Дневник снов часть 3

                «Затем»
Сильный дождь всем мешает, а я вижу, какая глубина у облаков… Я знаю, что в Пскове ядерная война… Я объяснял деду, зачем лечить сосну…

                «Смысл жизни»
Из балкона выпала жирная девушка, а я смотрел в небо. В небе мелькал, но не давался в руки Смысл Жизни... Я видел нисходящие и восходящие потоки… Смотрел на них…
В пятках зудит свобода – бегут по тёмной тропе…

                «Просека»
Чеченцы приехали рубить деревья под просеку. Я нанимаюсь на вахту, нужны деньги… - не берут. Переживаю, как буду спать у всех на виду и бубнить во сне…

                «Так посмотри!»
У-Урр-рса-рапп-на-паппаду! – Мурлыкала загорелая японка в панаме, но я знал, что её имя – Текс Эйвери.

                «Бледное тело»
В темноте неуклюже двигался крупный мужской торс. Он пытался танцевать, но вместо его рук были тоненькие культи, головы не было вовсе, а ног его я не видел…

                «Не отвертишься, мразь!))))»
Сумасшедшая бабка угрожала меня опозорить, а потом выла, прижимаясь к деду… Я всё собирался на войну – искал какую-то мелочь в старом комоде, в квартире, которую покину навсегда… Над домом перекинуты балки – там ходят люди… Я опаздываю на войну – бегу! Путь не близок… У обрыва, где окончаются заброшенные дома, бродит великан. Злой старик приглашает к себе. Он злой, зато – честный. Я больше не увижу бабку и старый комод… Я брею щёки перед зеркалом в чужой комнате, и вспоминаю, как во сне сзади ко мне подошла молодая цаганка и положила руки на плечи. Я дико рассмеялся и положил свои руки на плечи ей, а она тут же обернулась худой долговязой борзой собакой – Не-е-е-т – Ухмыльнулся я. Я вырвал молодую цаганку из борзой собаки – и всё её – вернул ей…

                «Сорвался…»
Прохожу мимо привязанного к столбу монстра – зачем-то его раздразнил. Он бросился на меня – его держала толстая, хорошо сваренная цепь. Но монстр был свиреп и ужасен – косматый, горбатый, с когтями размером с серп – как безумный он рвал цепь и жаждал до меня дотянуться… Я уходил. Быстрым шагом по улице Горького. Оборачивался на монстра – не бежит ли за мной? Подбежал к перекрёстку… Монстр отсюда едва различим в конце улицы. Вбок ведёт тёмный переулок, в его конце библиотека. Захожу туда. Там большой читальный зал. Сидят люди, ходит мужчина-библиотекарь, похож на того английского актёра с длинным лицом… У него короткая стрижка и золотистые волосы. За окнами, обратил внимание – сумерки, и страшный ветер срывает листья. Я тоже взял книгу. Листаю – незнакомый старый текст на французском; там говорится о двух странниках в туманных горах…
А я вспоминаю свой дом – каким он был уютным и светлым; какая у него была хорошая кровля – совсем не текла. Как много было уютных углов, куда можно спрятать вещи, и были сарайки, и крепкий забор, и любимый участок земли… И какая природа вокруг – она и любовь и печаль, перелески, холмы, да берёзовый шелест над морем ковыльным; - а закаты, ах, закаты! – над страной закатов опаловое зеркало, воздушных детских грёз…

Но уходил я прочь – и были горы, и чёрная тайга – ещё родная, но холод и печаль – легли на зыбкий след…
И вот я видел, как двадцать молодых мускулистых парней взяли в рабство гладиаторами. Они должны выжить первый бой, и они – выжили… Всё до одного. Но их всех полагалось скормить львам, и был какой-то идиотский принцип – давать львам только равные куски. Но мускулистые парни были разного роста… Их всех уложили на крепкую деревянную кровать-настил, расчертили линии примерно по пол-метра… У троих лишь эта линия проходила по суставам – коленным и тазовым. И вот мистер Криптус говорит: «что, братци, придётся потерпеть!»
Ему выносят меч – шепчут – сама королева приготовила этот меч! Я вижу с удивлением, что этот меч – широкая и коротковатая катана с дамасковым клинком. Мистер Криптус берёт меч… И втыкает одному из парней в коленный сустав! Почему втыкает, что за бред… - думаю я. Проткнул –и начинает резать! Во рту у парня зажата зубочистка! Мне непонятно и жутко… зачем это всё?? Я знаю, что я лишь свидетель, но я думаю, а смог бы я выдержать такое?? Всем парням отделили голени; только троим – точно по суставу, всем остальным – выше или ниже. Голени отнесли… Их отдадут львам… Мистер Криптус подошёл к первому из парней и приготовился вонзить свою зверскую катану в область шейки бедра… А я вдруг вздрогнул – это с цепи сорвался косматый монстр…
Мне никогда не вернуться в свой дом, и я умер.


                «Додик».
Еду на троллейбусе. Наверно поздно – темно за окном. Пересекаем Мост.
Вдруг – входит толстый парниша. Он такой – с претензиями, на негативе – раздражён. Я вижу и знаю, что парниша - бомж. И хочу помочь ему. Вы бомж? – спрашиваю. – нет-нет, не бойтесь – улыбаюсь. – Я тоже бомж.
- Да… - Сквозь зубы сцедил парниша. Он толстый, аж квадратный, а ещё у него лицо додика и прыщи. Он говорит: «у меня есть 380 тыс.руб. и я не могу купить жилище в К-ской области». Как?? – удивляюсь. – А где Вы искали жилище? На 380 тыс.руб. в К-ской области Вы себе прекрасный дом купите! Не только в СНТ, но и в деревне! Вы – говорю – искали на авито?
Толстый посмотрел недоверчиво, изподлобья. «Нет». – буркнул.
- Так поищите на авито! – улыбаюсь я, в белом пальто. – Там Вы точно найдёте!
Мне приятно помочь бомжу, да ещё прыщавому, толстому, с лицом додика.
Но «додик» странно и зло на меня посмотрел…
Тут троллейбус сделал остановку, и толстый как ошпаренный выбежал на улицу. «Мразь!!!» - Заорал он мне и показал три средних пальца. – Ты думаешь, я не знаю??! Хотел меня обмануть!!! – Дверь закрывается, троллейбус трогается. Я вижу за окном, как теряется толстый – лицо бешеное, из рта течёт пена…
«Неблагодарная свинья» - холодно молвила бабка, оказавшаяся на сидении слева от меня. «Он споткнётся, не переживай…» - Добавила она. Мне стало не по себе. Представил, что она сказала бы с легкостью и про меня, кому-то другому… На додика я не держал зла. Но он, почему-то, не так меня понял…

…..Потом я шёл узкой тропой, что вилась по краю водоёма с обрывистыми берегами. Сперва это был карьер-водоём, а потом водоём-река. Смотрю вниз – там пороги и острые камни, вода журчит страшно, и под руслом тайные сливы – куда-то глубоко. Большая часть воды утекает поверх, в русле, но часть засасывается вглубь…

…. В подвале карантин. Там, в центре, к потолку прикреплён огромный блестящий и острый крюк из хирургической нержавеющей стали. Туда пускали только через турникет, пахло больницей и было страшно…


                «… А имя не скажу…»
Раскисшая дорога говорит: «чав-чав!» Огибает дачу – дальше правление и лес. Дача бабушки. Это хижина из самана: первый этаж небольшой, там только прихожая, зато выше надстройка – как баня Юбабы. Надстройка из чёрных гнилых досок, она готическая и шаткая. Кусочки фундамента и самана отваливаются на дорогу…
Дед ведёт меня дальше в лес. Лес странный. Ивы в три обхвата, но растут редко. Трава зелёная, короткая; пасмурно, листьев нет… В воздухе летают разноцветные бабочки и рыбки.
- Да… - говорит дед. – Этот лес нельзя рубить, но можно прореживать…
 Там, за равниной с ивами – невысокий кряж. Он совсем без травы и устлан хвоей. На нём растут сосны. Сосны огромные, как ивы - в три обхвата. Меня манит вдаль… Там дальше – тоже лес, тоже ивы, трава… Там пасмурно, в сумраке летают бабочки и рыбки…

…. Её звали …….. Холодова. Имя не скажу. Когда я пришёл во Дворец, она стояла с подругами у планки. У неё была тысяча друзей Вконтакте! Я спрашивал позже: «откуда у тебя столько друзей Вконтакте?» Но ведь она была балериной и немного моделью, пару раз выступала на сцене…
Она была одинока. Нет, не так… Она была FOREVER ALONE. Вот вам судьба, злой рок, фатум. Из тысячи друзей Вконтакте ей почти никто не писал, а с личным – никто. Её подруги-по-сцене плели интриги, обсуждая за глаза. Они «кривые», они общались с ней и шутили, но она была «она», а они были – «мы». Они готовы были предать её в любой момент…

… Начальник Геннадий сверлил гантелю. Там внутри полость – он зачем-то засыпал туда порох, а потом сидел в фойе, украдкой любовался в зеркало на свой супергеройский подбородок. Он – тоже не любил её. Он гонял их на растяжки; сам гладил свои лэгсы в лосинах; он любил себя и её подруг.
… Помню, я часами любовался её фото Вконтакте. Не дрочил – любовался. В жизни она оказалась в 100 раз красивее. Худенькая, рыжая, сероглазая – лицо особой породы, не спутаешь. Глаза пронзительные… кажется, слёзы хлынут. Но я не видел её плачущей. Мало кто видел.
Она была FOREVER ALONE… И даже Вконтакте ей никто не писал. А подруги – не хранили секретов…

… Здание Дома Культуры окутывал туман. Вспоминаю, как в школе сидел за последней партой. И тут встаёт брат. Мы все подходим к планке. В зале полутьма. Сумерки дышат в окна. Мы отрабатываем удары мечом по большим покрышкам. Мечи полновесные, из рессорной стали, затуплены. Мы лупим ими по покрышкам. На последней парте сидит додик Никита. Он слесарь – чинил газовые трубы, и нашёл гантелю. Потом мы подметаем класс. Ходят какие-то деловые… За большими окнами кружатся блики фонарей и тени. Зажигаем свет…

… Про неё мне говорили, что она плохо кончила… Она была балериной-и-немного-моделью; любила культуру и красоту; любила закаты и аниме. Ей не писали Вконтакте её тысяча «друзей», а подруги плели интриги… Она была – «она», а они были – «мы». Её звали ……. Холодова, имя не скажу.

Я тоже не умел полюбить её так, чтоб она поняла. Получается, её не любил никто…

… Ночью река раздваивалась. Был поток налево и направо. Нескоро, но они оба приводили к морю. Над морем светил день. Там был парапет и лягушатник, куда ныряли на 10 метров, и говорили: «неглубоко!». Я вроде как сидел на понтоне и строгал палочку. Там нависала гора, а дальше - лес…

… Какой-то огромный чердак, в нём куча старого хлама. Я жадно ем мышей, жаб и лягушек, и кормлю ими собак. В углу стоит большая бочка. В щели струится дневной свет, и тысячи пылинок танцуют, напоминая детство…

                «Слёзы ливанских кедров»
У бабушки в деревне буфет. В буфете на нижней полке голова арабской принцессы. Голове 100 лет, но она как живая. Лицо смуглое, грустное… Они – искали эту голову. Хотели купить за любые деньги…
В Палестине был звездопад и ливанские кедры шумели под ветром…
Я смотрел названия книг – искал Азора – там был переплёт старинный, чёрный с золотым… Поезда стучали куда-то. Ночь… Проехали Рязань…
… Рядом с головой хранилась головка чеснока. Я показывал им на этот чеснок – он безценен – говорил я им… Чесноку тоже 100 лет, он не сгнил, не заплесневел – а стал янтарно-золотым; он будто налился чистой смолой…
… В подвале за справедливость озверел старый мент. Он расстреливал всех из ТТ. Его теперь никто не догонит…
… Я не знаю, зачем, из головы арабской принцессы готовили суп. Добавляли шафран и смолу ливанских кедров… Подул сильный ветер.
… ВК ссорились не-друзья. Право, такие тупые…

… Я всё не мог придумать аналогию к выражению «масло-масляное», чтобы получилось то, что из моей жизни…


                «Фонарь»
Старый отец-вампир пришёл ко мне в гости. Мы с ним стреляли в старый сарай словами. Слова были как дротики для дартса, только коварнее. Отец-вампир показывал мне особые слова, с крючками, от которых старый сарай принимался гнить… Там было много сараев – они стояли рядами, улицами. Вокруг – открытые пространства, внизу – железная дорога…

Михаэль Драу пилил паркет, отпиленные дощечки из твёрдой берёзы складывал башенкой… В подвале под подъездом общая кладовка – её огородили решёткой. Там мы с братом выкопали глубокий погреб, а он держал мотоцикл… Тот, мутный, шёл вдоль дома с пустым ведром. Он следил… В книжечку записывал – там ещё было про питание по фэн-шуй и про тётку, которая изобрела парашют…

По пути из дальней деревни я свернул в лес, и там таилась заброшенная часовая мастерская, в этом лесу. Она представляла собой маленький сарайчик из сгнивших досок, с просевшей крышей из плёнки. Вокруг – берёзовое мелколесье, бурьян, болота с осокой… Я рассматривал старинные инструменты в этой мастерской, и нашёл ржавый перочинный нож. Потом ещё, другой формы, и ещё, ещё… Штук шесть ржавых старинных складных ножей. Я понял, что это всё ножи моих бабушки и деда… А на втором этаже стоял детский столик и горшок.

Потом я был в городе. Дерево скребло о стекло. За стеклом скрывалась Тайна… Я карабкался в гору «на четырёх костях», там бело-красная вышка, тёмный домик, собачье название, и голубое небо с ликом Вечности, Любви и Грусти… А под ним - реминисцентный пейзаж из детства… Там ласкало другое – детское солнце, тени играли изумрудной листвой. Какие-то птицы, одуванчики, тополиный пух… Сырые ржавые трубы гудели у кирпичной стены… А вскоре случилась Катастрофа – всё рушилось, огромные конструкции летали в небе – я с какими-то людьми прячусь в прозрачное здание, в которое прилетает грузовик… Я вижу Париж с большой высоты. Париж стоит на высоких холмах, и сами холмы как-бы парят над землёй… Занимался рассвет над Сеной…

Влюблённая пара повесила одинокого парня. Они надели ему на шею петлю – и повесили на фонаре у людного перекрёстка. Парень был похож на Андерсена. Он никак не хотел (или не мог?) умирать в петле – он лишь бессильно болтался, и рассказывал всем истории и сказки, но его никто не хотел слушать…

                «Капля яда»
Нищий с клюкой волочился по озимому полю. Он думал, что у тех, богатых, гектар в Куртамыше. Там теплее, и земля родит… А у него гектар в Камышлове – там круглый год снег… Я спустился в ущелье, и на меня напал змей. «Маленькая капля яда убьёт всю семью!» - вспомнил наставления бабушки. Испугался. У змея было два хвоста – хвост на своём месте и хвост на месте головы. Пасть змея находилась в животе – там было утолщение, как у удава, проглотившего дыню. Змей хотел обхватить меня двумя хвостами и впрыснуть каплю яда…

… Там, в пустоте, открывались окна, и в них пели птицы…

                «Вспомни!»
На кровати лежит некрасивая кукла – она пристально смотрит в меня, открывает рот – а там волчьи зубы….
Перед глазами на багровом фоне надпись на иврите. Она движется слева направо… Я не могу разобрать надпись, ибо не знаю иврит…

                «Подарок»
Ко мне приехал дядя – он продаёт два ножа. Рассматриваю их: большие, добротные, крепкие. Мне не хватает немного денег; знаю, аванс через три дня… Ничего – говорит дядя. Он продаёт мне ножи со скидкой. Я собираюсь идти… Путь через огромный тёплый чердак, с которого начинаются водосточные трубы… Дядя говорит: Подожди! Он подаёт мне ещё два ножа – в дар. Рассматриваю их – это два боевых кинжала, один с ромбовидным сечением, вроде рыцарского, а второй – с треугольным, колющим. На нём три дола, как у ягдкоммандо, но клинок не витой, и рукоятка классическая – крестом. Оба кинжала сделаны из странного нержавеющего металла, слегка желтоватого, будто никель. Я беру кинжалы, но не знаю, что с ними буду делать…

…Смотрел на февраль с крыши… Капли по стеклу…. В вазе колыхались белые цветы…

                «Дом»
Возвращаюсь в заброшенный дом в деревне… Как долог путь – мы говорим с братом в бытовке; я рассказывал про толстого и эго; про то, как гадили в подвале; зачитывал советский справочник по магии: там говорилось про слова и «прямое воздействие»… Брат тоже говорил. Говорил про верхотуру у небоскрёба; как выбирал топор; как бандиты убивали их…
Падает сцена. Актёры открыты и спорены; могильный ветер задувает свечу…
Я стою в доме. Пустынно. Они – разрушили веранду, но на окнах по-прежнему решётки… в них задувает ветер. А я смотрю сквозь эти решётки на призрачное снежное поле, на танец позёмки в логу, на сиротливые тени осин… Вспоминаю герб; и танец по-кругу; и свечи, и виртуальную любовь, окно в Меланхолию… И как каскадами обрушился дождь в Сиэтле… И как приближал рассвет, и …ин холм.

Дома давно нет. Есть музыка, и вечный ноябрь играет симфонию белых теней…

                «Крапленая карта»
Я стою в магазине и выбираю карту своей новой жизни. Смотрю на неё – там острые скалы во льдах…
Кольнуло память – и снова дворы, и снова «нулевые» и снова акварельный april… сквозняк, гуляющий в сердце… На гарях за школой нашёл молоток; а вечером уже темно… На ней был джемпер и длинная юбка, и каблуки по асфальту цок-цок… Тень взбиралась по торцевой кирпичной стене без окон, на той стороне, куда светил фонарь. Становилось холодно. Я вспомнил, как в 19 веке посетил церквушку в Миассе…
А тут – новая карта, и меня повысили на работе; начальник так и сказал – «ты, мол, хорошо работаешь» - и он дал мне отбойный молоток, и я долбил им неясный материал в глубоком колодце, или шахте, обсаженной толстостенной железной трубой. Эта труба была до самого верху залита чем-то невнятным, вроде металла, серебристого и тяжёлого, но мягкого и хрупкого, словно подмёрзшая ртуть… Я скалывал этот материал, освобождая шахту бездонного колодца… Начальник меня похвалил.

Вечер. Я иду вдоль железной дороги домой… Ветер доносит запахи рассвета завтрашнего дня… Мне кажется, я умер, но это не точно. В сердце – сквозняк…

                «Гнилая»
Я сижу в спальне, разбираю свои тетради. В спальне сумрачно, прохладно, ветер колышет шторы… В зале, за дверью, сидит дед, бабушка, Оксана, [мать] и её новый ебарь. Они приехали в гости в честь моего дня рождения. Но я сижу тихо – перебираю рукописи. Вот, фонари зажглись… В небе печально летает ивовый прутик, он наблюдает, сверху…
Сквозь двери в зал пробивается свет. Там всё по-другому; там шумно, жарко, пахнет потом и новыми людьми. Я слышу, сквозь двери, как [мать] начала всем рассказывать обо мне. «Эй, ты врёшь!» - хотел сказать я с самого начала. Но вскоре я сделался немым – от кома горя и бессильной ярости, заткнувшей горло. Задыхался. [Мать] клеветала и искажала; она лгала страшно, гнилостно – говорила, что я её бил; говорила, что люблю целовать ноги; и что из-за зависти подглядываю за братом… Ей верили, а она хотела хайпа. Она говорила многое, а я за дверью был парализован. Неземная боль и обида пронзали меня, и тут! Я распахнул двери и выбежал из темноты в зал! В глаза ударил яркий свет… Там сидели дед, бабушка и Оксана… «Она всё врёт!!!» - Задыхался и кричал я. «Всё совсем не так!!! Это клевета!!! И даже правду она исказила до неузнаваемости!!!» Мне плохо. Кружится голова, тело ватное. Дед ласково приобнял за плечи. «Внучок» - говорит он. – «Я думал у тебя всё хорошо, и у меня подарок для тебя…» Дед спокойно показывает рукой в прихожую, там на полу лежит огромных размеров гаечный ключ. Бабушка и Оксана уже говорят о своём, будто меня нет, будто не мой день рождения… Дед делает им жест, мол, что я сумасшедший... Он думал, я не замечу или не пойму… Я заметил.
«Где она?» - спрашиваю я. «Она на кухне.» - говорит дед. Я возвращаюсь в тёмную спальню, там разбросаны рисунки динозавров и поверх них лежит моя контрольная работа за пятый класс – сочинение на тему «чего бы я желал больше всего на свете». Там написано, что я тогда желал сильнее всего, чтобы моя мама стала здоровой… Я беру мачете. Мачете отчего-то тупой, тяжёлый и непонятный, он очень неудобный в руке. У меня трясутся руки. Я иду через зал, коридор… На кухне бубнит её новый ебарь, и я знаю, что него в руках большой гранёный блестящий нож, и он им прекрасно умеет обращаться…

                «Ласточки»
Ночью во дворе буксовала маршрутка. Я видел долгий путь – они бранились, обещали… У маршрутки прогнивший пол.
На балконе стоял ящик с рассадой. Пахло детством и гарью. Дорога до бабы Шуры вела по бульвару и налево, вдоль стены и теплотрассы… Там похоронена кошка и он показывал гопникам армейский нож. Я стою на балконе и складываю в деревянный ящик оловянных рыцарей… Один из них рассказывал мне про девятиэтажку, где пасмурно; и о той, с которой мне никогда не суждено встретиться…
 
               
                «И каждый раз… на век… прощаясь…»
Нас садили на поезд ночью, в спешке. В вагоны грузили какие-то ящики. Я видел неясную тень, человека, он стоял сбоку вагона, а когда я посмотрел в его сторону – ушёл вдоль путей. Час до рассвета… За промкой и складами тоскливый лай…
Тронулись. В вагоне темно – только чугунная печка, только блики ночных огней. Шумит… Он угощал нас сигаретами – вкус «кофе с молоком». Я подумал тогда: «надо купить такие сигареты… когда вернусь»… Но не уверен в этом.
Я вспоминаю. Как в Городе Ночи бурили скважину для фонтана. Земля хранила секреты. Мы с семьёй сплавлялись по реке. Дикие ландшафты, тайные тропы. Это была бурная река; они лазали по скалам – днёвка на берегу… И я полез, но сразу сорвался… Я упал в тёмный омут у подножья скалы. Позже, они повели меня на другую скалу, знаменитую. Она в стороне от реки. Отвесная. Unreal высокая. Они все полезли… я тоже полез. Позже, мы разминулись… Их катамаран сел на мель.
Я бродил наверху скалы: там светлые гроты, ходы, много солнца… Знал и видел, что вдаль на север – просторы, леса… в лесах будто ходы, тоннели. Там бродят странные; я их не видел, но это другой мир…
На закате, как бы руины замка на дне карьера. На дне карьера уступ, на нём белый скелет бастиона. Потом вспоминаю казино и поиск завода… Вот, говорит, «все в сборе».
Узнаю запах. Вкусный такой, родной, с тоскою рассветов. Это он курил сигареты «кофе с молоком», а я думал… Он ушёл в закат. Спина его была широкая, а за нею – тень…
Что ты искал за тенью? Те кадры, где был бродячим артистом, и познал ЛЮБОВЬ??
В заброшенном доме звонок. Старый дед поднимался с печи, у него лицо уголовника-аристократа. Под потолком было много всего навешано – провода и металлические конструкции, а стены – голый бетон… На стене висела мёртвая девочка, будто сплетённая из стальных перекрученных волокон…

               
                «Боль»
- Сколько стоит прививка от бешенства?
- 7 тыщ!
Риторический вопрос. Я знаю цену. Дорого, но в этом есть необходимость.
Толстая советская тётка ставит мне уколы в задницу. Я знаю, это чрезвычайно болезненные уколы. Странно ощущать боль во сне… От боли поплыл. На заднице вылезла твёрдая опухоль. Нужно ещё три укола. В то же место.
- Это обязательно? – спрашиваю. Голос трясётся. Знаю, что обязательно.
Вот, она ставит второй укол. Третий… Боль, словно иглой теребят нервный ствол, или елозят лезвием в открытой ране, медленно разрезают бритвой до кости подушечки пальцев…
- Всё?
- Всё.
Знаю, что нужно ещё поставить уколы от бешенства собаке, он стоит всего 350 р, и не такой больной…

                «Заблудился»
Хожу по безлюдной поликлинике – бреду по коридору в глухой конец. Там окошко, вроде регистратуры. На стене – картины…

                «Омерзение»
Красивая милфа нежно обнимала меня. Мы были по-пояс голыми. Я видел на молочно-белой груди милфы уродливую бородавку – большую, зеленоватую, разветвлённую, как коралл… Испытывал отвращение к милфе. Но знал. Отчего-то мне необходимо с ней обниматься…
Вот чувствую, меня сейчас вырвет.
«Погоди!» - говорю. – «Мне нужно принять таблетки».
Вырываюсь из её объятий, жадно глотаю чистый воздух…
Мутит от мысли возвратиться, но по-другому нельзя: думаю, одену хотя бы свитер, чтобы была преграда между мною и голым телом милфы и её бородавкой…
Иду по коридору. Тихо… Открываю дверь в спальню – будто дурной сон. На полу, на ворсистом ковре, растут сотни зеленоватых, огромных, разветвлённых, как коралл, бородавок. Не знаю, куда ставить ногу… Бородавки воняют, и я знаю, что у них глубокие корни…
Я хватаю ноутбук. Из него надо достать симкарту и вставить в планшет. Там лента новостей и я смотрю про средства от бородавок… Но чувствую, их не существует. Экран планшета в трещинах….

 …. Вспоминаю лестницу во взрослой поликлинике, вид на бульвар, и большое окно.
Пасмурно. Ветер колышет вывески…
 
                «Ё-маё)))»
В игрушечном лимузине ехало маленькое чудовище. Из его магнитолы звуча песня: «чики-дрики, хани-мери, чики-дрики, ё-маё»…

                «Сила в Торе!!!»
С попом мы встретились наедине в кабинете средних классов. Я что-то искал, наверху спрашивал у группы агрессивных девушек; и вот, когда занятия давно закончились, я зашёл и в этот кабинет…
Я знал, что этот поп педофил и мразь, но убил я его не за это… И даже не за то, что он наводил на меня клевету, много лет… Клеветой он сломал мою жизнь. Но я не хотел его убивать…
Он начал сам. В этот раз, он решил свою участь… Он прижал меня пузом к двери. Он рассмеялся на мою просьбу о помощи в поиске; он назвал меня сатанистом. Он придирался ко мне; к моей одежде и лицу, к моей слабости и доброте. Этот мразь и педофил… Он угрожал мне, что расскажет ТЕМ то-то, и то-то, и мне будет так-то, и так-то… Мои глаза застила ярость, какую не испытывал в жизни. С диким криком я ударил попа молотком по голове. Это был не простой молоток… а молоток Тора, +13 урона против попов!!! Я пробил попу череп, и я бил ещё и ещё…
… Когда всё закончилось, я испугался. Ещё бы. Не каждый день убиваешь попа. Я видел в кино, как убившие ударом по голове пытались выдать всё за несчастный случай, и я переложил попа на проходе меж парт, будто он упал и ударился головой о угол… Я знал, что мне не поверят; я хотел лишь выиграть время…
                Иду… Женщина на вахте странно на меня смотрела. Мне показалось, я даже видел затылком – она потянулась к телефону, когда я открыл двери… Откуда она уже знает?? Бегу. Туда – дворы, двухэтажные старые бараки… За ними роща и снова дворы. Лето. Томный закат, ароматы кровавых роз… За рощей речка. Там железный мост, по нему перекинуты трубы. Это Рубеж. Перехожу по трубам…
Вдруг кольнуло – ПОГОНЯ! Чую; всё, знаю! Мне пришёл сигнал, что труп уже нашли, и его уже осмотрели милиционеры. Всё, теперь они точно знают, что это не несчастный случай! Мне в голову приходит ответ, ПОЧЕМУ всё так… Но теперь уже поздно. Я один из двух еврейских Братьев, которому выпали все беды мира; тогда как второму выпала вся любовь и счастье….

…. Я ощущаю страшное чувство вины, хотя прекрасно знаю, что прав… Но весь мир – считает иначе, и я не в силах ему сопротивляться… 

                «Милиция, пещерку выставили…»
Приезжаю в деревню. Там буксует трактор, я не могу пройти к дому… Но уже отсюда вижу чайник из спальни; он валяется у порога… Подходит сосед. Говорит с трактористом… Калякают за своё. Наконец, тот уезжает…
Я бегу в дом. Надежда…ах-ах. Будто бы, ладно бы, хоть-бы спальню не тронули… Но уже знаю. Они взломали и ограбили всё.
Сосед сухо говорит мне: «я зашёл, думал тебя ограбили, но никаких вещей не нашёл»…
Конечно, не нашёл…
Мне много, много лет работать, чтобы купить вновь всё это нужное отшельнику барахло…Но нужно ли?
Вряд ли… 

                «И поезд промчался мимо…»
Вспоминаю старую Данию и 7 дней зимы летом. Вспоминаю, как всюду бродила смерть. И то зловещее здание – флигель ратуши, где каменный тоннель уводил в бездну. И как в самой тьме, где плескалась чёрная вода Мертвых, рыжеволосая девушка скармливала Времени рыбу… Она рассказывала мне, как выйти к морю… но я как будто снова видел то здание и всюду стоял туман… Я ехал на поезде через Кировскую область; сошёл на предпоследнем полустанке в надежде на пересадку. Позже я узнал, что пересадки нет…

                «Родина»
Нынче я видел свою родину из детства. Я умывался степными ветрами, купался в весеннем дожде… Встречал рассвет над озером …куль. Волком рыскал в лесах за Подлунной горой… Слушал бормотанье ручьёв под Ашой, и шёпот той старой сосны у костра, за которой догорал закат… И кровавое солнце взошло на востоке сразу, минуя ночь, и ветер принёс дожди, и эти серые дожди шли вечно…

                «Нерезиновая удача»
Седые дали, рассветное солнце. Там стояла бытовка, в лесу, мы развешали на нижних ветках мясо… Ночью приходили волки – мы любовались ими…
В городе война… Вот, я вижу, как над вспаханном снарядами полем танцуют разноцветные силовые поля. Почему никто их не видит? Нас выпустили с палками на хаймарсы, а что делать – не сказали. В стороне взорвался снаряд, а я лёг на живот, распластался – я видел, что так делают в кино, когда взрывается… Осколки били совсем рядом, один по касательной обжёг мне задницу – и ушёл в землю. Представил… ударь чуть левее, раzпидорасил бы нахер всю задницу в фарш с костями. «**** я всё это в рот!!!» - кричу я. «У меня не резиновая удача!!»
Я точно знал, что следующие осколки от взорвавшегося снаряда меня посекут…
… Я не понимал, почему все остальные не видели те танцующие, радужно-разноцветные силовые поля, которые вели свою «шутливую» игру над раскисшим израненным полем…

… Дарил брату медведя, садился в поезд… Там не кончались дожди и клубились сонные туманы. Рассвет звал меня, но не становился ближе…
Печаль, улица, вечер… Я заходил в разные магазины, искал топор. Мне нужен был крепкий топор, очень, очень много рубить… Иду по бульвару – сидят старьёвщики, у кого монеты, у кого наковальни… Впереди был овраг, за ним – большой магазин. Там точно куплю очень крепкий рейнский топор, чтобы много, очень много рубить…

… Вдоль бульвара фонари… В этом городе очень много оврагов… Девушка обратилась ко мне по-французски.

… Я хотел навсегда остаться в лесничестве. Там волки, и в зимнее небо вплетается вязь голых берёз…

                «Не поехал»
Я так очищался – мне не мешали. Искал истину другими и сливал вонючие разноцветные горшки. Калка скалилась в гостинице-баре; они звали за Меридиан, будто призвание – превращение. В школьном туалете собрались хулиганы. Теперь ночь, и они хозяева… Он смешно падал, и все говорили – «пидарас!» Молодой силач хвастался, тянул предметы из руки… На стене висели картинки и я наблюдал игру светотени на торцевой стене, под котором мы раньше проводили субботник и он нашёл железную дубинку и спрятал её от всех в дупле старой ивы… Они подначивали – крокодил со стены грустного озера подмигнул мне и клацнул пастью. Я отказался ехать за Меридиан…
 
                «А какая ты железная дорога??»
Уехал в Москву. Ехал ночью в троллейбусе в неизвестность. Видел большой котлован, на берегу его монастырь и голый лес диких яблонь. Плакал, предвкушая рассвет… Это точно Москва? Слишком юное было солнце…
Возвращаясь, случайно сел в детский поезд. Едем через тоннель – на стене висит карта железных дорог. Она спрашивает: расскажи, какая ты железная дорога? Я говорю: вот эта. Показываю на карту… - Вот эта, на самом востоке, в тёмных лесах, заброшенная, разобранная. Она качает головой… Нет – говорит. – Ты пока живой, значит, ты не эта дорога… Вот – ты. Она показывает на вторую с востока узкоколейку. По ней тоже давно не ходят поезда, кругом лес, волки, но рельсы пока не сняли…

… Ночь, вино… Я плачу, как не хочу опять в Тверь… Везде разлилась чёрная вода, там растут белые деревья, мёртвый свет играет на перекатах… Церквушка, покосившийся крест… За этой чёрной водой причудливые коттеджи, там упыри, вампиры. Мне не выбраться из Твери…

Он говорит: «Ползи, щенок! В тебе ещё недостаточно зла…»


Минутка высокой поэзии (не сон но хз куда впихнуть)

Хорошо весною – умереть в лесу
Накормить собою – птичек и лису
Прорасти травою – колыхать ветра!
Серебрить росою – дикие луга!
Ярый и свободный, огнегривый Я ,
С юною зарёю – распахнёт Врата!!!
Вырвется на волю, из мясной тюрьмы,
Из юдоли боли, из сплетений лжи…
А над лесом пусть плывут – как прежде, облака
И любовь приносят – юные ветра
И грозой прольётся – светло-грустный дождь –
И в земле истлеет – боль моя и ложь…
Мне не нужно гроба – крестиков, оград…
И поповской кривды – про страшный-страшный ад,
Всех сплетений страсти, злобы и обид –
Мне не нужно больше – этот долг закрыт.
Мысли, страхи, стрессы – предатели, враги…
И даже интересы – навечно позади.
Над небом распахнётся – новая заря
И ярый и свободный – над миром вспыхну Я!
Улыбкою прощанья – метну закатный луч
И чистое сознанье – омоется от туч…
Я снова буду счастлив – как ярый юный Бог!
Пускай и с чувством страха, я перейду Порог…
Но страхи все погибнут – им дальше места нет
И расцветёт над миром – истинный Рассвет!
… Хорошо весною – умереть в лесу
На поле боя жизни, закончившейся с.у…..