совсем-совсем не хотелось. Ветер унес стрекозу, и Гайавата сам смог решить, когда придет время для Трубки Мира, а когда – для... ну, для другого. Мудрость – она ведь не в том, чтобы выбирать из того, что тебе подсовывают, а в том, чтобы выбор оставался за тобой, когда придет его настоящий час.