Спасённое лето

Лето - беззаботные деньки, когда ты лежишь на травке, а с неба тебе улыбаются пушистые облака-овечки. Весёлые выходные длиною в три месяца! И много, очень много приключений.

Вдох. Пахнет сладостью цветочной пыльцы и духотой пыльных дорог. А хорошо все-таки, даже если жарко. Можно нырнуть в прохладное озеро и смыть с себя и пыль, и прилипший жаркий зной. Жаль нельзя окунуть целый лес.

Я провожу рукой по своим волосам, чуть взлохмачиваю их, чтобы смотрелись гуще. Моя рыжая копна непослушна, прямо как солнечные лучи. Сейчас лето - пора весёлая, но опасная. Лето - это случайно загоревшаяся сухая трава. Лето - напоминание о безответственности людей, бросивших незатушенный костерок. Горящий лес часто видится мне в кошмарах, но и наяву он не затухает.

Большое облако дыма надвигается, как грозная армия, и спускается на деревню, в которой я гостила у бабушки. Сейчас я далеко, за много километров от горячего огня и удушающего смога, но сколько ещё придётся бежать? Неужели огонь такой всемогущий и его не остановить?

- Марфа Ивановна! - громкий голос бабушки заставляет меня встрепенуться, - Обыскалась тебя, честное слово. Горе ты моё луковое!

- Бабуль, я тут, никуда не пропаду.

- Да кто ж вас, молодёжь, разберёт! Убежишь же опять к лесу, кузнечиков своих ловить, спасать. А я привязать к себе не могу.

Бабушкины руки в морщинках и всегда пахнут ароматной выпечкой. Сейчас её пальцы расправляют мои волосы, укладывая их аккуратно и ровно, а в носу у меня стоит яркий запах сладких булочек с повидлом. Бабушкины грустные пуговки-глазки смотрят на меня и слезятся, в такие моменты я обнимаю её и обещаю, что никуда-никуда не убегу.

- Родители твои места себе не находят. Звонят мне, грозятся приехать и забрать тебя.

- Им полезно иногда попереживать, - говорю я и зарываю взгляд в землю, - Сами же говорили - тут хорошо: воздух чистый, лес лечебный.

- Не держи зла на родителей, Марфушечка, они как лучше хотят.

Я кривлюсь от нахлынувшей приторности. Никакая я не Марфушечка-душечка! Марта я. А правда в том, что родители, вечно занятые и деловые, просто-напросто отправили меня в глухую деревню. На лето. Им так легче, ведь они думают, будто город - опасное место, полное плохих компаний и опасных соблазнов. Знали бы они, как мы с бабушкой бежали от огня! Ах да, уже знают...

- Виталик - мальчик хороший, - говорит бабушка и лукаво улыбается, пощипывая мои веснушчатые щеки, - Пойди, подружись с ним. Они с семьёй тоже эвакуировались, с Курчанки.

- Ну, бабуль! Ему же девять, а мне двенадцать! Мы с ним как кузнечик и ящерка!

- Я твои ребусы не понимаю, Марфа Ивановна, - строго говорит бабушка и покачивает пальцем, - Заладила ты со своими кузнечиками... Пойдём лучше, там кормить сейчас будут. Мы с бабками настряпали пирогов для всех.

И я плетусь за ней, прощаясь с полевыми цветами и стрекочущими кузнечиками, с которыми болтала последние несколько часов. Кузнечики, как и многие насекомые, хорошие слушатели - спокойные и терпеливые. Они не перебивают, не смеются над твоими рассказами и не отмахиваются от тебя, чтобы ты поскорее ушёл. Их усики дёргаются, улавливая вибрацию от твоего голоса и кажется, будто они сосредоточенно слушают тебя. Вот-вот ответят.

С ребятами общаться сложнее. Они толкаются, громко болтают и часто даже не слушают тебя. Ты вроде открываешь рот, и из него вылетают слова, но до собеседников они не всегда доходят. И Виталик такой же, думаю я.

Лес, охваченный огнём, полыхает до сих пор. Людей из деревень, находившихся слишком близко к пожару, свезли в одну большую деревню. Эдакая матрёшка получилась.
Нас поселили в один дом с тремя соседскими семьями, бабушкиными знакомыми. И из каждого утюга слышится "в тесноте да не в обиде", но губы у говорящих это людей подрагивают, а глаза совсем уж грустные.

Бабушка, идущая далеко впереди, скрывается за забором, и я теряю её из виду. И она ещё жалуется на колени! Пытаясь догнать её, я ускоряюсь и не замечаю возникший передо мной силуэт. Столкновение неизбежно, и я машинально толкаю руками появившиеся препятствие.

Бух. Передо мной падает мальчик. Его карие глаза удивлённо смотрят на меня, а рот изгибается в улыбке. Он хохочет, а не плачет.

- Ты не видишь, куда идешь?! - кричу я ему, подавая руку, - Чего смешного?

Мой грозный вид мальчика явно не пугает, хотя я чувствую, как напряжены мои мышцы около бровей.

- Я Витя, - поднимается он и щёлкает пальцем перед моим лицом, - А ты Марта!

- Нет, ты должно быть больной!

- Это вообще-то эйбилизм!

- Тебе не рановато знать такие слова, мелкий?

- А вот это уже эйджизм, Марта, - цокает мальчик и недовольно мотает головой, - Я разочарован тобой!

Я чувствую, как заливаюсь краской и, кажется, с головы до пят. Дожила! Девятилетний мальчик учит меня жизни...

- Тебе чего надо? - с раздражением спрашиваю я, пока Витя молчаливо рассматривает покосившийся забор.

- Дело у меня государственной важности, - яро выпаливает Витя, - Надо спасти лес от огня!

Я смеюсь ему в лицо. Ишь чего удумал, лес спасать. И как же он делать это будет?

- Его с вертолётами не могут затушить, а ты хочешь, чтобы два ребёнка, раз, и потушили?

- Это потому что они неправильно его тушат! - уверенно заявляет Витя и я спрашиваю его, как же правильно, - Так надо же обряд вызвать! Ну чтобы дождь сильный пошёл.

Я вздыхаю тяжело и понимаю, что не смогу переубедить мальчика, искренне верящего в обряд для призыва дождя. С таким напором я рассказываю про своих любимых кузнечиков, поэтому знаю - это невозможно остановить.

- Ну хорошо, - соглашаюсь я, - Проведём мы с тобой этот обряд, а если дождь не пойдёт? Или он окажется недостаточно сильным?

Витя шлёпает себе ладонью по лицу. Раздражённый голос повторяет мне, что всё пройдёт как по маслу. Я сдаюсь, позволяю отвести себя обратно в поле.

- Для того, чтобы обряд прошёл, надо около воды станцевать танец призыва! Марта, а ты умеешь танцевать?

Его глаза, любопытные и карие, бегают по мне. Конечно, умею, говорю я. Вру. Ненавижу танцевать, но знаю, Витя не отвяжется.

- Я вот хожу на бальные танцы, - рассказывает мне Витя, пока мы идём к речке, - Ну ещё рисую дома иногда. Мама любит развешивать мои рисунки по дому. А папа... Любит присылать открытки из Египта.

- Он археолог? - спрашиваю я.

- Нет, просто у него там тоже есть семья.

Я замолкаю. От неловкости. И от того, насколько Витя открытый. Не понимаю, зачем он мне всё это рассказывает и совсем не знаю, что ответить.

- Тебе необязательно меня жалеть, - улыбается мальчик, похожий на взрослого человека, запертого в маленькой клетке, - Лучше расскажи, каких кузнечиков ты любишь?

- Зелёных, добрых, - отвечаю я и неловкость постепенно уходит, растворяется в наших улыбках, - Люблю, когда они сидят на ладошке и смотрят в глаза. Чувствую связь какую-то.

Руки нервно крутят волосы, не каждый день выдаётся таким откровенным. И не каждый человек слушает, почему тебе нравятся какие-то насекомые. А Витя слушает, кивает и добавляет, почему он любит кузнечиков. А любит он их за упорство.

- Представляешь, Марта, личинки живут в земле и чтобы им вырасти в кузнечика - надо вылезти. А там на пути могут быть камушки, веточки... Настоящее испытание!

Киваю и прикидываю, сколько нам ещё идти. Предлагаю Вите срезать наш путь, ведь я уже тут гуляла и знаю, как быстрее добраться до речки. Он соглашается и мы спешим, смеясь на бегу.

Рядом с водой становится прохладнее и я обнимаю себя за плечи, чтобы немного согреться. Витя довольно кивает и предлагает начать танец прямо сейчас.

- Заодно и согреемся!

Не поспоришь, думаю я. Прошу Витю показать движения и они оказываются на счастье лёгкими. Мы просто бегаем и прыгаем, кричим и просим дождь потушить огонь.

Спустя минут десять я опускаюсь около дерева, проваливаясь к нему, и прошу у Вити тайм-аут. Игрок выбыл. Мне нужна передышка, но Витя, кажется, может прыгать до посинения.

- Где же рвение, Марта?

- Кошка съела. Да и вообще, есть хочется. Я же шла обедать, - вспоминаю я и мысли уносят меня в мир еды. Слюна сама собой начинает копиться во рту.

- Давай ещё стих расскажем и пойдём! - канючит Витя и надувает щеки.

- Это тебе новогодняя ёлка что ли? Какой стих?

- Какой, какой! Волшебный...

Витя скрещивает руки и отворачивается. Обиделся. А я вспоминаю наш разговор и улыбаюсь. Давно так хорошо не общалась со своими сверстниками, а Витя ещё и младше меня. Таких называют "не от мира сего", больно он умный. Хотя со своими странностями.

Резко встав, я закидываю голову к небу. Мои действия привлекают внимание Вити и он смотрит на меня с интересом, но всё ещё надув губки. Облака, которые смотрят на меня, похожи на испачканную вату. Возможно Витя не так уж и глуп, а наш танец и правда вызвал тучи.

Прошу у неба я дождя,
Пусть будет залита земля!
И лес, уставший от огня,
Вдохнет, деревья зеленя!

Витя хлопает в ладоши, прыгая от радости. Как кузнечик, думаю я, и улыбаюсь.

- Теперь-то мне можно поесть? - пытаясь выглядеть злой говорю я, - Надеюсь, там хоть что-то осталось, пока мы тут плясали.

- Можно, можно! - радуется Витя, - Я спрятал порцию специально для тебя.

Вот хитрец! В который раз убеждаюсь, что этот девятилетний мальчик лишь выглядит маленьким. Мы бежим с ним, взбираясь по склону пригорка, пробегаем поляну и снова оказываемся в деревне-матрешке.

Стоило нам подбежать к крыльцу нашего с бабушкой временного дома - и с неба начали падать капли дождя. Большие и холодные! Мы переглядываемся с Витей и я тяну его за футболку, чтобы он не промок. Наш смех озадачивает всех вокруг, но он быстро смолкает под звук сильного ливня. Наш с Витькой обряд спас лето.