Дорога из Парижа

                "- Я изменила мужу. Муж узнал. Случайно.
                - И? Что сделал?
                - Повёз меня в Париж».

   Она вспомнила своё детство, наполненное французской культурой: жила с родителями во франкоговорящей стране, куда её отца отправили на работу. Место дикое, с дикими арабами. Дикое, но симпатичное: они тогда ещё не вполне освоились со своей ролью свободных людей в свободной стране. Колониальное иго Франции всего десять лет как осталось в прошлом. Они все прекрасно говорили по-французски, и, по старой памяти, к инородцам были очень предупредительны. Главное – не поворачиваться спиной. В лицо-то они улыбаются. Что говорить об арабах. В те годы ещё и в самой Франции гильотинировали преступников. Да-да, как во времена великой французской буржуазной революции. Последняя казнь состоялась в период президентства Жискара д'Эстена, 10 сентября 1977 года. Тунисцу и отрубили голову. А вы не знали? Это мелочи. Теперь знаете. В детстве Ляля думала, впрочем, просто слышала от других советских детей, что женщины носят паранджи с ног до головы, скрывающие всё, кроме глаз и кистей рук, - в знак траура по героям, погибшим за свободу и независимость… Это сейчас смешно. А она верила. Главное, что французский язык в России всегда любили. Великосветское общество находило его звучание весьма изысканным. И пользовалось напропалую. Мало язык, они перенимали и манеры. Весьма вольные. Как в том анекдоте: «— Хорошая жена — та, у которой муж и любовник. — А я думал, это плохая. — Нет, плохая та, у которой только любовник. — А я думал, это падшая. — Нет, падшая та, у которой никого. — А я думал, это одинокая. — Нет, одинокая та, у которой один муж. – О, ля-ля!».
   Ляля французский почти не знала. Кроме нескольких фраз и элементарного счёта. Отец учил её, раскачивая на качелях. Вперёд – un, назад -  deux, и снова – trois, quatre, cinq… Слышала ещё и несколько расхожих фраз: combien coute – сколько стоит, bonsoir – добрый вечер, или дружные вопли клянчащих денежку сопливых и оборванных арабчат: Monsieur, donnez - moi un Dinar! Donnez – moi! Donnez – moi!  Она любила французские журналы мод, детские комиксы, книжку Histoire des arts, цветные фломастеры и закат у моря. А ещё отец вычитал в какой-то книжке, что её параметры – точь-в-точь, как у маленьких француженок, только те отстают на год. Когда Ляля выросла, она не выучила французский язык, но сохранила в себе впитанную с детства лёгкую небрежность в одежде и причёске, вкус, воспитанный журналами, стройность, нетипичную для нашего климата, невесомость походки и любовь к сыру с дорогим винам. Потому что manger sans fromage est comme une rose sans odeur.* Одним словом, шарм, от которого и чертям тошно. Потому что злоупотребляла им Ляля без удержу.
   Отец уже давно не жил с ними, поэтому Ляля отправилась к нему в институт: взять несколько уроков французского. Она знала, что её очень и очень скудный английский язык вряд ли сможет помочь: французы его понимают, но сжимают губы, когда слышат. А могут и не услышать. Невзначай эдак. Почему? Почитайте историю. Видимо, память у них хорошая – на генетическом уровне. Ездила к отцу раз семь. Он учил её по тому самому учебнику скоростного навыка языка, по которому готовили его в командировку на север Африки. Была их последняя встреча, и Ляля лихорадочно думала, как же запомнить больше…
 Она спросила, как будет «Я – русская». «Je suis russe». Это всплыло ещё из детства. «А как «я опаздываю в аэропорт?» Отец искренне не понимал: зачем? Её привезут-отвезут. Этого не понадобится. Но Ляля почему-то настаивала. Отец сдался. «Je passe a l'aeroport Charles de Gaulle».
   Три чудесных дня в Париже пролетели, как фанера, - мгновением. Уставала она очень, потому что весь центр от Нотр дам де Пари до rue Richer, - одной из улочек Монпарнаса, - протопала пешком. Всё ей нравилось, кроме арабов. И не говорите ничего про толерантность. Она их насмотрелась в детстве. И вот опять. Запомнился великолепный, чистокровный на вид француз, в летах, с сединой, одетый небрежно и просто. Шарф, который у нас на мужчине был бы совершенно немыслим, ничуть не умалял его бодрой мужественности. Его походка, весь вид излучали приподнятое настроение и уверенность в себе. Ляля вздохнула. «Настоящий жуир».
   В подмосковных лесах лежал снег, щипал пятнадцатиградусный мороз, а в Париже распускалась магнолия. Огромными, размером с женский кулак, розовыми цветами на деревьях. Их дурман смешивался с запахом кофе и хрустящего хлеба. Какая-то тощая, молодая француженка ела его, бесстыдно откусывая прямо от батона, перебегая легкими шагами улицу. Baton – палка. Всего-то пятьдесят евроцентов.
   В Париже Ляля чувствовала себя как-то особенно свободно. Как дома. Ещё и потому, что телефон молчал уже с первого дня. Его заблокировали: кончились деньги. Если бы в тот год был доступен интернет! Сотовые телефоны появились, но смс набирали кнопочками, выбирая один из трёх символов. Вот морока! И пополняли баланс карточками, стирая защитный слой и копируя длинную строчку цифр. Поэтому в центре города они были только три дня, а потом переехали в Торси – пригород Парижа. Ах, если бы они знали, что электричка ходит туда каждые десять минут! Как у нас сделали совсем недавно. В Дисней-ленд можно было бы кататься из центра. Увы.
   Боже мой, что за ужасная дыра это Торси! Ляля была в ужасе. Нет, всё аккуратненько и чинно. Машин почти нет, частный район, одноэтажная застройка. Гостиница крошечная, с единственным человеком, обслуживающим её. Дело в том, что это – не Париж! Совершенно! И никакой Дисней-ленд с умершими берёзами у входа не способен изменить это впечатление. Накануне отъезда домой Ляля сходила в единственный супермаркет, взяла вина и обожаемых ею сыров. И зачем-то купила телефонную карточку. Немного сыра съела сразу: никаких ресторанов в округе. На мёртвые палки берёз смотрела с грустью: бедные девочки, здесь им не место…
   Уезжали рано, в воскресенье. Кто жил в Европе, знает, выходные – святые дни. Никто не только не работает, но даже не ответит на телефон. Шесть сорок пять уже стояли в холле с вещами. Но трансфера не было! Подождали ещё полчаса. Положение стало критическим: до аэропорта путь не близкий, часа два. Ляля бросилась к единственной служащей отеля. Та только пожимала плечами. Ляля, с помощью купленной накануне карточки, позвонила куратору туристической группы. Молчание. Ляля звонила снова и снова. Напрасно. Если бы она не купила карточку, не было бы возможности даже позвонить! Ляля снова бросилась к служащей, умоляя вызвать полицию. Та округлила равнодушные глаза. «Je ne comprends pas». И исчезла. Совсем. Сколько Ляля не бегала и не звала её, - всё было бесполезно. В толстенном справочнике рядом с телефоном Ляля нашла номера такси. Звонила снова и снова. Наконец, кто-то снял трубку. Слёзы градом катились по её щекам. Она в отчаянии повторяла: «Je suis russe! Je passe a l'aeroport Charles de Gaulle!» На том конце трубки вежливо извинялись и отключались. Так было не меньше трёх раз. И эти две фразы изрядно навязли на зубах. Ляля выскочила на улицу: тишь. Ни души, все спят. Ни одной машины. Наконец, увидела вдали. Вспомнила, как голосуют французы. В машине было двое молодых ребят. Ляля пролепетала своё «Je suis russe! Je passe a l'aeroport Charles de Gaulle!» Те поулыбались и развели руками. Уехали. Ляля бегала вдоль дороги и готова была звать на помощь. Время шло. Куда было обращаться? В консульство? А как его найти? Мысли вихрем уносили голову. Только она и пустая дорога. И размазанная по лицу тушь. Остановилась машина. В ней сидела очень симпатичная пара афроевропейцев: девушка и парень. Ляля выпалила скороговоркой фразу. Они отдали свою карточку, сказав: «C'est un bon taxi». И написали ещё номер вручную, заявив, что вот это – ещё лучше. Ляля бросилась к телефону. Денег на карточке почти не оставалось, времени до вылета – тоже. По первому телефону ехать вежливо отказались. Оставалась слабая надежда на карандашный набросок. Не веря уже ни во что, она в двадцатый раз прорыдала: «Je suis russe! Je passe a l'aeroport Charles de Gaulle!» И сказала, когда вылет. На том конце провода пообещали быть как можно срочнее. Через десять минут приехал француз, помог загрузить багаж. И понеслись! Автобаны такие, что скорость не чувствуется. Ляля сидела на заднем сиденье, вцепившись пальцами в спинку кресла. Потому что никогда не ездила с такой лихостью. Какая там русская езда! Пейзаж мелькал, как в Сапсане. Смотрела на дорогу. Француз остановился у терминала аэропорта Шарля де Голля за пятнадцать минут до вылета. Ляля оставила ему десять процентов чаевых сверх требуемой платы. Он пожал им руки: он был очень доволен. Ляля знала, что больше давать нельзя, чтобы не оскорбить француза. Девушки на стойках регистрации смотрели на них во все глаза и только показывали жестами, куда бежать, «передавая» беглецов по цепочке. Вылет задержали на полчаса – не из-за них! Вся группа была в шоке: забрать забыли. Куратора со всеми не было.
Проклятое Торси!
   В Москве отец спросил её, что ей пригодилось больше всего? «Конечно, Je suis russe! Je passe a l'aeroport Charles de Gaulle!»
«Tu vas encore a Paris?»*
 «Jamais».*
   Как в воду смотрела.
   Она побывала в Париже. Потому что она – хорошая жена. *
   «Всё-таки мой муж – настоящий француз».
 

  *Еда без сыра – как роза без запаха. /фр. поговорка.
  *Поедешь ещё в Париж?
  *Никогда.
  *Смотри анекдот в начале.