Дневник снов часть 2

                «Рой мор мух».
Они скрыли смерть американского туриста. Он мчал на квадре по дождевому лесу, и не заметил горизонтального бревна на уровне лица. Ошмётки его тела были разбросаны повсюду. Когда он умер от удара, его терзала то ли пума, то ли пантера, что ли кто-то другой… Китайци скрыли происшествие в нацпарке, чтоб не иссяк поток туристов. На того американца всем было плевать…  Я смотрю его прошлое, его жизнь. Печальный шут, рубаха-парень. Выпивоха, разбитной, добрый. Любил кантри и комиксы; любил своего пса по кличке Мэт. Умер молодым – никому нет дела… совсем.

Сознание переносит снова в лес, снова вижу туриста, снова парня-одиночку. Я знаю, он немного дурачок, он поспорил с друзьями, что проведёт ночь в лесу. Но это не простая ночь, и лес недобрый. Они всё это ощущали! Но понты, уговор. Вот, парень один остался. На реке внизу какой-то плеск. Ему страшно, он жгёт свечи. Свечи тонкие и зелёные. Меня уносит, но я чувствую, в этом лесу бродит смерть, и она уже почти у палатки…

…..Его звали Роберт Кэмбел – крепкий рыжеволосый малый, агент английских спецслужб. Встречаем грузовые поезда… Он намекает, про груз. Он переносит меня в громадные подземные площади, всё в бетоне и стекле, освещено неоном. Там бродят люди Англии. Они всё разбиты на нац. группы. Вот, вижу жёлтых – их примерно процентов 10 – деловые, себе на уме, шумные. Вижу каких-то турок то ли тюрок – все развязные, высокомерные, держатся как хозяева; среди них много детей. Вижу негров – их много… шумят, мусорят, агрессивны – всё молодёжь. Я ищу своих. Вот, вижу – группа белых людей. Но они встречают холодно. Мы кельты – говорят они. И? – Спрашиваю я. «Мы – кельты!» - повторяют они, а голос дрожит, хоть и горд. – «Ищи саксов!»

Я иду дальше. Оборачиваюсь на кельтов… Их совсем мало, они какие-то странные, мало детей, да вовсе нет. Группа фриков-гордецов; у них ещё есть Сильные, но в темноте волочится что-то жуткое… Вот, наконец, группа саксов. Их больше всего, процентов 25. Но я вижу зомби… Все стоят порознь друг к другу, в глазах пустота или ужас. В основном какие-то чокнутые старухи; мало молодых – и всё астеники, или куколды-педерасты… А где ваши женщины?? – Хотел спросить. Вспомнил. Они крутились вокруг то ли турок, то ли тюрок, потом их готовили в казане, и выливали в Трубу, приговаривая, что не едят свинину. Что с вами??! – Спрашиваю я. Но вопрос тонет в безмолвии. Над ними летает смерть, как мухи. И это моя семья?!! А вокруг этого стада рыщут волки – они разноцветны: есть чёрные, жёлтые; но больше бело-серых оборотней. Только чисто-серых нет; они сами не марают клыки. Вас ведут на бойню!!! - кричу неистово я своей «семье». Они не слышат. Я куда-то проваливаюсь, но вижу одно светлое проснувшееся лицо, посмотревшее мне в глаза…

… Мы приехали в город, окружённый лесо-степями. У меня здесь есть семья – жена; есть друг, он тоже с женой – вот мы все и приехали. Я помню, что отказался в МФЦ от нелюбимого участка – продать не вышло, вот я и отказался. А потом на нас наехал грузовик. Это было на Площади. Мы – в рассыпную. А грузовик выбрал меня и стал преследовать. Я бежал зигзагами прочь, через какие-то пустыри и руины, и укрылся в подвале большого заброшенного здания. Тут грузовик не может достать, но мне страшно – тот, кто за рулём желал моей смерти. Я вижу бездонные скважины в подвале заброшки; коридоры расходятся вдаль; там дальше – сверху проникает свет…
Вдруг, вспыхивает свеча – я вздрогнул, и облегчённо вздохнул. Это мой друг. У него зелёное лицо… Он говорит, его жена ждёт снаружи, а моя – на высоком мосту, где поезда. Она, мол, уже купила селёдки…
Городок печальный, апрель, ледяные дожди… От полей идёт пар. Я знаю, что за городом обширные лесостепи, и они слабо заселены…


                «Мой ****юк»
Вдруг мне пришла весть, что он умер… Меня поразило, как громом. Как?!!
Я стал копать всё о его жизни. Маленьким я оставил его… Можно сказать, бросил, но это не совсем так. Я думал тогда, что не так… да и позже думал. Мне казалось – я его отпускаю. Мол, он найдёт счастье. Но я знал, всегда знал подсознательно, что это не так!! Знал, но в сознание это не прорывалось вовсе. Сознанием я и не думал о нём…Я жил. Довольно счастливо. Счастливые не любят мараться чужим горем… И только сейчас я понял, что он не только всегда помнил меня и думал обо мне, но и ЛЮБИЛ – самой страшной любовью. А теперь я узнал, что он умер. Так рано?!! Да нет… Не очень. Собачий век недолог. Только мало он знал счастья на своём веку. Он не нашёл хозяев после разлуки, а попал в детдом. Да, детдом для собак. (ведь во сне всякое возможно). Он всегда был грустным, медлительным… Огромный рыжий дог со спокойными глазами. В его книге жизни будто прописано было, что он никогда не встретит любимой сучки. Да какой там… и друзей не встретит. Он был такой хороший и правильный. Такой благородный, спокойный… А его всё время травила всякая мелкая шваль. Его по жизни окружала шваль… Но он – с гордостью знаю об этом – стоял непоколебимо, как скала. Он прожил 14 лет… Почему так мало?!!! Реву навзрыд… Но нет, не мало… Собачий век недолог. Да, он никому не давал себя в обиду… С гордостью улыбаюсь, смахиваю слёзы. Да, он такой! МОЙ ****ЮК.


                «Мост»
Там был огромный мост через залив, внизу, вдоль берега, проходили жд-пути. От моста ответвлялся боковой спуск. Он ненадёжный, но он вёл Домой. Куда я бежал по городу с мачете? Думаешь, настигнешь его? Все странно на меня смотрели. Опять эти дворы… Сонное место. А я знал, что он убил его, а все поверили – что защищался…

               
                «В сердце»
Чувство счастья… Высокий зелёный берег реки, внизу город под заходящим солнцем. Солнце золотит бельё, развешанное на балконах, и склон берега. С полей дохнуло августовской прохладой. Чайковский видел это небо; утром тихо играло фортепиано, сосны были огромны, а небо голубым. Вдыхали юность. Шли по понтону вдоль реки, налево – дремучий лес. Сели на скамью под склоном. А я знал, что если через этот лес подниматься вверх, на холм, там в лесу будет хижина. Среди ели и брусники. А ещё дальше – лесостепь, развилка или перекрёсток у пруда, просёлок ведёт в какую-то деревню. Но мы не идём туда – идём вдоль реки. Старые двухэтажки утопают в зелени, за ними к заводям – сады. Вдоль бетонного забора толстая труба. Репей растёт – «орден пуза». Сырая ложбина уходит к реке, кончается город. Ещё только утро. Заглядываю за бетонную стену – там дворы, и всё заброшено. Трубы в стекловате, балконы, заросли… Пахнет землёй, нагретой солнцем. Это, говорит, школа. Открыт глубокий подвал, но меж балок проникает свет. Одуванчики под ногами – целый ковёр. Солнце целует землю…
Мы кружим по дворам на велосипедах. Сумерки. Туда – фонари, балконы… Обратно рощица, за ней ларёк и мост. Вспоминаю пруд в окружении высоток, и как я понял, что люблю тебя. И как солнечным летним утром в мою комнату врывается собака – вернулась!!! Плачу от счастья. И снова закат. Лето… Высокий зелёный берег реки.
Стою.  Дед рядом. Собака. Внизу зажигаются огни…

               
                «Та деревня»
Кругом стылая степь. Ноябрь, первый снег идёт… Кольцом стоят серые панельки. Так это та деревня??
Ехал сюда на велосипеде 80км. Там были две улицы, одна у реки, на другой жили. Один дом жилой, а я захожу в свой – нависает над водами. Заросли кругом. Крапива. В доме старый топор.
Знаю, что за рекой страшный, безкрайний лес. Мох, ряска в болотах… Там бродят волки; они как чудовища, они разрушают хижину под утро. В лесу как бы тоннели, дороги. Идёшь по ним, они пересекаются, везде мох, осины, ямы.
Нет, это не та деревня… Тут высотки, стоит автобус, мы подходим с бабушкой.
Возвращаться через город. Там трамвай, бульвар. Темно и сыро.
Нужно купить собаке ошейник.


                «Они»
Они пытались осквернить сны. В полночь приходили…


                «Отец!!!»
Стоят отец и [мать]. Ночь, какое-то крыльцо. Наблюдаю со стороны, меня ещё нет в проекте. Они говорят о чём-то, спорят. Подходит кавказец – низкий, коренастый, мускулистый. Волосатый, как обезьяна. Что-то резко говорит отцу, тот молчит, напуган. Кавказец бьёт его в промежность. Отец пал, он унизительно скрючился, задыхается, стонет. [Мать] стоит рядом, равнодушна. Кричу! Мне жаль отца. Оказывается, он такой слабый. Хочу защитить!
Я ещё не знаю, что отец будет садистом и станет издеваться надо мной. [Мать] будет так же стоять. Холодная, равнодушная. Страшная…


                «Безвыходная гордость»
Убегаю по крышам. Выше, выше. Что-то рушится, шатается. Я уже не спущусь отсюда… Загнался в капкан.
Гляжу – бегут по крыше парень с девушкой. Они влюблены. Они сильные. Они могут снять меня. Мысль – кричать! А-а-ф! Не закричал. Зачем я им, третий лишний… Проскакали мимо.
Вечереет, звёзды зажглись… Значит, я умру.


                «Призрачно»
Спускаюсь на эскалаторе. Тоннели, переходы, площади… Зеленоватый неоновый свет. Люди безлики, как тени. Наверху отходит поезд на Пермь. Голос мегафона с того света… Кто-то бежал с чемоданом обратно, там очередь за билетами, показывают паспорт… Вижу перед собой заброшенные двухэтажные гаражи. В одном из них глубокая яма. Она глубиной метров восемь, но внизу есть потайной лаз. Там широкая затопленная штольня… За гаражами десятиметровый бетонный забор с колючей проволокой. За ним бетонный завод, бетонные горы, бетонное небо… Дождь из мокрого бетона. Свернул направо, иду… Тут киоски, табло. Идут куда-то, я за ними. Вот актовый зал – огромный, многоярусный, бардовый. Вдоль стен ширмы, картины, стулья. Тени-люди снуют туда-сюда, их мало. У зала несколько входов. Старые, рассохшиеся коричневые двери. Одни завалены сухими досками, у одной сидит тень-вахтёр. Прохожу мимо. Какой-то тамбур, швабры, батарея… Лестница вниз идёт. Стены в наплывах краски, на полу кафель. Куда-то течёт, журчит вода. Два этажа наверх – кабинет. Там сидит добрая девушка с чёрными волосами и пишет что-то ручкой. В темноте утеплённая дверь. Открываю – там зима. Будто чёрный ход на улицу. Ночь, ветер, стоят турники. Прилетает в затылок снежок. Это приятель, тоже тень… Окна горят, перелезаю через теплотрассу, забор… Завтра откроют чёрный ход, будут играть в снежки, а я буду тащить куда-то сухие доски из актового зала…


                «Cross road»
Тёплые летние сумерки. Красивый, аккуратный частный сектор. Сине-серые тона… Небо набухло влагой, ветер пронёсся…кроны качнул. Ты сидела на бордюре дороги. Безумно красивая. В вышине прогремели раскаты. Асфальт отдавал дневное тепло, и вот на него низвергнулся тёплый дождь… Мы шли по улице. В плеере Frozen Plasma. Над головой бегут рваные тучи, плеснули синевы… Дождя уже нет, громыхает вдали, асфальт как стекло – мокрый, гладкий… Шумит норвежский лес. Белая птица в небе. Танцует в грозовых облаках… Ты сняла кеды, ступаешь по асфальту босая. Прощаемся на перекрёстке. Неоновые огни, чистота, свежесть… Иду к себе. В окне яркий свет. Вздыхаю… - такая лёгкость. Дома ждут лучшие в мире родители, ужин, любовь, счастье…
Взглянул напоследок в небо – в грозовых облаках танцует птица. Асфальт отдаёт тепло твоих стоп. Шумит норвежский лес. В плеере Frozen Plasma…


                «Ом-мут»
Чистый ручей под горой. Они искали, а я скрывался. С вершины красивый рассвет, внизу – заводы… По склону берёзы, овраги, волчьи тропы.
Подхожу к переправе – там ом-мут. Напротив ом-мута пробурена скважина. Труба ржавая, пахнет затхлым. В ом-муте му-тится вода. Она скрывает что-то. Задней мыслью понимаю – это я лежу в ом-муте…
За переправой снова река. Там глинистый берег, а дальше – скалы. Не скрываюсь больше, иду по дороге. Высокие сосны, направо – глухой забор. Сажусь на бревно. За забором – озеро…


                «РНЕ-пора?»
Стою перед зеркалом. На мне – ватный тегеляй, на голове норманский шлем. Голени прикрывают футбольные щитки, промежность – пластиковый гульфик. В правой руке боевая шашка, в левой – круглый фанерный щит. На поясе кинжал-квилон и пара «кортиков» от Техкрим. Не до стиля – купил всё в военторге и магазине ролевиков-реконструкторов. Скоро битва. Не на жизнь, на смерть. Мы гоним с нашей земли оккупантов. Мы – дети Расы. Плечом к плечу – добрые голубые глаза; бороды, будто лён; благородство, честь, да безстрашие. Я совсем не боюсь. Всё так просто! Вот свои – все хорошие. Мы будем сражаться с чужими – они абсолютное зло. Мы, свои, горой друг за друга. Нет дружбы крепче! Совсем не страшно… Наверно, восторг? Зовут…
Понимаю, что сон. Конечно, сон. В жизни всё по-другому. Взмахнул шашкой – по зеркалу пошли трещины…


                «Капитан ненавидит в море»
Гуляю вдоль побережья – волны катят, немного штормит. Мерещится, что море может унести вдаль… Стало не по себе. Вот смотрю – каменистый мыс. Он вдаётся глубоко в море. На краю мыса Аттракцион. Это стальная конструкция метров сто высотой. Все желающие должны подняться наверх по вертикальной железной лестнице. Вижу – поднимаются… Все мы пришли за этим. В вышине туман – то скрывает пролёты Аттракциона, то клочьями летит вдаль.
Кто-то первый полетел. На верхней площадке конструкция вроде гигантской рогатки или арбалета; она выстреливала человеком прямо вверх. Вот, полетел второй… Я не видел, чтобы первый вернулся обратно. Второй так же пропал. Мы стоим внизу, оживлённо разговариваем. Это бессмысленный разговор – без слов, как бы шелест, чувство. Каждый хотел развлечься. Вот, как бы зовут меня. Так надо? Точно? Знаю, что надо…
Лезу по лестнице. Она как пожарная, из ржавой арматуры. Арматура похабно приварена. Вот, почти половина пути. Сил больше нет. Лестница ходит ходуном, пальцы занемели, треплет ветер… Люди как муравьи внизу. Море в белых барашках сливается с туманом, на горизонте гроза… Вдруг вижу – машут руками, кричат. Я чётко слышу с такой высоты: «Аттракцион сломался! На сегодня – всё!» Все внизу расходятся. Я знаю, что они спешат на последний корабль. Спускаюсь. Спешу за ними вдоль берега. Уже ночь. Здесь фонтаны, клумбы, роща… Какие-то статуи из бетона. В роще поют бородатые барды, там разбросаны палатки. Никак не успеть – ложусь на траву, рядом овраг и глубокая яма, засыпаю…

Поезд уносит меня вдаль. За окном сырые леса; это республика Коми – заброшенные полустанки… Едем дальше, спешу. Я должен сесть на корабль, он уже гудит, ждёт… Пойдёт в Норвежское море, там льды, наползёт туман, капитану передадут по связи, что будет шторм. Слышны гудки. Где-то города, катаются на коньках, там вечереет… А в море туман, корабль встал, ждёт шторм.


                «Жабиццо»
Стою на высоком берегу реки. Смотрю, как под водой плывут жабы. Много жаб. Они здоровые, с крупного ежа, жирные. Жир и длинные гребенчатые бородавки трепыхаются потоком воды, гладят водоросли. Жабы целенаправленно плывут по течению…


                «Ты»
Мы все сидели за большим столом. Все самые близкие друзья. Собрались по какому-то радостному поводу, связанному со мной. Все поздравляли, выказывали глубокое уважение. Рядом со мною сидела Ты. Скромно улыбалась, молчала. Ты привела меня в этот мир. Моя сила и радость; все друзья, человеческие тепло, великие достижения – всё это благодаря тебе. Крепко сжимаю твою ладонь под столом; никто не видит. Ты, улыбаясь, плачешь. Я ощущаю безграничную любовь. Безграничную силу и Ясность. Мыслью абсолютно ясно – нет тяжести воспоминаний, боли и обид – нет комплексов и блоков. Сознание работает в полную мощность, и ей нет границ…
Я что-то говорю. Ясная, чистая речь. Все присутствующие уважительно замолкают. Мы обсуждаем что-то важное и доброе. В воздухе искрится юность – сам мир обновляется и меняется к лучшему…

… Я навсегда запомнил это ясное, безграничное сознание; энергию и волю, работающие в полную мощь. Чистую, зычную речь, которая легко и прямо выражала мои мысли и писала их прямо в сердцах окружающих… И тихую, молчаливую, робко улыбающуюся Тебя, сделавшую меня таким из погибающего, забитого уродца….
Я навсегда запомнил этот сон…


                «Любила?!»
Шшш-ш-ша! – Шипела голова змеи. – По камушкам, строчками, до десяти! Волка, этого волка нашла! Падает, вертится, кружит… Вертится, строчками, точками…
Он воткнул нож в эту шипящую ядовито-фиолетовую голову. Он со страхом одёрнул руку, но голова змеи уже умерла…


                «Няка-Нэка»
Жирная рыжая мягкая кошка прижималась ко мне и мяла лапами. «Я люблю тебя! Люблю сильнее всех! Люблю сильнее М! Только ты! У меня есть только ты! Люблю лишь тебя!...»
Мне было приятно тискать толстую мягкую кошку, но я не верил ей. У неё в голове батарейки и не кончился заряд…


                «Всё по конам, мразь!»
Он смеялся, со злобной радостью глядя в глаза той, кого любил. Он нассал в её окаменевшее лицо, и, нависши над ней, принялся забавно играть своими яичками. Поочерёдно, вверх-вниз! Когда она, собравшись злобой, попыталась схватить их, он ловко отпрянул. Потом он взял свои яички и приложил к её промежности – они приросли. Он злобно расхохотался. Он оторвал ей яички, положил себе в рот, пережевал и выпростал, а дерьмо вложил ей в ладошки.
Он ушёл, а она осталась беременной. Её живот стремительно рос, в нём увеличивалась в размерах вся боль и предательства, что причинила она ему и другим. Теперь – это её боль и предательства… Скоро роды,  и созревшее чудовище разорвёт её…


                «Слава Карине! И Оле слава!!»
За вокзальной площадью проходили танцы. И я пошёл – ни разу не танцевал. Меня подхватила в вальсе незнакомая девушка – страшненькая и тощая, как вобла. Из-за её плеча я вижу – стоит Карина. Откуда она здесь?? Пришла вдвоём с сестрой Олей. Карина стала необычайно толстой, только лицо осталось красивым. Она замечает меня, танцующего с девушкой. Я вижу в её глазах ревность. Не глупо ревновать? – Думаю я. Чужие люди. Полгода вялой переписки, две встречи-прогулки, неловкое молчание, холодные сердца… Всё давно порвалось, не склеилось, она «бревно», и я полено. Но я отчего-то рад, что она ревнует. Пусть. Её высокое чсв полезно иногда обкарнать ревностью, и я изящно обнимаю незнакомую партнершу по танцу… Жирная Карина скрылась в мелькающей толпе. А мне уже пофиг, да и ей пофиг, алел закат и танцы продолжались…
Я шёл по залитой закатом улице, цвели пионы, шелестел июнь, в мареве нежился городок на холмах…
- Оставайся в нашем городе насовсем! – говорила мне пожилая пара, похожие на бездомных. –Вон – бесплатно квартиру отдают – говорили они. Я помню эту квартиру – большой балкон из чёрного камня, нависающий над людной улицей. Площадь балкона 16 квадратных метров. Он крытый – и это и есть вся квартира. Я знаю, что через несколько лет этот балкон непременно обрушится… Что-то думаю, собираюсь сходить в жкх… Мне негде жить, и нравится город на холмах… Бреду куда-то по сумеркам, только не на вокзал… Там дорога в прошлое и бродит с Олей жирная Карина. Что вообще далось ей здесь?? Чужие люди, ни любви, ни ненависти. Глупый перекрёсток, бредовый сон…


                «Кэ-ляка! Кэ-ляка, чаху!»
В Городе весна: всё залито талыми водами. Светит солнце; лучи его искрятся на поверхности воды… Поют птицы – скювите! скювите! Тёмные дома торчат из воды – тот заброшен, этот… Зияют пустыми глазницами. Дома старые: неоклассицизм, барокко… Вода подступает к нижним окнам, плавает мусор, ветки... Деревья стоят в увядшей жёлтой листве. Здесь зимой листья замерзают, не опадая. Облетают они весной, перед тем, как на их месте распустятся молодые… Скользит белый пароход вдали. Там река: но всё одно, вода разлилась повсюду: сверкает, как солнечное зеркало…
Я спускаюсь в Метро, здесь тускло, зябко, мертвенный свет неона… Какие-то торговые ряды, бродяги, вьетнамцы… Всё блёклое, призрачное, как голограмма или сон во сне… Я сажусь за свободный столик, отвернулся к стене, уткнул лицо в ладони, плачу…хочу умереть, исчезнуть! Слышу – эм, у вас что-то случилось?? Стоит девушка, бледная такая, невесомая. У девушки угловатые черты лица, длинный и узкий заострённый нос, бездонные черные глаза… Да нет… - говорю. – Всё в порядке. Она видит, что не в порядке… Не дура и не равнодушна… - Я работаю здесь уборщицей – говорит. – У вьетнамцев…
Не знаю, что ей ответить… Она приятна мне, но что дальше?
- Приходи сюда время от времени… - говорит она. Улыбнулась смущённо, уходит…
На следующий день я снова здесь. У меня для неё подарок – расчёска. Она сегодня в странной чёрной пижаме; она очень рада подарку, протягивает мне зубную щётку. Коротенькую такую. И я рад. Мы просто сидим рядом, иногда смотрим друг на друга, смущённо улыбаемся…

Теперь я прихожу сюда каждый день. Мы дарим друг другу дурацкие, безсмысленные подарки… Мне с ней хорошо. Ей, наверное, тоже… Может быть, я что-то испытываю к ней. Даже наверняка! Вечером иду по улице, пахнет прелью, в пустых глазницах домов птички – скювите! скювите! ЛЭП уходит за горизонт… Подумалось, там дорога в детство… Я точно что-то испытываю к девушке-уборщице; моя душа хватается за неё, как утопающий. Но как сказать об этом?? Здесь – молчание и подарки, а любовь в открытую? До неё как бы шаг и в то же время безконечность…

На следующий день прихожу опять. Неоновый свет блёклый, зловещий… Кэ-ляка, кэ-ляка, чаху! – мертвенный голос разносится над рынком; голос как фонограмма, или как сон во сне… Снуют вьетнамцы, кто-то моет пол, другая девушка… Сажусь за столик, сзади подходит парень-цыган. – Э, брат, давай выпьем за твою маму!?
Он хочет завязать знакомство, но чую – его намерения не добрые. Я не знаю, что ему ответить: я не пью, и у меня нет мамы…


                «Кретин»
Детство… Едем всей семьёй на новую квартиру. Поезд рассекает сонную лесостепь. Тут собрались все знакомые родителей со своими детьми. Дети затеяли игры, крутятся на карусели, с визгом бегают в кустах… Я нашёл маленький тихий уголок в кустах (да, кусты и карусель в вагоне поезда, ведь это – сон). Присел в уголке, чтобы от всех укрыться – хотелось побыть одному. Сижу, смотрю в своей голове фильм – тут подходит кассирша. Высокая, грозная тётка. Не столь толстая, сколь могучая. Она фальшиво и злобно улыбается мне – как идиоту или кретину, которого хочет обмануть в своих намерениях. Я вижу у ней под жакеткой телефон: вороний глаз камеры хищно глядит в меня. Она расскажет всё обо мне Т Е М, недобрым… Обязательно приврёт дурного – улыбка злобно застыла; она поняла, что кретин заметил вороний глаз, и понял её настоящее намерение…


                «Застава».
Еду на поезде-велосипеде. Я – машинист и единственный пассажир. Мотает сильно. Дорога – заснеженные мёрзлые ухабы; вроде колея, но рельс не видно. Я мчу куда-то, рвусь вдаль: это бегство: за угрюмые рощи и холмы. Поезд-велосипед сам несёт, да быстро, по жутким ухабам, и я даже не понимаю, как возможно ехать по такой дороге… Вот – Застава. В снежном поле железный забор, у ворот стоит часовой. Думаю – пропустит по-тихому, вон – какие поля свободные вокруг. Но часовой холодно говорит подождать. Он куда-то звонит. На плече автомат. Он не открывает ворота… Смеркается. Вот, отворяется дверь складского здания рядом, выходит монгол. Чувствую страх и гнев. Я вспоминаю, что моя родина под игом… Монгол наезжает, орёт что-то, машет руками перед лицом. Он приказывает идти за собой. Ведёт в мрачный подвал под тем громадным складским зданием в зимнем поле. В подвале свет, капает… Он открывает решетчатую дверь, швыряет меня в камеру. Спрашивает с апломбом – тебя в свинью превратить, или в собаку?? Может, в лисицу??? Ни в кого!!! – отвечаю я.  Лисица лучше, но ни в кого!!! Говорю смело, с вызовом. Монгол остыл, посмотрел даже чуть уважительно. Ждите! – бросил он. Оглядываюсь. В камере ещё сидят дед и девушка. Здесь сыро и жутко, вглубь ведут какие-то ходы… Надо было объехать стражника подальше… - с тоской думаю я.


                «Упс»
Я лазаю по деревьям – в высоких кронах, как обезьяна. Внизу едет машина скорой помощи… Идут прохожие, замечаю колдуна… Вот, прыгаю по веткам вдоль высокой белой стены. Она так высока, что за ней – не видно. Я ищу дом. Мы приходим с бабушкой с мфц. Принесли кучу документов. Кудрявая старушка в очках долго придирчиво проверяла наши документы, и когда дошла до медной монетки с отверстием посередине, вскрикнула – это никуда не годится!!! Бабушка подала женщине свою монетку, из более светлого металла. – Это данные вашей пенсии!! – возмутилась женщина.
- Что же нам делать?? – спрашиваем мы. – Предоставьте верные данные!!! – отвечает женщина.
Я без понятия, где их взять… Расстроен, встревожен… Мы уходим.
Вот, я снова лазаю по верхам. На этот раз по крыше своего давно заброшенного дома в глухом месте. Я расшатываю и хочу выкорчевать из ротонды на крыше огромные часы с массивным бронзовым механизмом. Думаю, это нужно, чтобы когда я насовсем уйду, эти часы не привлекли мародёров…


                «2 стула»
На чёрном фоне вращается два десятиугольника. Они фиолетовые, с мерцающей яркой голубой каймой. В темноте прикреплена голова л.ю.с. К ней подключены пульсирующие провода и трубки.
«Ты» - говорит л.ю.с. – Никак не хотел воплощаться, а я не могла забеременеть. Заманить тебя смогла только та балерина, и в 91-ом всё получилось…

Смотрю фильм – заглавие «12 стульев». Но показывают Долину ведьм. В кадре невероятной красоты пейзаж – изумрудно зелёные холмы, искристая река в каньоне, на горизонте – туманные грозные горы. А небо – голубое, до головокружения. На лугах пасутся единороги. Вид откуда-то сверху. Над холмами на мётлах летают ведьмы – юные девушки в старинной одежде. Вот подлетает одна – черноволосая, стрижка карэ, одета в простое ситцевое платье в горошек. Игриво улыбнулась и унеслась прочь…

Потом я видел двух мопсов в коммунальной квартире. Там было окно – кактусы на подоконнике, тарахтел холодильник. Я знал, что сейчас 1941 год. Я снова увидел голову. На этот раз голову того парня. Его лицо было вытянутым, угловатым, с костлявым подбородком, раздвоившимся носом и как-бы натянутой кожей. Он говорил монотонно и тихо, перед глазами плыли картины… Он говорил о Душе, о вечности, о чистом сиянии, и о Долине ведьм…

…За окном шумел дождь, там гуляли влюблённые, и я видел мир их глазами. Я знал, что сейчас 1941 год, но не тот, который в прошлом, а тот, который в будущем… Это были бусины ожерелья, и все мечтали найти его, как в фильме «12 стульев»… Но целиком ожерелье никто собрать не мог.
Я знал, как сильно не хотел воплощаться… Как уговаривали о н и меня… Но я так и не мог понять, кто была эта балерина, из-за которой я согласился…


                «Поросёнок»
Я прихожу к брату. Ну-ка! Где мой зонтик и прочие вещи?? – спрашиваю.
Он подаёт мне. Гляжу – зонтик измазан в говне; в говне измазан и затуплен мачете, а в пластмассовое ведро складывали говно. Я беру вещи. Но на пустыре за домом кричат поросята. Потом толстый потсан на велике гонял к речному мосту – вернулся на холмы, к гаражам… Там был жд переезд. Его схватил сентиментальный накачанный мужчина с большим подбородком. Он выпотрошил толстого потсана, за то, что тот мучал маленьких поросят…


                «Пеленор»
Сквозь тревожный сон звонок будильника. Я у бабушки в дальней спальне, за шторой – свет. Забыл, что бабушка умерла… Открываю штору – гремит, ревёт войско – чёрное, до горизонта… Орки, тролли, назгулы… Выстроились, как под цитаделью Минас-Тирит.
Это звонили Т Е  С А М Ы Е , мечтали сообщить недобрые вести…


                «ДаркНет»
На большом экране показывали в динамике дрейф континентов. Как Англия, Уэльс, Ирландия смещаются за миллионы лет к западу, в Атлантику, подворачиваясь на север. Аудитория молчит, заворожена…

Вечером я поставил палатку на заросшей тропе. Там недалече посёлок, крутые высокие берега водохранилища. Толстая девушка качалась на качелях против палатки: рядом её дом, но не позвала к себе. Вечер был тревожный…

А под утро они купались в водоёме, весело кричали, плескались… Закат снова был тревожный…

… Незнакомец привёл меня в тоннели. Сеть, лабиринт подземных железобетонных ходов, разбегавшихся в разные стороны. Там сырость, тьма, какие-то трубы в лохмотьях, ржавые задвижки… Мигает тусклая лампочка. Свет недобрый, красновато-мутный. Как отблески костра в ночном лесу. Вдруг крик потряс меня до недр души!!! Что такое, что такое?? – вскочил я, хватаясь за топор. Неземной ужас и боль слышались в этом крике. Я видел Алешку, его исказившуюся гримасу, и тень, нависшую над ним. Это был мужчина спортивного сложения, его лицо скрывал капюшон. Свет, где свет?!! – кричу я. Лампочки мерцали тускло, тоннели разбегались, уходили в недра… Я видел незнакомца, он холодно улыбался мне – только сейчас заметил – тот притащил с собой пакет – чёрный такой, плотный. В пакете лежало что-то тяжёлое, мягкое и мокрое…
П.с. Я не знаю, кто такой этот Алёшка.


                «Три-ица»
По разбитой лесной дороге везли к Объекту металлолом. Там стояли ржавые трактора, аварийные бараки. Кругом – лес. Я вырезал из дерева фигурку. Показал её Хозяину – ему не понравилось. Слишком маленький размер взял – говорил Хозяин. – блоху подковать и то проще.
Я всё ещё старался, но видел – ничего не выходит. Крохотная фигурка девушки получалась непропорциональной и толстой.
А почему вас называют Хозяин? – спросил я. Он смутился. Я… Хозяин лесов. – ответил он. А ещё у меня Три-ица. Как это, Три-ица? – спросил я.
Хозяин леса расстегнул свой обтягивающий супергеройский зелёный костюм, и я увидел три могучих волосатых сосца на его груди. Он приснял супергеройские зелёные трусы – и я увидел три мохнатых тяжёлых яйца… Меня это не смутило: к Хозяину я отнёсся с пониманием, он был добрым.
Он отвёл меня на Выселки, и сказал: живи, здесь ты найдёшь уединение и покой.
Там была железнодорожная станция, у моста через ущелье, но поезда не ходили по жд, и никого не было. Только разбитая колея и лесная дорога. Выселки – это две хижины на поляне. Вокруг высокие зелёные горы, изумрудные дремучие дубравы и липники. По периметру поляну окаймляет ручей. Чистый, струящийся по камушкам. Там есть заводь, а над нею – водопад. У заводи каменистая коса: я прошёл туда по нужде… вдруг вижу сбоку – гадюка! Приготовилась уже к броску. Я – раз! Палкой по ней. А гадюка с нереальной скоростью взлетела в воздух и взорвалась… И тут боковым зрением я узрел настоящую опасность – под водой лежали три огромных полоза. Я знаю, что это полозы, но размером они походили на удавов. Не знаю, откуда взялась эта ярость – я в неистовстве рубанул топором и отсёк одному из полозов голову. Я видел, как другие скорбно лежали у дна, в помутившейся воде. И тут понимаю, что это были добрые полозы… Что я наделал, что я наделал…


                «Затишье перед…»
Детский лагерь располагался у лимана. За болотцем и ржавым забором тонули в зарослях заброшенные корпуса. Я заходил в один из них – солнечным днём… Я видел пару десятков обезображенных трупов, подвешенных на крюках. А потом мы приходили туда вместе. Там не было трупов и крючьев, только чешуйки страха отлеплялись от стен…
Мне сказали: в том здании работали нацисты, давно. Хотел уехать из этого города – туда, откуда прямой рейс до Токио.
Шёл вдоль лимана… Там была гладкая чёрная скала, откуда смелые прыгали в воду. А потом поворот – и вот он, город. Крутые улочки сбегают к воде, на горе башенки. В лимане плавают на катамаранах и лодках, много людей – все расслабленные, сонные. Там за лиманом море – мелководное, тёплое. Сел на лодку, плыву… Причалил. Там остров, на острове заброшенный дот. Внутрь спускаюсь – там рыдает женщина; она говорит, нацисты убили её мужа, показывает растерзанное тело. Я гребу на лодке обратно, иду в полицию, говорю, что произошло. Говорю, надо купить женщине арбуз – поднять настроение. Полицейский смотрит неодобрительно. Понимаю глупость своего предложения…
Дальше я плыл вдоль берега моря. Там мосты и понтоны, там тренируются нырять, а на дне – утопленники. Сюда придут воевать зимой. Я слышал, сюда отправляют зимой самых бешеных, и зимой будет всё иначе…


                «Переливы»
Это вёльва пророчила – родился я сыном ярла Рагнара. Вот помню – сорвались мы с места, едем на конях по узкой улице. Я удивляюсь, откуда в стране викингов пятиэтажные панельки с евроокнами… Меня обгоняет Большой. Он сидит верхом на буйволе, и сам он похож на буйвола. Он Сильный, он из гуннов – говорит Рагнар. Дальше лес, молодая поросль березняка… Там ходит грозный медведь – говорил Рагнар. Его сопровождают волк и кабан. Они охотятся вместе.
Вот, приходим в наш новый дом, в как бы покинутой деревне в берёзовом лесу. Там изгородь, а за ней, вижу в сумерках, бродит большой горбатый медведь. А чуть в стороне – волк и кабан….
Помню, как мылся с дороги; как в тёмной избе рассматривал карту, где сразу за Селигером начинается Исландия…

Вот, я уже стою на сцене где-то в ночном большом городе. Мы – музыканты, готовимся к концерту, репетируем. Я стою с гитарой, высокий, патлатый, в джинсах. Вокруг суетится Остроносый: как, что, куда – он тут всем указывает и всё решает. Ощупывает мне карманы. Там «шпага» техкрим. С этим нельзя – говорит. Подходит к Бородатому – нашему басисту… Я сбегаю по-быстрому со сцены, ищу куда спрятать «шпагу». Вокруг ночной город… Сую «игрушку» под крыльцо напротив фонтана. Время! Бегу, бегу назад, там моя гитара, но чую – заблудился. Улицы, огни фонарей… Пятиэтажки с евроокнами. Иду в какой-то подвал. Там больничный коридор; голубой, холодный свет… Встречает женщина врач, будто давно ждёт. Она принимает меня за девушку – длинноволосый, стройный, с красивыми глазами и артистичными движениями. На безымянном пальце левой руки – медное кольцо.

Смотрю в зеркало – вспоминаю ограду среди берёзовых перелесков, и как по сумеркам бродил горбатый медведь… А теперь я девушка, и мне это нравится…