Духомеры

Подходящее место. Геомантия тут мощная, густая. Чрезвычайно оживлённый узел: станция пригородных поездов совсем рядом, откуда они и вышли, и метро, и шоссе, и торговые центры, и приезжих много, и иной публики праздношатающейся. Миряне кишат тут броуновским движением, снуют туда-сюда. Но и толчеи нет, просторно тут, вольготно, пространства вполне хватает. Ауру человечью не сжимает чрезмерно в тиски зданий. Зато от массовости изгибы брамфатуры великолепно проступают.

Первый-в-семье, он как отец, самый-самый опытный, мудрый, светлая голова, держит его за плечо, напутствует и подкрепляет силами по прямому контакту — через прикосновение:

— Ну, давай, покажи себя. Не зря ты совершенствовался. И умственно, и телесно, и духовно. Китайскую Книгу Переменных зубрил и в ледяной воде по утрам закалялся. Собственные сны записывал в файлы и просматривал их зимними вечерами длинными. Вот и время проверки пришло. Вспомни, чему учился! Соберись!

Четвёртый-в-семье, то есть младшенький, всё понимает. Четвёртый — значит и самый тёмный, в нём более всего мирской темноты. Его необходимо ещё просветлять. Он учащийся. Но для начала нужно очень захотеть этого. Научения. Света. Он собирается со внутренней силой, вспоминает теоретические навыки в него заложенные наставниками.

Второй и Третий-в-семье, они как старшие братья, тоже недалече, сидят на лавочке и поддерживают взглядами, дабы не кучковаться, но и рядом быть. А во взглядах их — семейная теплота, искренняя переживательная помощь. Сразу спокойней становится и уверенней.

Четвёртый глубоко дышит, вбирает воздух. А атмосфера, надо сказать, здесь не очень — вонь и гарь городская. После лесного прозрачного вкусного воздуха — как канава смрадная. Рядом по шоссе сплошным потоком прут нескончаемые автомобили, чудовищным машинным ледоходом по асфальтовой реке, извергая копоть, ядовитые микрочастицы.

Но даже не то его смущает. А что Четвёртый уже чует, чувствует… Чужие человечьи поля, излучения. Они тоже начинают отдавать насыщенными запахами и соцветиями. Море людское колобродит. И немного страшно становится, ты как будто стоишь на пирсе во время шторма и волнами окатывает, брызгами. Вух! И хорошо, и боязно. Кажется, что вот-вот сметёт тебя стихией.

— Соберись! — вновь напоминает ему Первый, тихо, но настойчиво. — Открывай глаза души!

И Четвёртый настраивается на нужный лад.

— Вроде попривык, — лепечет он немного растерянным голосом, но держится прочно на ногах. — Попробую узреть… С кого начать?

— Вон с той ****ской старушки стартуй, у старых ослабевшие слои уже, их видно насквозь.

— Да! Вижу, — Четвёртый одновременно прикрыл глаза, ибо это было духовиденье, а совсем не телесное зрение, и чуть выставил ладонь в сторону старой маленькой женщины в тёплой куртке не по погоде, сгорбившейся под двумя сумками. — Бледно-зелёная аура… с переходом в жёлтый… горчичный…

— Что по корням у неё? Корни видишь?

— Любит украшения, кольца, есть ягоды. Не любит реку, вообще большой воды, боится крыс и насекомых. И водяных крыс!

— Мысли, мысли читай её ****ские, которые прямо сейчас!

— «…А что эту облепиху собирать? Её не надо собирать…»

— Молодец! Давай следующего. Вон тот мужик седой ****ский, с кривой походкой.

— Тёмно-фиолетовые и лиловые пятна. Отвращение. Неудовольствие. «Вроде ем совсем немного, а сру два раза на дню огромными кучами, откуда?». Хотел поехать на войну, но трусоват и уже чувствует себя старым. Одинок. Любит массивную обувь, так ему кажется, что походка уверенней, супы и рыбу. Не любит кудрявых женщин и выделяться в коллективе.

— Отлично! Теперь вон та мамаша с сыном, у которого рюкзак на плече.

— Мамаша сине-голубая, печальная, недовольная. Думает: «Зарплату должны пересчитать. Неправильно посчитали. Мало дали. Надо пересчитать». Сын… Сын — просто сгусток, ярко-жёлтый, вердепешевый и лаймовый цвет. Мыслей нет особенных. Восторг. Ожидание. Восхищение. Доверие старшим. Запомнил смешную собаку.

— С детьми так обычно, они ещё прорастают только в полях. А та, которая в хиджабе идёт?

— Насыщенно красный, рдяный, как пожарная машина, огненный, переходит в розовый и лавандовый. Злится. Чувствует себя одинокой. Завидует очень сильно. Ревнует. «Я ей говорила, но она почему-то в десятый раз предпочла сделать вид, будто ничего не заметила». Любит свободную одежду, лапшу с разными вкусами, смотреть ролики про поп-звёзд. Не любит творог и учиться.

— Да! Верно! Я и сам в прошлом вообще багровым был от злости, жена мне изменяла, пока я не открыл Путь Света, пока не нашёл Настоящую Семью и не отрёкся от ****ского мира. Ты как, устал? — вопрошал Первый.

— Угу, отнимает много сил. Очень интересно читать их, но как будто сразу энергия из меня разряжается.

— Нормально. Поначалу сложно. Но скоро ты даже начнёшь видеть их сцены из далёкого прошлого, их конкретные воспоминания, из детства там. То, что они и сами может уже забыли, но ты увидишь. Говорят, Пророк зрит даже их будущее. Но я так не умею, конечно, и ты вряд ли научишься. Ну, давай ещё немножечко закрепим умения и закончим. Вон та розово-волосая в белых кроссовках, которая болтает на ходу.

— Очень невыразительная аура. Тускло-серый, цинковый и чуть-голубой. Еле проступают чувства. Пустотность. Нечувствительность. Как пустая картонная коробка. Лишь ощущение о том, будто чего-то не хватает ей в жизни. Очень сильное одиночество. Сожаления. Всё упущено. Пропало. Было зря. Жаль. Жалость. Жало в ней.

— Жало ****ское! Да. Оно самое, теперь ты увидал, как оно выглядит, это жало навязанных приказов и ролей нужно обязательно вынуть, если хочешь начать новую счастливую жизнь. А волосы такие яркие у неё, хех. Компенсирует пустоту и бесцветность внутри. Она уже завяла, почти умерла. Видишь, насколько настоящие люди отличаются от того, чем они кажутся снаружи. И насколько в них искажён Свет! Белый Свет расщеплён в них до убогих оттенков. Они будто осколки Целого! Ладно, последних давай: вон, парочка, которая только что рядом прошла в вызывающей одежде.

— Сейчас. Ой, там только образы о том, кто кого как трахал. Даже не знаю, что сказать. Оранжевое всё, как апельсин. И соком оранжевым брызжет, брызжет, сочится. Оба вспоминают свой секс. Он думает про её упругую задницу и красивые ноги, как он… кхм… короче, как ему повезло встречаться с такой… горячей… А она вспоминает как он её крепко мускулистыми руками, но нежно держал, её так ещё никто не держал, что он ей подходит… Они любят засовывать ладони друг другу в карманы и ощупывать… ну… письки. Амурничать… Им это очень нравится.

— Молодёжь, хех, она такая. Любовь! Против ****ских инстинктов не попрёшь! Но у них хороший свет. Они повязаны душами, хоть и ниже пояса больше. Ну что, давай заканчивать, обнимемся и запомним этот день навеки. Чудесно прошло! Теперь ты увидел! Теперь ты прозрел! Вайготэ вайгат!

— Вайгат, — устало, совершенно без сил, но с радостью повторил Четвёртый, у него сегодня всё получилось, хотя он изначально сомневался.

На днях над городом пролили обильные дожди. Как по сигналу, буквально тут же зазеленели газоны со специальной быстрорастущей травой — конечно, лишь жалкое подобие великой матери-природы в мегаполисе, слабое напоминание о ней, но тоже жизнь.

Жизнь начиналась заново, в который раз. Ещё недавно облезлые кустики ожили, зеленели и пышнели. В крохотном декоративном скверике рядом на деревьях пробились почки. Хорошая тёплая настоящая весна в апрельском полноправии.

И они тоже стояли вчетвером, весенние, настоящие, душевные, своим кружком — подошли Второй-добрый и Третий-хитрый и аккуратно, не привлекая излишнего внимания, дотронулись до близких, замкнув энерготок, всецело объединив их четверную Семью. Как четыре нуклеотида в ДНК свернутые. Как четыре благородные истины. Как четыре агрегатных состояния. Как четыре стороны света. Света! Ведь четыре — священное световое число.

И пусть выглядели четверо мужчин странновато со стороны: аляповатая бедная одежда и обувь — всё разномастного сезона и фасона, словно подобрано наугад в самом последнем секонд-хенде; головы нестрижены и бородаты в разной степени, один был в нелепой вязаной шапочке на макушке, другой в пыльной бейсболке натянутой до глаз с облезлым козырьком. Словно кучка бичей собралась тут на некий групповой сеанс. Хотя так по факту и было — Братство проповедовало бедность, отказ от материальных привязанностей, и сегодня проводило тут полевое занятие, всё верно.

Братство, которое иные называют духомерами за то, что умеют точно определять дух — что ж, путь зовут хоть горшками, хоть и сами себя духомерами они не именовали. Все определения пусты по сравнению с величием души и внутренним её светом. Ведь внутри светит и сверкает. Не хуже, чем снаружи.

Ну а вокруг солнце согревающе лучилось, пробивалось из-за туч линялого неба, знаменуя проблеск в их общей судьбе. Сегодня эти четверо спасённых взобрались, помогая друг другу, на крышу дворца мудрости. Под окормляющим светилом логоса. Воодушевление, великая умность их деяний, сердечная теплота и великолепное настроение разливались по ним, как по связанным сосудам, распределяясь непременно поровну. Нет герметичного одиночества. Нет тебя, нет меня, нет того и другого — есть четырёхкратный Я: мудрый Я, хитрый Я, добрый Я, научающийся Я. И каждый из четырёх сторон Я пел в том квартете своим голосом, но в унисон, всеобщую песню. Восхваляющую торжество человеческого духа и его дивное единение.