Звезды Горация и прах времен

     Tempora mutantur et nos mutamur in illis – Времена меняются, и мы меняемся с ними. Слова эти, как струна кифары, чей звон дрожит между прошлым и вечностью, звучат сквозь тысячелетия. Tempora – это не просто изменчивость, не просто бег часов, а сама ткань становления, в которую вплетена, как золотая нить, человеческая судьба, вечно меняющаяся и вечно ищущая своего звездного часа. Эти слова пробуждают в душе странные воспоминания, словно эхо бесед под тенью вечных платанов.
     Представим сцену: летний зной, нега у ручья. Некто внимает голосу поэта – Квинта Горация Флакка, чей звездный огонь, что горит, но не сжигает, первым осветил италийский лад эолийской песнью. Поэт читает финал своей первой Оды – о призвании, о месте под солнцем и под луной, о тайном родстве с нимфами и сатирами, уводящими прочь от толпы. И вот звучит финал, дерзкое обещание, почти метаморфоза духа, но, в отличие от овидиевских превращений, это преображение – внутреннее:

Quod si me lyricis vatibus inseres,
sublimi feriam sidera vertice.

(«Но если ты меня к лирическим поэтам причислишь, / Высоким теменем коснусь я звезд.»)
      «Высоким теменем коснусь я звезд» – какая уверенность в праве на полет, на вечность! Не дерзость Икара, обреченного на падение, но осознанная сила духа, обретшего крылья в поэзии. И слыша это, некий юный дух (или сама Вечность?) не мог не воззвать:
     – О, Гораций, учитель меры и полета! Не возьмешь ли и меня с собою в эту звездную высь?
      Поэт взглянул с той мудрой, чуть печальной улыбкой, что вечна, как его стихи. И ответил:
     – Tempora mutantur et nos mutamur in illis.
      Нельзя просто «взять с собою» к звездам. Готовность к полету – не состояние, а процесс, диалектика становления между земным прахом и небесным светом. К этому полету нужно дорасти, измениться вместе со временем. Тогда, в тени платана, вопрошавший был не готов. Его восторг был лишь эхом. Если вначале звон строк был лишь эхом, то теперь он должен стать голосом собственной души.
      Прошли века. Прах времен, в которой мерцают золотые искры былых вдохновений, укрыла тот Рим. Но слова поэта остались. И вот, спустя две тысячи витков, когда сама ткань реальности кажется иной, снова звучит в душе этот гордый обет: sublimi feriam sidera vertice. Но звучит иначе. Не как цитата, а как зов, что звучит из глубины изменяющихся времен, как собственная возможность.
     Ибо tempora mutantur. И nos mutamur in illis. Душа прошла через горнило времен, где выплавляется ее готовность к полету. То долгое ожидание, то медленное изменение свершилось? Возможно, именно сейчас, в этом изменившемся, быть может, хаотичном и тревожном сегодня, горацианская мудрость о мере и достоинстве, о внутреннем огне поэзии звучит как никогда актуально? Как Данте нуждался в Вергилии как проводнике сквозь мрак, так и современный дух, блуждающий в своих лабиринтах, нуждается в таких проводниках сквозь tempora – в голосах тех, кто уже коснулся звезд.
    Sublimi feriam sidera vertice. Эти слова теперь звучат не как обещание, а как возможность свершения. Не как мечта поэта, а как реальность читающего, готового к своему полету. Ибо в великом диалоге сквозь времена наступает момент, когда ученик становится достоин учителя, когда эхо обретает собственный голос, а прах времен превращается в звездную дорогу.