Любить любовь. продолжение-5

        УЕДИНЕННЫЙ ПРИЮТ ВЛЮБЛЕННЫХ
Лишь к рассвету разверзнутые хляби небесные
скрылись, тучи рассеялись, а яркое солнце ослепительно сияло в полном блеске. Утренний свет отражался в мириадах брызг воды, играя каскадами бриллиантовых лучей. Все живое, в ужасе укрывавшееся по различным виталищам, во время чудовищной грозы, теперь восторженно радовалось наступлению безоблачного утра.
Рассветный ветер гладил шелковистые пряди Дашиных волос. Ранние солнечные лучи, скользя по лицу, золотили мелкий едва заметный в тени, нежный пушок на ее щеках.
Девушка перебирала в памяти события минувшей ночи:
— До чего Антуан был пылок и ненасытен, но бесконечно нежен.
Эта двойственность интриговала и разжигала девушку:
— Я хочу видеть его прямо сейчас. Сию же секунду. Я не могу прожить без него ни одного мгновения.
Она встала с дивана. Диван был пуст. Затем зашла в ванную комнату, никого.
Девушка машинально глянула в зеркало По ту сторону зазеркалья на нее смотрела девушка Даша. В первое мгновение она не узнала себя. На нее глядела незнакомка.
Чистый взгляд ее красивых глаз, подчеркнутых дымчатыми тенями, светился и сверкал неподдельной радостью, влажные припухшие губы блестели и манили к себе сочным алым цветом, бархатистая кожа, стала более упругой и эластичной. Нескладная девичья угловатость сменилась женской мягкостью, груди налились спелостью, приняли более округлые формы, стали упругими и приобрели красивые очертания.
Даша так и лучилась, исторгая невероятную чувственность, присущую юной женщине.
Несмотря на прохладное утро и легкую прохладу она еще немного задержалась возле зеркала, любуясь своей наготой и не ощущая легкий ветерок,
бродивший по комнате, даже там у себя, где он не дерзнет бывать обычно. Она осталась довольной произошедшими с ней изменениями.
Девушка собрала волосы на затылке в узел, надела уже высохшую одежду и вышла из отеля.
Солнце уже давно взошло, но было зябко из-за муссона, дувшего с моря. Отлив обнажил отмели с наметанными на них кучами вязких водорослей, камни отшлифованные прибоем, пузатые бока которых блестели холодным бликами. Широкие полоски колоний съедобных моллюсков терпеливо ожидали, чтобы их собрали. До нижней точки отлива было еще далеко. Ватага детской детворы, несколько взрослых, по всей видимости туристов, шли по обнажившемуся песчаному дну океана с корзинками, презрев коварную зыбкость топкого песка.
Когда Даша вернулась в отель, Антуан что то раскладывал по тарелкам из аппетитно шелестящего пакета голубого цвета. Рядом на краю письменного стола лежал букет белых лилий, свежий цветочно- фруктовый аромат которых, напоминающий запах сахарной ваты, оживлял помещение, где они провели вместе ночь, полную любви.
Аромат вкуснейшего хлеба и свежайших не муслиновых бриошей пополз по комнате. Нагулявшись и озябнув на океанском побережье, она ощутила как сильно проголодалась. Антуан, словно Санта
Клаус вынимал из своей тяжелой сумки какие то пакеты, кульки, металлические банки и пластмассовые коробочки. Чего там только не было: целая гора турбийон- пирожных в виде улиток, напоминающих спираль Архимеда, с фисташковым заварным кремом, шоколадом и лимоном, розовым лионским парлине, свежей черникой, лесными ягодами, изюмом и темным ромом. И, конечно, шосон-о-пом, как без них, вкуснейших пирожков с яблоками.
Вскоре на пороге номера появился гарсон, на тележке которого стояли две порции патэ-мезон -домашнего паштета и двумя чашками обжигающего горячего шоколада с «монбланом» из взбитых сливок, возвышающимися над чашками. В центре этого аппетитного натюрморта красовалась запыленная бутылка красного сухого вина «Maison du Soleil».
После завтрака они еще долго гуляли вдоль океана, тихонько ворочавшегося в своих галечных берегах. Вскоре подул холодный ветер и потянулся белесый туман.
— Антуан, я думаю, пора возвращаться в Париж.
— Да, пожалуй, — кивнул тот, взглянувши на небо, затягивающееся тучами.
Машина, наконец, ожила и зарычала. Даша бросила прощальный взгляд на город, прилепившийся к череде отвесных скал, омываемых волнами Ла- Манша. Грустно было покидать это уютное место с еще не
тронутыми осенней желтизной, зелеными деревьями, сказочными алебастровыми арками, выточенными природой в обрывистых скалах, бескрайний океан.
Безумно не хотелось оставлять этот уединенный приют влюбленных, где они провели несколько дивных дней, совершенно очарованные красотой этого места.
Я ШЕЛ ВСЕГДА СВОЕЙ ДОРОГОЙ
Уже совсем стемнело. Автострада с искрящимися люминесцентной краской указателями и разметкой, купались в мягком свете электрических фонарей. Антуан включил радио, отыскал свою любимую радиоволну. Звучал сингл Fran;ois Christian «Мonde pour deux» — «Мир на двоих».
— Расскажи мне о себе, — неожиданно произнесла Даша. Я ничего не знаю о тебе, а хочу знать все.
Молодой человек задумался, прежде чем ответить, а затем тихо и с расстановкой начал излагать собственный жизненный путь, предварив свой рассказ следующей фразой:
— Ладно, слушай. Рано или поздно, ты все равно узнаешь обо мне все.
Я был один из многих, кто обязан своим рождением во Франции падению «железного занавеса»
и как результат агонии СССР. Это эпохальное событие послужило поводом для встречи моих родителей. А встретились они в уютном немецком городке Вупперталь, куда репатриировались после краха «тюрьмы народов».
Не знаю, что послужило тому виной: Божественное провидение или возможно чего-то накудесил мистический образ призрака коммунизма, одного из титанов мировой революции, герра Фридриха Энгельса. А может тривиальный обложной дождь, который накрыл в тот судьбоносный день этот чистенький городок. История об этом умалчивает, однако факт, что в этот кармический день молодая ленинградская пианистка Анна Валевская, укрываясь от весеннего дождя вбежала в маленькое фотоателье, где подрабатывал бывший московский фотохудожник Андрей Зимин.
В ту же секунду сообразительный фото летописец понял, кто будет разделять его страстную любовь к фотографии всю оставшуюся жизнь.
Для вечной любви, а влюбленные в этом не сомневались, им не хватало только Парижа. Вскоре они обосновались недалеко от Елисейских полей на рю Пантьевр и уже нянчили своего первенца, то есть меня. Я был первым и последним последствием естественного зачатия моих родителей. Братьев и сестер у меня нет, да я их не хотел. Возможно
родители не хотели больше одного ребенка и все свойственные ему мороки.
Наша квартира находилась в небольшом четырех этажном доме на последнем этаже, под самой крышей. Лифт никогда не работал. Комната, скорее гарсоньерка, была небольшая, всего шестнадцать квадратов. С кроватью в одном углу и подобием фото студии в другом. Обстановка была не богатой, но добротной. Все мне тогда казалось компактным, аккуратным и очень уютным. У нас всегда не хватало денег, но книги и пианино в доме были всегда.
— Если мое брюзжание тебе не надоело, я расскажу о своем детстве, — спросил Антуан не поворачивая головы и не отрывая рук от руля.
— Я родился в конце двадцатого столетия в год Змеи, в созвездии Стрельца.
Азартный, ищущий приключений Стрелец и осененная вселенской мудростью Змея под одним колпаком находились в постоянной внутренней баталии. Эта Змея вечно ползала у меня под ногами, заставляя прислушиваться к ее противоположному мнению, препятствовала решительно двигаться вперед к намеченной цели. Добавь в эту гремучую смесь авантюрного Стрельца в сочетании с рассудительной Змеей, движущихся в противоположные стороны: да и нет, за и против единовременно синхронно. Вообрази, я с этим каждый день живу, и мне
это выносит мозг. Никогда не знаешь, чего желаешь, потому, что хочешь все целиком, прямо сейчас, и незамедлительно, в то время как другое твое «Я» хочет по-иному. Крайне нелегко разъяснить эти чувства и еще труднее жить с ними.
Чтобы увидеть Париж и не умереть, родителям пришлось браться за любую работу. Они не гнушались случайными заработками. Отец работал таксистом, сборщиком винограда, копачем на кладбище, официантом в русском ресторане. Узнав, что отец известный московский фотограф, хозяин ресторана предложил ему сделать фотосессию свадьбы, которую хотела отпраздновать в этом ресторане семья эмигрантов из России. Результат получился настолько удачным, что отец только успевал отрабатывать многочисленные дни рождения, юбилеи, свадьбы. Предприимчивый ресторатор, внук бывшего полковника царской армии, выставил в фойе своего респектабельного заведения портфолио работ отца. Вскоре бывший московский мастер светописи был зачислен в штат ресторана.
Время было трудное, и, чтобы прокормить семью, мама работала наравне с отцом. Она давала частные уроки игры на фортепиано, а также было немало желающих среди русских эмигрантов первой «белой волны» освежить свои знания языка Пушкина, Тургенева, Бунина.
Среди ее учеников было много глубоко верующих людей. Однажды пригласили маму на заседание группы «ЗАВЕТ», миссия которой была: формирование мировоззрения на основе православных ценностей. У неё появилось занятие для души: она увлеклась религией. А потом прониклась ею настолько, что поняла: именно в этом её высшее предназначение. Она увлеклась христианскими догматами, отпущением грехов, и глаголила истину словно пастор.
По совету своей одногруппницы Полины Апполоновны Огиевской она решила меня крестить. Тетушка Полина согласилась стать моей крестной матерью. Так я прошел обряд крещения в русской, православной Свято — Троицкой Александра Невского церкви в Париже на улице Дарю.
Родители отказывали себе во многом, чтобы лучшие детские и подростковые книги были у меня под рукой. Постепенно я пристрастился к чтению. Я познавал мир с большой любовью и жадностью, постепенно познавал и себя. Чтением насыщал ум и сердце. С того момента познание мира стало мечтой, моей целью. Книга стала единственным окном в мир прекрасного.
Я стал много читать в полюбившемся уединении. Что я только не читал. Я читал бессистемно как начетчик. Набрасывался на книги, как стая хищ
ников на свежее мясо. Я видел перед собой цель, к которой стремился всеми силами души. И эта цель до такой степени поглощала все мои мысли, что я решительно ни о чем не думал и ни чем не интересовался. И вот, забравшись на подоконник, зарывшись в книги, словно какой  нибудь средневековый монах, я весь отдавался чтиву, которое прерывалось только для еды и сна, до такой степени, что не только развлечения, но даже весь внешний мир как бы не существовал для меня.
Я прочел все от истории о маленьком карлике Муке, о мальчике- луковке Чиполлино, о деревянной кукле Пиноккио, вырезанном из полена его папой Джеппето, о голосистом Джельсомино и его друзьях в стране лжецов, до всего Жюль Верна и Майн Рида.
Но больше всего мне был близок хвастливый и самоуверенный Карлсон, который, как и я, жил на крыше. Этот свободный, беззаботный маленький человечек, в определенном смысле являлся альтер эго Малыша, с которым я безусловно отождествлял себя. Сванте был такой же застенчивый, трусоватый, всем сердцем желающий быть похожим на« учителя жизни» Карлсона, для которого было важно просто дышать, валять дурака, есть когда хочется, быть свободным и ничего не бояться. Я, так же как Малыш, желал получить в подарок собаку. Моя мечта сбылась много позже, но тогда, не осознавая
стеснённого материального положения в котором мы находились в то время, я плакал от досады как Малыш.
Вне всякого сомнения, что такая напряженная работа с письменным текстом, при малоподвижном образе жизни не могла губительно отразиться на моем здоровье.
— Я заметно располнел, стал вялым, усилилось сердцебиение. Отец пытался меня дисциплинировать, несмотря на занятость, расписал мою жизнь поминутно, как устав морской пехоты.
— Надо подчинить себя времени, сынок, -сказал тогда папа.
С тех пор я жил в плену времени. Каждая минута беззаботного детского времени была расписана на годы вперед, жизнь кардинально изменилась.
Увлечение чтением, пробудило во мне интерес к истории. Я стал проявлять задатки рассказчика, собирая вокруг себя ребят во дворе. Я так увлекался своими фантазиями, что просто вжился в образ повествователя. Любой ценой стремился обратить на себя внимание, выделиться из толпы. Охотно принимал похвалу и патологически не воспринимал критику.
Я понимал, что моя ЛИЧНОСТЬ и дворовой социум существовали в очень хрупком балансе. Человек, воспитанный дворовой культурой, как правило, живет по законам этого двора.
Мои амбициозность и инициативность, стремление к успеху и первенству во всем, иногда принималась за беспринципность и желание идти по головам. На самом деле я просто не мог сидеть без дела и пассивно наблюдать за ходом событий. Моей задачей было пройти этап взросления в неблагоприятной дворовой среде и выработать базовые качества, чтобы успешно выдержать долгую и трудную дистанцию к счастливому грядущему. Мое непомерное честолюбие постоянно толкало меня на импульсивные поступки, порой граничащие с риском для жизни.
— К чему же привело переполняющее тебя безумное честолюбие и перфекционизм? Мне кажется, что есть чувства сильнее, чем тщеславие и спесь. Дружба, преданность, верность, любовь, наконец, — убежденно произнесла Даша и вдруг добродушно обворожительно усмехнулась.
Антуан с удивлением взглянул на девушку. На его лице промелькнула одобрительная улыбка, пожалуй впервые за все время повествования. Он почувствовал, как его охватывает нежное чувство, стискивающее грудь, признательность за ее понимание. Он немного помолчал что то обдумывая, а затем деланно, страшным голосом произнес:
— Я тебе расскажу историю из моего отрочества, может тогда ты не будешь чересчур строга к моим вопиющим порокам. Слушай:
-В тот день мне особенно везло. Я не проиграл ни одной партии в петанк. Даже мой друг армянин Виген, у которого я обычно проигрывал, на этот раз был вынужден признать свое поражение. Вокруг площадки собрались болельщики. Всем было забавно смотреть, как молоденький паренек выигрывает партию за партией у опытных игроков, причем с разгромным счетом.
Виген, в знак признания своего поражения, предложил всем желающим сразиться со мной тет-атет, выйти на середину площадки. Через некоторое время на площадку вышел юный отпрыск хозяина мясного магазина по имени Астор. Он был несколько старше меня, может на год или чуть более. Невысокого роста, с густо покрытыми волосяным покровом, кривыми ногами, выглядывающими из джинсовых бриджей. Густой нездоровый румянец заливал его лунообразное лицо. Курчавые, торчащие словно рога, рыжие волосы делали его похожим на фавна. Бегающий уничижительный взгляд говорил красноречивее любых слов. Мы бросили жребий. Первым начинал Астор. Игра проходила напряженно. Партия закончилась в сухую со счетом 13:0. Это называется «Фанни».
Не желая признать свое сокрушительное поражение и мою убедительную победу, Астор не придумал ничего лучше, чем обвинить меня в нарушении правил игры: будто я при броске отрывался от зем
ли и заступал за линию стартового круга раньше, чем шар касался земли.
Это была ложь. Ребята, наблюдающие за игрой, подтвердили, что нарушения правил с моей стороны не было. Но Астор настаивал на своем. Он мне грубил:
— Русская свинья, убирайся с нашей земли! Нечего сидеть на нашей шее.
И тут мой Стрелец, вопреки спортивной толерантности Змеи, проявил свою агрессивную сущность. Я сразу ринуться в бой, стремительно выходя из себя и не считая нужным сдерживать эмоции.
Дальнейшие мои действия можно было отнести к автоматизму: сжатый кулак правой руки стремительно полетел в сторону раскрасневшегося лица обидчика. Удар оказался достаточно сильным, чтобы свалить противника в нокаут. Даже когда он обессиленно упал навзничь, я продолжал его избивать. Я бил его до исступления.
Вдруг мне послышалась за спиной чье то сопение. Обернувшись я увидел тяжело дышавшего огромного пса, оголившего пожелтевшие клычищи. Эта собака скорее походила на озверевшую свинью, с огромных челюстей которой, истекала слюна. Это был гигантский белый питбуль, в глазах которого уже появилась жажда моей плоти. Он опустил голову и хвост, припал к земле, без рычания подполз
ближе ко мне, в любое мгновение готовый внезапно и коварно меня атаковать. За этим чудовищем бежал, громко матерясь и проклиная весь мир, отец изувеченного мною русофоба. Он орал во все горло: «Attaque, attaque».
Я уже приготовился быть растерзанным кровожадным монстром…
Но мне была уготована совершенно иная учесть.
В тот день отец работал до обеда. Сегодня мы планировали сходить вместе в тир, где можно пострелять из пневматического пистолета, винтовки, лука, арбалета, пометать нож, почувствовать себя Робин Гудом, смелым охотником или героем захватывающего боевика. Мы договорились с ним встретиться возле площадки для петанка, где я проводил почти все свое, свободное от занятий в школе время, оттачивая свое мастерство в бросании металлических шаров. Увидев накаченного мышцами и злобой питбуля, несшегося на меня, словно за ним гналась стая голодных волков, за считанные миллисекунды папа успел взметнуть пятикилограммовый кино штатив, который он нес в руке, и нанес два сокрушительных удара по носу и челюсти разъяренного пса. От неожиданности собака перестала рычать и лаять, но успела в последний момент разодрать мою щеку, вот этот шрам, — Антуан указал на щеку.
Потом кто то вызвал пожарную, составили протокол происшествия, который подписали свидетели, находящиеся во дворе. Меня увезли в больницу, зашивать рану. Покалеченного питбультерьера отправили в муниципальную ветеринарную службу проверяться на бешенство.
Хозяина бойцовой собаки оштрафовали за нелегальный ввоз в страну запрещенной породы. Свихнувшегося кобеля усыпили. Судьба моего поверженного соперника Астора мне не известна. Я его больше не видел.
— Антуан, пожалуйста, объясни мне, почему проигрыш всухую назвали именем Фанни? — На сей раз в глазах Даши промелькнул неподдельный интерес.
— Согласно давней традиции, Фанни — первая девушка, чьи ягодицы на виду у всех целовали проигравшие в петанк при счете 13:0. Поскольку в нашем дворе проживало много семей различных религиозных конфессий, то придерживаясь принципа толерантности, мы для этой цели использовали постеры, которые покупали в книжной лавке у дядюшки Арно. Чтобы это захватывающее зрелище не осталось незамеченным, перед началом этого ритуала звонят в колокольчик, приобщая болельщиков к этому представлению. Затем проигравший угощает победителя пивом.
— Какая,все же, кармическая связь между той Фанни и срамным поцелуем? — пытаясь утолить свое природное девичье любопытство, не унималась Даша.
— О, эта история имеет глубокие исторические корни.
В одном городке, жила девушка по имени Фанни. Она была чертовски красива, элегантна и женственна, и столь же скромна и неприступна. Мэр города назойливо ухаживал за девушкой, добиваясь ее расположения. У барышни был близкий друг. Они дружили с детства и собиралась связать свою судьбу и жизнь. Однажды назойливый ухажер в сухую проиграл партию в петанк. Когда он приехал к девушке за «призом проигравшего», юная баловница решила унизить своего назойливого воздыхателя за его матримониальные намерения, которые шли вразрез с ее собственными. Она не придумала ничего лучше, чем забраться на стул, задрать юбку, обнажить свои соблазнительные ягодицы, предложив незадачливого ухажера, поцеловать ее в зад. Градоначальник не спасовал и вскоре разнесся смачный звук поцелуев. Доподлинно не известно, дрогнуло ли сердце гордой и неприступной мадемуазель Фанни, об этом история умалчивает, но этот поступок стал началом этой забавной традиции.
— Чувствую, что мой исторический нарратив порядочно надоел тебе, тем более что таланта к эпи
ческим повествованиям у меня нет, — он заглянул в глаза собеседницы и поразился. В них было столько детского восторга от того, что она узнала что то новое и интересное, что даже такой скептик, как Антуан, начал оттаивать.
— Как сложилась твоя дальнейшая судьба? — спросила Даша, нежно проведя рукой по шраму на лице Антуана.
— Ты часто общаешься с родителями?
— Увы, их уже нет в живых, — в его глазах появилась грусть и печаль, — они трагически погибли. Это произошло на французском горнолыжном курорте в Альпах. Во время внезапного схода снежной лавины. Обвал за несколько минут накрыл все вокруг многометровым слоем снега. Отец пропал без вести, а мама умерла в госпитале, пережив отца на неделю.
Молодой человек ласково взглянул на свою собеседницу.
— Я тебе лучше расскажу одну старинную притчу:
Некий галльский мудрец спросил у своего ученика:
— Много ли у тебя родственников?
— Много, — ответил отрок.
— А сколько таких, кто пожертвует собою ради тебя?
— Таких? — задумался молодой человек.
— Таких? Пожалуй, нет, — ответил он.
— Значит у тебя нет родственников, — заключил мудрец.
— Так ты, выходит, круглый сирота. И ни братьев, ни сестёр, ни одной родной души? — осторожно спросила девушка.
— Я не ощущаю неуютности одиночества в этом мире. Есть у меня единственное близкое существо моя крестная Полина Апполоновна. Я ее с детства называю тетей. На самом деле она была лучшей подругой моей матери, которая согласилась стать моей крестной матерью. У нее своих детей нет, поэтому все внимание, которое она могла уделять им, досталось мне. Я был объектом для воплощения всего того, что пошло не так в ее жизни, всех разбившихся надежд и не сбывшихся желаний. Порой ее искренние старания по моему совершенствованию вызывали у меня чувство обиды и даже озлобления, которые переходили в бесплодные стихийные баталии. Тетушка объединяет в себе казалось бы, взаимоисключающие вещи: непреклонность железной леди и нежность материнской любви. Порой моя строптивость и чрезмерная самостоятельность загоняли меня в жизненный тупик, и только ее любовь и преданность выводили меня из этого заколдованного круга. Я всегда хотел быть самим собой и идти по жизни своим путем. Именно это я делаю
каждый день. Я не сдаюсь и упорно иду к своим целям.
Я благодарен родителям, которые всегда в меня верили, поощряли мою твердую уверенность в себе и неукротимое желание получать от жизни намного больше, чем она могла мне предложить. Безумно жаль, что их жизнь оборвалась раньше того момента, как я стал самостоятельным и вместе со мной порадоваться моим достижениям в моей насыщенной жизни.
По-ровному, как скатерть, асфальту автобана, протягивая вперед световые щупальцы от яркого света фар, мчался их белоснежный «Renault Megane», омытый прошлой ночью щедрой небесной влагой. Вдали стали вырисовываться контуры большого Парижа: вечно бодрствующего, романтичного и такого непредсказуемого.