Два физика в доме

(Продолжение саги об одесской девочке)

     Блеск и нищета в Царском селе

   Рассказ о нашей дочке я прервала на истории её замужества. Итак, Лерочка стала Валерией Платоновой, к ней возвратилась фамилия её одесского прапрадедушки Максима Карповича Платонова. Поселились молодые в доме родителей Лёни – Петра Павловича Шорыгина и Галины Петровны Платоновой – на Профсоюзной улице - в доме, где жила академическая элита. Комплекс таких домов с просторными квартирами, с уютным внутренним двором, с кулинарией, булочной, химчисткой и прачечной москвичи назвали «Царским селом». В просторном вестибюле, отделанном мрамором, из своей комнатки выглядывал консьерж, которому мы должны были сообщать, в какую квартиру мы идём. Это внушало некоторый трепет.

Зиму 1988-89 годов Лера и Лёня прожили довольно беспечно. Лера училась на четвёртом курсе МГУ, а Лёня томился от ничегонеделанья в институте Семёнова. Лаборатория ядерно-магнитного резонанса, где он значился младшим научным сотрудником, находилась в параличе и не требовала от своих сотрудников никакой деятельности. Зарплата соответственно была символической, стипендия - тоже.  Молодая семья пребывала в нищете, но гордо молчала..   Лёня стал энергично искать работу. Сначала он предложил свои услуги новым бизнесменам, которые не умели вести свою хитрую бухгалтерию. Наш мудрый зять наладил им двойной учёт, увы,  и получил первую зарплату в долларах, ура! Но у него ещё оставались нерастраченные силы, поэтому по моей протекции он устроился на нашей кафедре в Лестехе.

          От триумфа до пролома

В это время наш заведующий Домрачев обзавёлся приличным импортным компьютером  Intel 286 и решил поставить его на службу своему положению (он тогда активно внедрялся в министерские круги, в какие-то комитеты, стараясь совершить прыжок из захолустного Лестеха в более высокие сферы). Для компьютера в лабораторном корпусе отвели специальную комнату, которую «пробил» Домрачев и ключи от которой были только у Лёни. Он получил задание наладить Интернет и электронную почту.  Огда это было малопонятное священнодействие

 Лёня время от времени проходил мимо преподавательской вне всяких приёмных часов, которые ввёл для нас Домрачев, открывал ногой дверь его кабинета и солидно докладывал о результатах своей важной деятельности. Месяца через два он таки установил Интернет и почту и раз в неделю приносил заведующему пачки распечаток. Домрачев торжествовал и не мог нарадоваться моим толковым зятем.

 Всё было хорошо, но в один непрекрасный день Лёня подошёл к заветной двери и обнаружил рядом с ней пролом в стене. Короче, компьютер украли, а без него Лёне на кафедре делать было нечего – и он перестал являться на работу. На негодующие вопросы Домрачева мне нечего было ответить, я и сама не знала намерений зятя. В конце концов, увольнение из Лестеха состоялось по всей форме, а Лёня в это время уже работал в Комстаре и упорно занимался на курсах разговорного английского.


                А вот и второй!

    Весь 1989 год для Леры прошёл в обустройстве жилья, в занятиях – на четвёртом, а потом на пятом курсе – и в ожидании первенца. Да, это случилось, как водится в нашем неоригинальном семействе. Я сшила дочке клетчатое платьице свободной формы, которое ловко скрывало фигуру. Тогда не принято было выставлять напоказ живот. Беременность свою дочка перенесла удивительно легко, незаметно для окружающих, не пропустила ни одного дня занятий, досрочно сдала зимнюю сессию и 2-го января 1990 года благополучно родила сына, которого назвали Женей, к моему удовольствию

 Помню, как мы с Вовой по сугробам пробрались под окна родильного дома и хором долго кричали «Лера-а-а!». Лера, наконец, появилась в окне высокого третьего этажа, повязанная белой косынкой, со свёртком в руках и с усталой улыбкой. Информации было очень мало, замечательного внука мы практически не разглядели, поэтому читали и перечитывали её записку. Забирали её из роддома Лёня, я с  приехавшей из Харькова Ирой и Кирилл. Держать драгоценный свёрток доверили Ире.

Дома, на Профсоюзной, Женю положили на большую кровать, развернули и рассмотрели. Он был смугленький и черноволосый, с узкими монгольскими глазками. Решили, что он похож на Галину Петровну. И Лера принялась усердно кормить Женю, благо молока у неё было в избытке, как у меня когда-то.

                Не заговаривайте зубы голодному ребёнку!

Отпуска после родов у Леры не было. Как только закончились студенческие каникулы, Лера стала ходить в университет на занятия. Вообще, она совершила подвиг: несмотря на ночные бдения и малые интервалы между кормлениями сына, не отстала от своей группы и вместе со своими однокурсниками сдала экзамены.

В те годы Лера и Лёня с Женей часто гостили у нас по выходным и оставались ночевать. Уж не помню, кто поведал Жене про страшного козла, но с наступлением темноты он опасливо косился на тёмные углы и повторял: «Козоль, у-у-у!». Бывало, что он плакал по ночам, Лера говорила, что у Жени болит животик, часами носила его на руках, покачивала и подносила к чёрному окну, где на водокачке горели красные габаритные огни: «Смотри, Женечка, огонь…». Женя некоторое время таращил глазки на огонь, повторяя «огон, огон», а потом снова принимался горько плакать. Так продолжалось, пока однажды мне не пришло в голову предложить ему бутылку каши. Внук жадно схватил бутылку, высосал всю до капельки и блаженно заснул. И больше не плакал по ночам. С тех пор, когда молодые мамаши жалуются, что ребёнок плачет по ночам из-за животика, я спрашиваю: «А ты пробовала его покормить?».

            Мои замечательные вторники с Женей

Помогала Лере растить Женю в его первые годы, в основном, Галина Петровна, ведь я ещё работала в полную силу. . Я принимала эстафету только по вторникам, когда Галина Петровна на целый день уезжала получать академический продуктовый паёк, полагавшийся Петру Павловичу. В этот день я приезжала на Профсоюзную с утра и двигалась по программе, намеченной Лерой. Самым интересным пунктом была прогулка с Женей по ближайшим окрестностям. Сначала я возила его в коляске в Воронцовский парк, где он быстро засыпал под мерный скрип колёс по асфальту.

Когда Женя подрос, мы с ним стали ходить пешком в тот же парк или в магазин садоводов, потому что к тому времени мы обзавелись садовым участком. В магазине Женя с интересом разглядывал садовый инвентарь и посадочный материал, который продавали возле магазина. Мы с ним приглядели и купили корни растения, название которого, видно, понравилось мальчику. Идя со мной обратно, он то и дело задорно кричал встречным людям: «Бадан-бадан! Бадан-бадан!!!». Но самым любимым местом у Жени была огромная стройплощадка. Она почему-то не была огорожена, и Женя мог видеть, как работает копёр, забивающий сваи. Каждый раз, когда «баба» падала на сваю, из трубы копра вылетал клуб чёрного дыма, а потом до нас долетал гулкий хлопок. Женя замирал и мог неподвижно следить за работой копра и полчаса, и час, а по дороге домой и дома с воодушевлением рассказывал: «гуп-гуп, гуп-гуп». Когда мы выходили гулять, он делал заявку: «Гуп-гуп!», и мы шли на стройку. Я думала, что Женя обязательно станет строителем, когда вырастет.

                Идём в президентский детский сад!

В два года Женя пошёл в детский сад, который располагался рядом с домом на Профсоюзной. Садик был замечательный, туда брали деток, чьи родители работали в аппарате президента, поэтому его окрестили «президентским». Там всё было гораздо богаче, чем в тех садиках, куда ходили Кирюша, Лерочка и Павлик. Сначала Лера отнесла туда заявление, но  заведующая отказала категорически. Тогда Галина Петровна решительно взяла дело в свои руки, добилась приёма у начальника отдела народного образования на Старой площади и победила: путёвка в президентский садик для Жени была получена.

 В этом садике детям для здоровья давали икру и свежие фрукты. Праздники там были замечательные с разными выдумками. Помню, что я сшила для Жени костюм мушкетёра. На алой накидке я нашила серебряную королевскую лилию, а для шляпы соорудила плюмаж из тонко нарезанных полосок бумаги. Павлику пришлось тоже соорудить костюм королевского шута с большими свисающими рогами и с бубенчиками. Вот они рядом со мной, мои славные внучата, и мы счастливы. Сейчас принято ругать дев\ностые годы самыми последними словами, а для меня это были прекрасные, счастливые годы.

Продолжение следует.