Часть 3. Список
Медленно, как будто с издевкой, назывались фамилии и фамилии, совсем незнакомые. Где-то на краю своих мыслей Артём иногда вспоминал про Волицу, несмотря на то что кроме собственно её настоящего имени, он про неё толком ничего не знал, да и не мог знать, к тому же знакомый силуэт сегодня нигде не отметился. Хотя, впрочем, может он сам не был достаточно внимателен, как следовало бы. Чертова мешанина мыслей в голове под перебором влияния внешних факторов.
- Итак, осталось последние несколько мест. Точнее сказать, ровно пять мест. - усталый работник приёмной комиссии еле встал со своего места возле огромной доски, уходящей, казалось, под самые небеса этого гигантского по площади и объёму помещения. - Такойтович, подойдите пожалуйста к нам, вы первый из этого списка.
Артём не расслышал точно ту фамилию, условно обозначив себе человека таким вот простым способом. Без разницы. Речь точно шла не о нём, а значит, осталось лишь четыре места. Чуть позже, стало всего три. И, наконец, только два. Он опасно перегнулся через парту-моноблок и лихорадочно принялся рассматривать тот остаток присутствующих в аудитории, тех, кто имел пока хоть малейший шанс на зачисление. Всё-таки, неужели...
На плохо гнущихся, откровенно затекших ногах он спустился вниз по довольно крутой лестнице, медленно подошел в столу у той самой меловой доски, расписался дрожащей рукой в какой-то ведомости и взял из рук председателя комиссии какую-то бумагу. Пусть предпоследний, но кто потом будет это вспоминать, главное что в списке. История всегда странная, когда прощение приходит ровно на краю пропасти, но именно оно и легло теперь в личную историю Артёма, раз и навсегда. Впрочем, и то был совсем не конец.
- Молодой человек, прочитайте пожалуйста, не могу разглядеть что здесь написано. - подслеповато щурясь чуть потянул его за рукав председатель и передал ему замызганную многими нервными пальцами бумагу. - Пожалуйста, пожалуйста. Это последняя фамилия.
Артём поднял лист и максимально сосредоточил свой взгляд на странной записи чьим-то плохим перекошенным почерком, и запись эта напоминала ему собой какой-то длинный крысиный хвост с бесконечными завитками. С первого раза, действительно, прочитать написанное было крайне затруднительно.
- М... Ми... - в аудитории оглушительно хлопнула абсолютная тишина. - Ми... Простите, сейчас. - он медленно выдохнул, непроизвольно взяв театральную паузу. - Так, сейчас.
Только в этот момент он наконец понял, что же на самом деле там могло быть написано. Отсутствие знакомого силуэта пока совершенно не означало, что он не появится вновь. Зависело это действие лишь от того, что же действительно было написано на этом несчастном замученном клочке бумаги.
- Милович. - он выдохнул и перевел взгляд на те остатки горящих глаз, что ещё остались перед ним, в своей последней надежде или может в его личной, на считанные секунды оставляя пространство для маневра.
Где-то в дальнем углу аудитории поднялась тень. Слишком, слишком высокая. Чуда не произошло, даже странно что тот парень не притащил сюда ту свою гитару, на которой он пару месяцев назад так мастерски играл при общем сборе абитуриентов, теперь тот человек прочно ассоциировался в воображении Артёма именно так.
Он сухо попрощался со всеми кто пытался его поздравить, аккуратно положил ту самую бумагу на стол комиссии и медленно побрел к выходу, с непонятной злостью затем толкнув жалобно скрипнувшую старую фанерную дверь у входа. Конечно, вряд ли она была хоть в чём-то виновата перед ним, но так никого другого винить не находилось никаких поводов, даже малейших. Даже в теории. Или...
Слава Богу, обычно такой неспешный лифт в этом здании приехал в этот раз достаточно оперативно и дал возможность быстро спуститься вниз и быстрым шагом, практически бегом, пересечь холл первого этажа и покинуть это здание, после чего разом вдохнуть полной грудью удивительно прекрасный воздух Большого Города, щедро пересыпанной пылью, такой привычный для его, да и и не только его жителей, а и всех прочих его гостей, зачастую не имеющих другого выбора для осуществления своих далеко идущих планов и больших амбиций.
А Артёму сейчас всё это было совершенно неважно. В силу возраста он конечно не мог обладать достаточным опытом слишком значимых разочарований, однако где-то далеко в его подсознании крылатая фраза о выигранной битве и проигранной войне постепенно начала обретать очертания своего истинного значения. Да, на улице ярко светило солнце, нежно обнимая всё и всех на свете, только вот внутри его куда сильнее обжигало ощущение совсем другого рода, чуть коснувшееся его ранее, никогда не доступное ему прежде, ничего не обещавшее и ничего не дОлжное ему. То самое, что задевает сильнее любых глупых обещаний пустых людей.
Впервые за всё время он с ненавистью оглянулся на циклопические кубы, сложившие собой огромное здание корпуса Института и бросившие ему за столь короткий срок такие странные испытания, формальные и человеческие одновременно. Поговаривают, что злость и есть одна из главных видов мотивации, сродни более сложным чувствам и обязательствам. И ещё поговаривают, что истина зачастую познается лишь с прошествием большого отрезка времени. Всё это Артём прекрасно знал, теоретически, как и любой другой более-менее образованный человек, и ему осталось лишь узнать свою личную цену согласно этим общепринятым стандартам, а может и определить свою собственную меру сил и возможностей. Или, может, не только свою?
< продолжение следует >
Свидетельство о публикации №225040201598