Я шел по улице...

     Мокрый, желтый лист прилип к носку ботинка и никак не хотел стряхиваться,
а наклоняться было лень. Да и черт с ним…
     Я шел по улице Рубинштейна, кутаясь в воротник куртки.
     Впереди замаячил памятник Довлатову. Сергей Донатович привычно стоял на месте, прижавшись к косяку открытой двери в свою квартиру: «Заходите…» Да я бы и зашел с удовольствием... Тут же всплыла строка из его «Марша одиноких»:
«Зовут меня все так же. Национальность – ленинградец. По отчеству – с Невы». Уважаю!
     Погода меня сопровождала, как бы мягко сказать, мерзковатая. Нет-нет, я не ошибся: не промозглая, а именно мерзковатая. Настроение тоже ей не уступало по качеству.
     Резкий запах кофе, донесшийся из подворотни, настиг меня. Я повернул голову и увидел неоновую указательную стрелку с надписью «Вам сюда!». Вот маркетологи постарались… А почему бы и нет? Поежившись на ветру и чуть подумав, я свернул под арку.
     Три ступеньки в цокольный этаж и стеклянная дверь. Толкнул ее и оказался в небольшом помещении. Мелодичный звон колокольчика на входе встрепенул бармена. Тусклый свет настенных бра утвердил пустоту заведения.
Я облокотился на стойку и снял кепку.

     - Добрый день! Чай, кофе? – любезно поинтересовался  бармен.
     - Коньяк, – бросил я в ответ.

     Товарищ за стойкой оживился. Еще бы: ведь основные деньги в любом кафе делаются не на пирожных, а на алкоголе.
В таком маленьком подвальчике – тем более.

     - Ваш выбор? – обводя рукой строй бутылок, поинтересовался молодой человек.
     - Армянского «Арарата» пятилетнего, пятьдесят, - уточнил я и опять чуть поежился в куртке. – Да, и большую чашку  капучино, пожалуйста.
     - Не вопрос, сейчас сделаем.

     Бармен закрутился в своем привычном профессиональном танце.
     Я еще раз обвел взглядом зал. Так себе заведеньице. Если бы не погода и этот навязчивый запах кофе, вряд ли зашел бы сюда. Глотнул принесенного коньяка, опять передернул плечами, но уже не от сырости, а от проникающего внутрь тепла. Да, очень странно: ни посетителей, что удивительно для этой улицы, ни музыки... Горячий кофе расслабил меня окончательно. Спешить было некуда, но и засиживаться в этом месте тоже ничего не располагало. Допив коньяк, я решил, что пора уходить, но тут зазвенел колокольчик. Высохший березовый лист сам собой отлетел от ботинка и упал под стул. Интересно, кого там еще занесло в этот скромный подвал?

     В полумраке дверного проема стоял мужчина выше среднего роста, худощавый, в черном кашемировом пальто, поверх которого был накинут красный шарф. Шляпа с широкими полями закрывала лицо. Незнакомец посмотрел по сторонам, на миг задержал свой взгляд на мне и направился к дальнему столику в углу.
     Бармен за стойкой вновь оживился.

     - Добрый день! Чай, кофе? – все так же любезно спросил он.
     - Коньяк, - ответил посетитель.
     - Ваш выбор? –  бармен заученным движением руки опять обвел полки. 
     - Армянского «Арарата», пятилетнего, пятьдесят и чашку капучино, пожалуйста.
     - Не вопрос, сейчас сделаем.

     О, как! Где-то я уже слышал этот диалог…
     Любопытство одолело, и я опять взглянул на вошедшего. Тот уже сидел
за столиком и смотрел на меня. Шляпа лежала на соседнем стуле. На вид незнакомцу было около пятидесяти, хотя я физиономист еще тот. Небольшая бородка удачно дополняла открытое, спокойное лицо. Но вот глаза... вернее, взгляд...

     - Вам повторить? – обратился ко мне бармен.
     - Да-да, но только коньяк.

     Взгляд, взгляд… Черт, далековато сидит, да еще этот полумрак. Задело ведь меня в нем что-то! Что-то же меня привлекло!
И я опять посмотрел в зал...
     Видимо почувствовав мою заинтересованность, незнакомец вдруг предложил.

     - Не желаете присоединиться?
    
     Присущее мне любопытство и наличие свободного времени возымели действие. Я взял со стойки бокал и подошел к его столику.

     - Присаживайтесь, прошу. Только давайте без имен, а тем более без отчеств.
Это так все условно… Вам не кажется странным, что имя человеку дается при рождении, потому что оно просто кому-то понравилось? Или, что еще хуже, понравилось всего лишь определенное сочетание имени и отчества? Звучит красиво, мол… На самом деле, имя должно характеризовать человека. Чтобы он представился, а вам уже понятно, кто перед вами.
     - Это что же, как у индейцев: Большой Змей или Быстрый Бизон?
     - Не только у индейцев. И в Древней Руси люди жили в гармонии с природой.
Они верили в чудотворную силу животных, восхищались ими, считали их своими покровителями. Например, Волк, Медведь, Рысь. Человек называл себя именем того животного, в котором видел свой идеал. Животное символизировало особенности человека, его характер, поведение, внешность, если хотите.
     - Что значит, «брал» имя? Его при рождении давали, не зная ни характера,
ни поведения! Да и внешность сомнительна в таком маленьком возрасте!
     - Правильно. Но в те времена человек мог получить имя не только в раннем детстве, но и будучи уже взрослым.
Не возбранялось.
     - Ну, как-то тоже «не комильфо» звучит при встрече: «Привет, Волк!», «Здорово, Олень!»…
     - Ха-ха, да. «Олень» в данной ситуации звучит не очень, согласен. Хотя все эти Вити, Кости, Димы тоже обезличены.
А хотелось бы четко понимать, кто перед тобой сидит…
     - Или кто задает тебе всякие вопросы…
     - Ну, хорошо, тут вы правы... По коньячку?

     Мы слегка сдвинули бокалы.
     Пока мой новый собеседник вел экскурс по древним временам, я, не отрываясь, смотрел на него. Ничего особенного в этом лице не было, но его взгляд так и не давал мне покоя… Где я мог видеть его? Как же там, у Мураками, сказано… Вот черт, я же помнил... Кажется так: «Наши глаза, словно кинокамера, выхватывают кусочки историй, из которых постепенно слагаются картины чьих-то воспоминаний».
     Во-о-от! Мне тоже хотелось бы понять, где меня раньше угораздило видеть эти глаза.

     - Вы так на меня смотрите, словно пытаетесь что-то вспомнить. Я вас разочарую: мы с вами не знакомы. По крайней мере,
в ЭТОЙ жизни, – оборвал мои тревожные мысли незнакомец, сделав упор на местоимении.
     - О, только не это! Я не сторонник теории реинкарнации. И опять же, не верующий и не крещенный.
     - Жаль!
     - Жалеть меня не надо! И объяснять не надо, что вера человеку необходима, что без нее он как корабль без якоря...
     - А вы знаете, что не крест, а именно якорь был первым христианским символом веры и надежды? Вера – прочный якорь, который помогает выстоять в волнах житейских бурь и не разбиться о скалы.
     - Да? Что-то она не очень помогла моему старшему брату не разбиться. Не о скалы, конечно, а о ступеньки лестницы.
И верующему и крещенному, кстати!
     - Так вот в чем причина вашего не верования!
     - Да, нет… Это я так, к слову пришлось. Хотя, если поразмыслить, то отчасти и в этом… Мне опять стало зябко. - Бармен принесите, пожалуйста, кофейку горячего и коньяка еще. А вам?
     - Нет, спасибо, мне достаточно.

     Вот хотел же сегодня съездить на кладбище... Отсюда и настроение такое.
     Каждый раз, когда собираюсь к своим, душу начинает что-то терзать с утра. Лежат они там все вместе – папа, мама, брат – и как будто ждут меня. Всегда говорил, что могилы нужны только живым! Но там, на кладбище, когда ухожу, каждый раз чувствую, что на сердце почему-то не становится легче. Вроде пришел, повидался, а душу отвести не получается!
     Нет, сегодня уже не поеду…

     - Ваши кофе, коньяк, – бармен поставил заказ на стол и исчез.

     Я отхлебнул горячий напиток и взглянул на собеседника. Тот сидел молча, не прерывая моих размышлений, и продолжал глядеть на меня такими знакомыми глазами. Потом приподнял бокал, приглашая выпить. Я это вполне поддерживал…
     Но он вдруг сказал:

     - Говорите, что на душе не спокойно?

     Я что, рассуждал вслух!? Да не может быть! Или он этот, как его... телепат?
Незнакомец продолжил.

     - Душа является частью невидимого мира, который имеет свои законы.
Вы чувствуете и понимаете ее боль, ее радости, ее потребности… Не говорите о неверии: не все еще потеряно…
     - Вообще-то я не говорил, что верю в Душу. Как там у вас? В часть невидимого мира? Тут бы с видимым миром разобраться...
     - Проблемы?
     - Как у всех: постоянная, ненужная суета. Ощущение как будто что-то не доделал, не успел, не смог, не уберег.
У вас бывает такое?
     - Знакомое чувство. А с годами начинаешь только больше жалеть, о том, чего ты не сделал, чем о том, что сделано…
И вспоминать тяжело, и разобраться сложно... Так что же произошло с вашим братом?

      Вопрос был задан неожиданно, но мягко: в голосе звучало больше сочувствия, чем простого любопытства.
Поговорить хочет? Почему бы и не поговорить…

     - Умер. Погиб чудовищно нелепо. Хотя, как мне кажется, все шло к этому. Его нашли на лестнице в чужой парадной.
Сам упал или толкнули – это уже и не важно. Нетрезвый был, как говорится, по пьяни. После операции почти месяц в коме пролежал: не выдержало сердце или врачи аппарат отключили... Важно одно: зачем жил сорок лет, если и не жил вовсе…
     - В «Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова» на этот счет сказано: «Пред человеком жизнь и смерть, и чего он пожелает, то и дастся ему». Понимаю, вы – человек неверующий, и все эти писания не про вас. Без обид, пожалуйста.
     - Обида есть, но только на себя самого.
     - И вы опосредованно вините себя в смерти брата…
     - В жизни, которая привела к несчастному случаю. Есть у вас брат или сестра?
     - Увы, я одинок.
     - Моя вина в том, что я не оценил подарок Жизни – брата. Сергей был старше на четыре года. Конечно, возиться со мной ему было неинтересно, поэтому пускать в свою «взрослую» компанию он меня тоже не стремился. Мы не задирались между собой и, тем более, не дрались, не ябедничали родителям и не раздражали друг друга. Вроде бы вместе жили, но порознь. Да, я знал – если что, брат поможет, да и я, если потребовалось, тоже не отмахнулся бы. Но согласия меж нами не было...
     - Тяжеловато. Кому-то доставалось больше от родителей?
     - Да, в принципе, обоим. Они нас не делили по ответственности на старшего-младшего. Мы росли в очень хорошей, дружной семье. Родители были счастливыми и любящими. Да, папа рано умер, но дедушка с бабушкой жили с нами и тоже были примером к подражанию… Но непонимания между нами с братом, связанного с разницей лет – сколько угодно…
     - И даже с возрастом проблема не разрешилась?
     - Ну, выросли и продолжили жить каждый сам по себе. Я из армии вернулся, поступил в один институт, потом в другой. Студенческая жизнь, общежитие, стройотряды, «любовь-морковь»… Все мне не до брата было. Он работал, я учился, потом женился – вообще уехал из дома. Брат любил приезжать к нам в гости, с моей женой ладил. Вот она видела в нем много хорошего… Сейчас понимаю, что он своими приездами и разговорами за столом пытался сблизиться со мной. А я… Даже не оценил его доверия, когда он попросил меня стать свидетелем на его свадьбе. Меня! Понимаете?! У него, что – своих друзей не было для этой роли? Были и не мало. А он свидетелем выбирает меня, фактически руку мне протягивает! Думаю, что он быстрее меня понял, что у него есть БРАТ, и хотел это донести мне. Свидетелем на свадьбе я стал, а вот протянутую руку не заметил. И печаль, обида моя, в этом и заключается. Не на него я смотрел, а как бы сквозь него… И сейчас очень горько от того, что без обид или претензий, а душевно разошелся я с братом. Ведь многое могло быть по-другому…
     - Думаете, брат то же чувствовал?
     - Серега был далеко не глупый человек. Конечно, видел и сильно переживал.
Не скажу, конечно, что выпивать он начал из-за этого… Там причиной были и семейные неурядицы – с женой он развелся, и старые любовные раны, и мягкий его характер в придачу… Но РАВНОДУШИЕ МОЕ тоже сыграло определенную роль. Нашли его на чужой лестнице. Всего сорок лет было ему! Минус школа, армия – остается где-то двадцать… Что такое двадцать лет для человеческой жизни? И ладно бы эти годы были яркие, интересные и счастливые, как у отца, так нет. Еще и брат младший –
не брат. Как я мог быть таким слепым, что брата упустил?
     - Печально... Не хочу играть на Ваших чувствах, но представьте, чисто гипотетически, что у вас появилась возможность вернуть к жизни одного из членов вашей семьи. Только одного. Кого выберете? Не спешите, хорошо подумайте...

     В тишине и полумраке резко зазвенел входной колокольчик.
     Я вздрогнул непонятно от чего, то ли от трезвона, то ли от вопроса. За нашей беседой я даже не заметил, что в баре все время мы были только вдвоем, не считая бармена… Странно, как же это заведение выживает, хотя это не мое дело...
     Посреди помещения стояла молодая женщина в пальто с капюшоном.
Она огляделась, еле заметным наклоном головы поприветствовала нас, выбрала столик. Мгновенно выросший возле нее бармен, получив заказ, исчез в недрах бара. Женщина сняла капюшон и устремила свой взгляд на входную дверь.
В ее позе чувствовались напряжение и ожидание…

     Но что там за ситуацию придумал мой собеседник? Одного?.. Его вопрос оказался неожиданным и сложным. По какому принципу выбирать между самыми родными, безмерно любимыми и давно ушедшими людьми? За долгое время моего одиночества слезы по ним превратили мою память в икону. И теперь я, получается, должен вытащить из образов только одного, оставив других без шанса увидеться? Жестко! Сам затеял этот разговор, вот и отвечай, проходи испытание…
А может, ответ – это лекарство от боли, гнетущей тебя постоянно? А может твое решение – избавление от сомнений?..

     - Я понимаю, как труден выбор для вас. Можете не отвечать сейчас. Времени подумать у вас достаточно. А вот мое время,
к глубокому сожалению, подошло к концу: я вынужден попрощаться.

     Незнакомец встал, подошел к стойке, пошептался с барменом, чуть кивнул обернувшейся даме и вернулся к нашему столику.
     Все это время заданный им вопрос сверлил мне мозг. Кого? Кого назвать? ОДНОГО!
     Мой собеседник взял со стула забытую им шляпу и посмотрел на меня...

     - Брата! – выпалил я, приподнявшись с места.
     - Почему его?
     - Хочу прощения попросить! Я сильно виноват перед ним. Мама и папа меня простят, на то они и родители, чтобы прощать своих детей. Брат – другое дело. У него есть право выбора, и я хочу его выбор знать.

     Незнакомец поправил на голове шляпу.
     В его взгляде было столько глубины и внутреннего тепла, что у меня вдруг обмякли ноги, и я опустился на стул. ДА!
Я вспомнил, где я видел эти глаза... Мужчина направился к выходу и, уже взявшись за ручку двери, обернулся.

     -  Я знаю, что брат вас простил... Уже давно!

     Зазвенел колокольчик, и фигура в черном кашемировом пальто и красном шарфе исчезла. Я сидел, не в силах подняться
со стула от своей догадки.
     Подошел бармен и подал мне, забытую мной на стойке бара кепку.

     - Спасибо. Сколько с меня? – спросил я и полез в карман.
     - Нисколько... все уже оплатили, - ответил бармен.
     - Кто?
     - Он только что ушел... Вы так не узнали его?
     - Узнал. Но слишком поздно... До свидания.
     - Прощайте.

     Я вышел на улицу и побрел в сторону дома.
Ветер и мелкий питерский дождь ринулись навстречу, но я даже не поднял воротник. Мне было жарко.
     Как так могло получиться? Это были ЕГО глаза! ОН говорил со мною взглядом!
А я ни о чем не успел спросить...

     Завтра точно поеду на кладбище.