Проблема периодизации творчества С. Дурова

Творчество ныне почти забытого талантливого поэта и переводчика Сергея Дурова можно условно разделить на три периода. Первый период (начало творчества) относится к 1830-м – первой половине 1840-х гг. Второй период в творчестве Дурова, назовем его «петрашевский», длился с 1845 по 1857 г. и был связан с кружковой деятельностью и затем с «вынужденным молчанием» в годы отбывания наказания. Третий период, самый неплодотворный, приходится на последние годы жизни, время после освобождения в 1857 г.

О начале творчества Дурова приводятся противоречивые сведения. Почти ничего неизвестно о его первых стихах, которые создавались с 1833 г., сразу после поступления на государственную службу, и размещались в альманахах без подписи. Поэт стал подписывать свои стихотворения настоящим именем, «С. Дуров» или «Сергей Дуров», только с 1843 г. Потому в некоторых работах начало творчества Дурова  ошибочно обозначают 1843-м годом, т. е. годом первой подписанной поэтом публикации, опуская целое десятилетие [Пустильник 1981: 8–33].

На протяжении столетия предпринимались попытки разыскать анонимные стихотворения Дурова. Биографам удалось устранить некоторую путаницу и ошибки в идентификации отдельных произведений и фактов, которые повторялись в старых изданиях и жизнеописаниях поэта, но работа по поиску первых стихотворений Дурова не увенчалась успехом. Разные мнения приводились и касательно первых подписанных произведений Дурова. По одним сведениям это стихотворения «Я не приду на праздник шумный» и «Бывают дни…», по другим - перевод из Байрона, напечатанный в № 43 «Литературной газеты» на 1843 год.
 
Стихотворения за подписью Дурова с определенной регулярностью стали появляться только с 1844 г. - на страницах массового ж. «Библиотека для чтения» (после смерти В. Андр. Солоницына?), «Финского Вестника» и некоторых альманахов. В «Иллюстрации» на 1846 г. (№ 26, 27 и 29), издававшейся Н. В. Кукольником, было напечатано четыре оригинальных стихотворения Дурова («Когда трагический актер», «Шекспир», «Кручина» и «Призраки»), а в следующем году их было уже около двадцати. Ко второму периоду относится поэзия и проза Дурова, написанная в стиле «натуральной школы». Об этих стихах Дурова остались положительные отзывы В.Г. Белинского.
 
По оценке критиков, русская поэзия второй пол. 40-х гг., по значению и популярности значительно «отставала» от прозы. Здесь немалую роль сыграли не только критики, но также издатели и главные редакторы журналов, которые не могли не учитывать ни «силу обстоятельств» (бурное развитие журналистики и массовой литературы в России), ни интересы читателей, переключившихся на прозу. Редакторы некоторых журналов проводили политику отказа от публикации стихотворений авторов, стремительно теряющих популярность. Эти тенденции спровоцировали появление в России новой культурной прослойки литераторов-поденщиков, зарабатывавших на жизнь исключительно литературным трудом, написанием публицистических статей, рецензий, юмористических миниатюр, фельетонов и рекламных объявлений. В их числе были и очень талантливые поэты, вынужденные работать как наемные журналисты и переводчики, газетные «подрядчики» за относительно небольшую плату. Таким образом перевод иностранной литературы, на который в 40-х гг. был большой спрос, постепенно превращался в рутинный труд, профессионально ориентированную работу по заказу редакторов журнала, часто далекую от истинного творчества. Переводами, все чаще зарубежной прозы, занимались также помощники издателей, перед которыми ставилась задача находить для журнала работоспособных и талантливых молодых людей. Нужно сказать, что Дуров к таким не относился, по всему видно, что он представлял группу поэтов, сохранивших верность идеалам альманашной литературы.

Что касается прозы, написанной и напечатанной С. Дуровым в периодике 1840-х гг., о ней совсем мало известно. Сочинения, созданные в 40-е гг. и не опубликованные из-за цензурных ограничений, вероятно, навсегда утрачены. Какие–либо сведения о них до нас не дошли, как и о затерявшихся в альманахах ранних анонимных стихах Дурова. Здесь можно рассчитывать только на случай, когда что-то находят в частных или государственных архивах. Из известной прозы Дурова к этому времени относятся повесть «Чужое дитя» и физиологические очерки «Халатник», «Петербургский Ванька», из драматургии – пьеса «Мать и дочь», которые исследователи относят к «натуральной школе» [Щуров 1964: 821]. В другом источнике сообщается о появлении в печати повести «Чужое дитя» (1846), «Романа в записках» (1847), рассказа «Халатник» (1847), «Грустной повести с веселым концом» (1848), повести «Тантал» (1849) и очерков, которые больше нигде не переиздавались и незаслуженно выпали из исследовательского обихода [Поэты-петрашевцы 1957: 144 – 246].

Из публицистики в это время Дуровым была написана статья к «Сочинениям Н. И. Хмельницкого». Н. И. Хмельницкий (1789 (1791?) – 1845), переводчик и драматург, прямой потомок Богдана Хмельницкого, был сыном доктора философии Кенигсбергского университета Ивана Парфеновича Xмельницкого, племянником известного писателя Н. Ф. Эмина и родным братом матери Сергея Дурова – Надежды Николаевны Дуровой, урождённой Хмельницкой. Он участвовал в Отечественной войне 1812 г. и кампаниях 1813–1814 гг., а с 1829 по 1837 г. занимал пост смоленского губернатора. По убеждениям либерал, Н. И. Хмельницкий оказался неудачным хозяйственником, за что и пострадал, был снят с должности и заключен в Петропавловскую крепость, где находился с 1838 по 1839 год , но в 1843 г. его признали невиновным. Выйдя на свободу, по свидетельству лично знавшего его К. Бороздина, он «стал неузнаваем» [Исторический вестник. 1890. Т. 39. С. 238]. В 1844 году он уехал за границу, где написал несколько исторических комедий, не имевших успеха, вернулся в Россию и умер 8 (20) сентября 1845 г. в Санкт-Петербурге.

Статья С. Дурова о Н. И. Хмельницком была издана в 1849 г. в издательстве Смирдина в его «Полном собрании сочинений русских авторов» под заголовком «Несколько слов о Николае Ивановиче Хмельницком». Эта статья считается последним произведением Дурова, написанным в период до ареста «за прикосновенность к известному делу М. В. Петрашевского» и сибирской ссылки (См. исторический очерк Викторина Севастьяновича Арефьева «М. В. Буташевич-Петрашевский в Сибири», 1902), где Дуров провел семь лет [Герценштейн 1889: 881 – 888; Бучневич 1902: 356–358]. Эти сведения и факты биографии С. Дурова почерпнуты в статье, напечатанной в «Полтавских Губернских Ведомостях», № 61, на 1893 г. [Венгеров 1889: 881 – 888 ; Бучневич В. Е.1902: 356–358].

В «деле петрашевцев» в вину поэту вменялось участие в тайных сходках и распространение нелегальной социал-утопической литературы. Вместе с Достоевским и соратниками, Дуров был приговорен к казни, которая в последний момент была заменена четырьмя годами каторги в Омском остроге и дальнейшей ссылкой. Острожная история рассказана Достоевским в «Записках из Мертвого дома», где под сокращенными фамилиями скрыты реальные личности: А-в – Аристов, Б-ский – Богуславский, Ж-ский – Жоховский, М-цкий – Мирецкий, Т-ский – Токаржевский, Д-в – Дуров [Николаевский 1898: 219–224].

Уже с конца 1830-х гг. – начала 1840-х гг. были весьма ощутимы новые настроения и заметны следы глубинных сдвигов в переводе, вызванных зарождением и формированием новых принципов авторской самоидентификации. Со смертью Лермонтова в 1841 г. многие почетные места на «литературной арене» столицы, на страницах «Отечественных записок» и «Современника» заняли яркие личности, представители  поколения Дурова, пришедшие на смену корифеям «золотого века» русской поэзии и «натуральной школы». 

Можно понять критиков 40-х гг., которые не могли удержаться от постоянных сравнений двух поэтических десятилетий – наступившего и ушедшего, который унес с собой могучих поэтических гениев «дворянской литературы» и оставил после себя преданное им поколение романтиков, подвергшихся нападкам сторонников активных действий. В поэтах 40-х гг. прежде всего видели «немощное поколение», «апологетов романтизма» или «не способных к действию» «лишних людей», не умея различить новые ростки в их поэзии, не заслуживающей быть причисленной ни к «апологетической» лирике, ни к «второразрядному» творчеству. Особенно доставалось этим поэтам от критиков, которые выработали привычку сравнивать их с Пушкиным, на фоне которого новички действительно проигрывали. Они получали уничижительную оценку известных критиков, прежде всего В. Белинского, за любовь к «абстрактно-романтическим» и «неясным» элегическим мотивам. Особой суровостью отличалась критика демократического направления времен решительно настроенных «новых людей» - Чернышевского, Добролюбова, Писарева, Минаева и др., печатавшихся в «Отечественных записках», «Современнике» и «Свистке», в которых можно было увидеть и сочинения поэтов-петрашевцев. Однако, следует заметить, что «новые люди» относились к ним весьма снисходительно и не жаловали за романтический утопизм, пародировали, выставляли в невыгодном свете за отсутствие натурализма, реализма и «гуманитарной лирики». Сатирики безжалостно критиковали «мотыльковую поэзию» (так Салтыков назвал поэзию К. Павловой и А.А. Фета). Упреки относились и к поэту-петрашевцу А. Плещееву, который в поздний период примкнул к левому крылу демократов. Частично разделив их требования и идеалы, он противопоставил «настоящих людей» и «потребности человека в деле» бездеятельным людям и «пассивности, неспособности инициативы». Из уст Плещеева эти слова прозвучали как обвинение поэтам, бывшим соратникам (возможно Дурову?), как требование большей решительности и выполнения «новых задач», стоящих перед новой русской литературой.

На поселении Дурову был запрещен доступ к руководящей деятельности, кроме того, как поднадзорный, он не мог, в отличие от многих «свободных» авторов, ни тайно печатать не прошедшие цензуру сочинения 40-х – второй половины 50-х гг., ни распространять их в списках, ни публиковать в заграничных изданиях Герцена и Огарева [Бухштаб 1972: 32–33].

Третий период в творчестве Дурова приходится на неполное десятилетие в последние годы жизни. В это время поэт напечатал «лишь несколько стихотворений» [Пустильник 1981: 38]. Если быть более точным, после длительного перерыва, начиная с 1862 г., тяжелобольной поэт публикует свои новые немногочисленные стихи и переводы с французского в «Современнике». Полтавские Губернские Ведомости» ща 1893 г. сообщали: «Так, в 3-й книжке «Современника» на 1862 г. было напечатано два его перевода из Барбье и три из В. Гюго, а в №№ 3 и 5 следующего года одно оригинальное стихотворение («Добро бы жить, как надо – человеком!») и два переводных – из В. Гюго и Барбье. Затем, в 1-й книжке «Эпохи» на 1864 год появился его перевод известного ямба Барбье «Смех» и, наконец, в 3-м номере «Отечественных Записок» 1869 года было опубликовано оригинальное стихотворение «Европа движется: над ней....» [Полтавские Губернские Ведомости», 1893, № 61].
 
Не лучшая эдиционная ситуация сложилась вокруг творчества Дурова и после его смерти, когда были предприняты попытки собрать и издать его стихи в общих сборниках (Гербелем, Вейнбергом). А. Пальм готовил к публикации отдельный сборник стихотворений Дурова, но по-видимому из-за цензурных ограничений не удалось завершить этот проект. Об этом факте упоминают подготовители издания 1840 г., ссылаясь на заявления Александра Пальма о подготовке к публикации сборника стихотворений Дурова. В ХХ в. стихи Дурова появлялись в немногих «сборниках стихов поэтов-петрашевцев», иногда в собраниях русских переводов из зарубежной поэзии. Разбросанные в периодических журналах и альманахах, дуровские стихотворения были собраны В. Л. Комаровичем и впервые изданы в большом объеме в  собрании 1940 г. под общим названием «Поэты-петрашевцы» [Б-ка поэта, Малая сер.].
Во втором издании собрания стихов петрашевцев в «Большой серии», исправленном и дополненном, которое появилось в 1957 г., после смерти его составителя Комаровича, отмечено, что «стихотворения Дурова, никогда не собиравшиеся вместе, представлены по возможности полностью».

Б.В. Смиренский, автор рецензии на 2-е изд. сборника (1957 г., с. 345), указал на ряд его недостатков, неточности в примечаниях и ошибки датирования, текстологические недоработки, отсутствие сверки с автографами и неполное использование имеющихся источников. Это обусловило, во-первых, отсутствие в собрании некоторых оригинальных стихотворений Дурова: опубликованных в журнале «Изящная литература» (1885, № 3), под заголовком «Из ненапечатанных стихотворений С. Ф. Дурова» («Нет, нет, без веры жить нельзя!», «Пролет пчел» из О. Барбье); неопубликованных, но сохранившихся в автографах: «К Цинтии» из Проперция (архив ИРЛИ, Пушкинский дом); «Природа» из книги Барбье «Лазарь» (архив ИРЛИ); во-вторых, ошибки идентификации стихотворений и включение в сборник ошибочно приписанных Дурову стихов: «Воспоминание ночи 4 декабря» из Гюго, в переводе В. Буренина (см.: «Отечественные записки» 1869 г.; сборник буренинских стихов  «Былое», 1880, с. 59 – 61); «Ева» из Гюго в переводе М. Четверикова. Отмечается также, что сборник П. Вейнберга содержит стихотворение «Встреча», переведенное Н. Грековым, но приписанное Дурову [Смиренский 1959: 209–212]. При этом оговаривается, что в опубликованных стихотворениях Дурова нет «ни бунтарских мотивов, ни политических деклараций» [Поэты-петрашевцы 1957: 43], за что поэта  упрекали крайне политизированные критики, требуя от поэзии непременно политического действия.

Характерно, что стихи Дурова не попали в сборник «Вольная русская поэзия…», куда вошли стихотворения «петрашевца» А.Н. Плещеева: под № 271 знаменитое «Вперед! без страха и сомненья…» и под № 272 «По чувствам братья мы с тобой» (оба 1846 г.). Примечательно, что в течение многих лет стихотворение «По чувствам братья мы с тобой» идентифицировалось как послание Кондратия Рылеева к А. А. Бестужеву, несмотря на то, что имя А. Н. Плещеева указывалось в печати в 1863, 1889, 1904 и 1912 гг. Авторство Плещеева было восстановлено Е. Г. Бушканцем [Бушканец: 285 –288; 130 –138; Вольная русская поэзия: 651].

Из числа петрашевцев кроме Дурова и Плещеева стихи писали Ахшарумов, Баласогло, Пальм, но не все стихи публиковались. Несколько стихов Ахшарумова, представляющие ценность в контексте свободолюбивой русской литературы, помещено в сборнике вольной поэзии под №№ № 276, 277, 278. Одно из них, «На славном посту», имеет свою историю, изложенную автором в воспоминаниях [Ахшарумов 1926: 59]. Первоначальный вариант был озаглавлен «Европа. 1845» [Петрашевцы: 87 – 89]. Против ст. 17–26 Ахшарумов в тексте воспоминаний пометил: «Фурье» и рядом: «Таким фантастическим бредом а la Fourier (в духе Фурье - Т.Н. Ж.-А) утешал я себя в это трудное время» [Ахшарумов 1926: 60]. Также в сборнике «Вольная русская поэзия» под № 279 приводится другое часто упоминаемое стихотворение, в котором возникает элегический образ оторванного листа, заимствованный из стихотворения французского поэта А. Арно (1766 –1863) «De la tige dеtachеe...» (1815):

Так, вихрем сорванный от дерева родного,
Летит зеленый лист увянуть вдалеке!

Это французское стихотворение было очень популярно в России и неоднократно переводилось на русский язык В. А. Жуковским, Д. В. Давыдовым, поэтом-петрашевцем С. Ф. Дуровым. С элегией Арно связано и знаменитое стихотворение М. Ю. Лермонтова «Листок» (1841). Пушкин в статье «Французская академия» (1836) писал: «Участь этого маленького стихотворения замечательна. Костюшко перед своей смертью повторил его на берегу Женевского озера, Александр Ипсиланти перевел его на греческий язык...» [Пушкин, т. 12, с. 46; Вольная русская поэзия… С. 865) [Вольная русская поэзия: 668, 865]. Но в этом сборнике по непонятным мотивам цитируется Ахшарумов, заметно проигрывавший Дурову как поэт. Обычно при выборе переводных стихотворений литературоведы и составители сборников сосредоточивались на переводах Дурова из В. Гюго, считали его первым в России переводчиком О. Барбье (Жданов), реже обращали внимание на его переводы из Беранже [Старицина: ] и едва замечали дуровские переделки из анакреонтики, переводы из Андре Шенье и Н. Жильбера [Французские элегии…], на которых мы сосредоточимся, ибо они заслуживают не меньшего внимания.

Существует точка зрения, идущая от Белинского, что петрашевцы писали второстепенные стихи и профессиональными поэтами были среди них только двое – Плещеев и Дуров. Критик ценил поэзию и в целом литературу за ее художественность. Потому в 1847 г. он резко отзывался о «Монологах» Огарева: «несмотря на то, что в этом цикле стихов отражается не только блуждание в кругу рефлективных настроений, но и разрыв с этими настроениями, и выход из этого круга». В споре с Некрасовым, критик настаивал на том, «чтобы не печатать «Монологи» в «Современнике», считая эти стихи характерными для «гамлетовского направления, давно сделавшегося пошлым» (XII, 319) [Поэты 1840-1850-х годов: 33].

В ХХ в. петрашевцы вызывали интерес в основном историков как представители политического движения. Плещеева и Дурова отнесли к категории «второстепенных поэтов». В сборнике «Поэты-петрашевцы» 1840 г. о поэтах сказано: «Плещеева знают все; Дуров никому не известен; степень же дарования у таких равно второстепенных поэтов – вопрос спорный». Однако далеко не все стихотворения Дурова и в особенности его переводы с французского подпадают под эту классификацию, равно как и стихи других наделенных талантами поэтов нельзя все одинаково отнести к категории стихотворений «первой степени». «Табель о рангах» здесь явно неуместен.

Есть еще один аспект явно не замеченный критиками и аналитиками творчеств Сергея Дурова. Уже в середине 40-х гг. в своих оригинальных и переводных стихах поэт был проводников романтических идей о поэте и поэзии. Он настойчиво и эмоционально высказывал собственное мнение о роли поэта в современной жизни, подвергая критике общественные отношения, в которых поэзия прозябала.

В 1850-х гг. рефлексивная поэзия петрашевцев становилась «жоржзандистской», т. е. в духе христианского социализма, как его трактовала Жорж Санд, актуализировавшая тему свободы любви и брака [Поэты 1840-1850-х годов 1972: 39]. Дуров интересовался этой темой, которая отпугивала славянофилов, в основном поддерживающих петрашевцев. Социальная сторона поэзии формировалась под воздействием Беранже, Барбье, философии Ламенне, особенно его книги «Слово верующего», оказавшей огромное влияние на взгляды петрашевцев. Об этой книге, переведенной на русский язык членом кружка Н. А. Мордвиновым в 1845 г., неоднократно упоминалось на процессе по делу петрашевцев. Мордвинов, «арестованный за новую пропаганду», Плещеевым и очевидно А. П. Милюковым, осуществившим перевод введения к книге [Егоров: 80]. Изучавшаяся в кружках 
литература Сен-Симона, Кабе, Фурье, Луи Блана [Салтыков-Щедрин: 161], которых читали петрашевцы и близкие к ним писатели, постепенно утрачивала свою актуальность.

Склонность к поэтизации личности, задавленной гнетом цензуры, требование сочувствия и доброго отношения к беднякам, дружеского и жалостливого соучастия в жизни страждущих, морализирование над всякого рода дисгармоничными жизненными явлениями, призывы к обличению зла «под прямым воздействием Лермонтова» [Жданов 1957: 38], пророческие высказывания к середине 1850-х гг. приобрели значение стандартного пафоса и литературных штампов. В творчестве Плещеева складываются «своего рода формулы, переходящие из стихотворения в стихотворение: «Жрецов греха и лжи мы будем Глаголом истины карать», «Жрецов Ваала лицемерных Глаголом истины разить», «Жрецы Ваала ужаснутся, Когда восстанет правды бог!», «Навеки в мире водворится Священной истины закон», «И прозревал он в отдаленьи Священной истины закон», «И вместе с сердцем да стремится Постигнуть истины закон» и т. п. Отвлеченность и обобщенность поэтических формул Плещеева зависела не только от цензурных условий, но и от неопределенности политического идеала и, в особенности, путей к торжеству этого идеала. Иные возгласы в стихах Плещеева звучат едва ли не призывы к революции: «Близок час последней битвы! Смело двинемся вперед», «И спящих мы от сна разбудим, И поведем на битву рать», «Блажен, кто жизнь в борьбе кровавой, В заботах тяжких истощил». Последние две цитаты – из стихотворения «Вперед! без страха и сомненья...», многие годы популярного в революционных кругах» [Бухштаб 1957: 37–40], высоко оцененное В.Н. Майковым, Н.А. Добролюбовым, М.Л. Михайловым и ставшего «марсельезой», «гимном петрашевцев», которое распространялось в списках, например, Тургеневу [Новикова 1960: 66]. Хотя стихотворения Плещеева не были запрещенными, тем не менее кружок Заичневского-Аргиропуло в литографированном издании «Герцен, Старый мир в России» (1859—1861?) воспроизвел стихотворения «Вперед! без страха и сомненья...» (анонимно) и «По чувствам братья мы с тобой...» (с именем Рылеева)» [Вольная русская поэзия: 650].) и «использовалось, в частности, в пропагандистской работе Южно-русского союза рабочих, было высоко оценено пролетарскими поэтами (например, Е. Е. Нечаевым), переведено на иностранные языки» [Вольная русская поэзия: 651]. «Всем своим творчеством, а особенно его ранним периодом, он (Плещеев – Т.Ж.-А.) связан с демократическими тенденциями русской поэзии. Тем не менее, его стихотворения мало подвергались цензурным искажениям и запрещениям: в фонд вольной поэзии вошли напечатанные легально» [Вольная русская поэзия: 650].

Вероятно, этому способствовала, как пишет А. В. Федоров, «исключительная широта и порой расплывчатая общность смысла, отсутствие всякой конкретной злободневности и фактических ссылок па современную действительность. Это свойство... не было, по-видимому, результатом сознательного приспособления к обстановке, хотя и возникло, несомненно, под ее влиянием» [Федоров 1948: 25]. Впоследствии плещеевские «формулы», подхваченные рядом представителей либерально-гражданской поэзии, стали восприниматься как «банальные штампы», обсмеиваемые новыми критиками. Особенно яркими и непримиримыми в защите своих идей были революционно настроенные писатели, мыслители и публицисты – Н.Г. Чернышевский (1828–1889, нач. 1953 г.) и рано ушедшие из жизни Н. А. Добролюбов (1836–1861, 50-е гг.) и Д. И. Писарев (1840–1868, 60-е гг.). Но в конце 50-х гг. Добролюбов создает едкие пародии на Плещеева, в стихах которого еще в начале 40-х гг. под влиянием социал-утопических учений молодежь видела «поэтическое воплощение своих чаяний». В целом, как считает большинство исследователей, этот период представлен больше прозой, чем поэзией, и «репрезентативными жанрами» в 1850-е годы «можно считать повесть, цикл очерков и роман, который впоследствии станет «ядром» жанровой системы реализма» [Попова 2020: 55].
 
Итак, поэты-петрашевцы в конце 50-х гг. утрачивают свои позиции на демократической стезе, уступая место более напористым, революционно настроенным сочинителям, сгруппировавшимся вокруг некрасовского журнала «Современник» и его приложения «Свисток». Новые лица обладают особой синергией и несокрушимой активностью, которой недоставало ни Плещееву, ни Дурову, ни Пальму, по большому счету принадлежавших «к плеяде дворянских писателей демократической направленности». Ко всем троим относятся слова, которые сказаны по отношению к Пальму: на их долю выпали обстоятельства, которые «навсегда отучили предаваться бесплодным политическим мечтаниям или доверять власти», они поставили их «перед суровой необходимостью выживать» [Щукин 2015: 223].

Высказывания «новых людей», пришедших в литературу на десятилетие позже Дурова, отличались бескомпромиссностью и особой турбулентностью, казалось, доставшейся им в наследство от романтиков «бури и натиска», но настроенных реалистически и радикально. Они уже выдвигал на первый план не проблемы обновления общественной морали, а категорические императивы и путь решительной трансформации политического строя, не отвергая методы ломки, низвержения, радикальной смены социальных устоев. В отличие от Плещеева и Дурова, обращающихся к чувствительному читателю, обличающих, но и созерцающих несправедливо устроенный мир, печалящихся по поводу бьющего в глаза неблагополучия, мечтающих о преобразовании социальных и гендерных отношений, радикальные обличители и новаторы 50-х гг. призывали не мечтать, а действовать и потому проецировали на человека силу, крепость, уверенность, цельность, «разумный эгоизм».

Различие литературных типажей прослежено в недавней работе М. Поповой, посвященной прозе в 1840-е и в 1850-е гг., разнообразной в жанровом отношении. В 40-х гг. были особенно популярны физиологический очерк и повесть – основной жанр «натуральной школы» (М. Е. Салтыков-Щедрин, Д. В. Григорович,  В. А. Соллогуб,  А. И. Герцен и др.) Романы писали, но значительно реже: «Жюли» А. В. Дружинина (1848), «Жизнь и похождения Тихона Тростникова» Н. А. Некрасова (1843 –1848, незаконченный роман), «Доктор» Е. П. Гребёнки (1844), «Кто виноват?» А. И. Герцена (1846), «Бедные люди» Ф. М. Достоевского (1846), «Обыкновенная история» И. А. Гончарова (1847). В середине века разрабатывается жанр любовно-философской повести (И. С. Тургенев) [Попова 2020: 56] и повести, поднимающей эстетические проблемы, создаются циклы очерков, рассказов и повестей, возрождаются дневниковые и эпистолярные жанровые формы, пишутся романы (Тургенев, Гончаров, Е.П. Растопчина, Некрасов, Ю.В. Жадовский,  А.Я. Панаева и др.) [Попова 2020: 56 –57]. «Функциональные возможности повести, цикла и романа соответствовали той концепции личности в её связях с миром, которая формировалась в 1850-е годы. Дело в том, что повесть и цикл в потенции обладали свойственным роману умением «создавать завершённое целое из постигаемого многообразия жизни, находить в бесконечной, движущейся цепи причин и следствий объяснение тайны характера человека, закон и смысл его судьбы» [Попова 2020: 57].

Отвергая типажи, формы и жанровые образцы меланхоличной поэтичности, болезненной чувствительности и сентиментального элегизма, «новые люди» в литературе выдвигали на первый план свой идеал –  «нового человека», цельного, последовательного, волевого. Они создавали образы-тезисы, образы-концепты, часто абсолютно лишенные поэтичности, и поведенческие модели, призванные стимулировать к энергическому действию, смелому проявлению себя в тяжелейших жизненных ситуациях, эффективных и не совместимых с поражением, отступлением, признанием ошибок перед «сильными мира сего». Их герои избирали целью честное, безотказное и бескомпромиссное служение своему народу и были не соразмерны ни с типом «лишнего человека», для которого свойственно безрассудство, бессилие, бездеятельность и эгоизм, ни с «чувствительной личностью», чей удел вечное унижение, бездеятельное страдание, раздвоенность и индивидуализм. С. Дудышкин заметил, что в 1850-е гг. литература стремилась показать «человека крепкого характером, который в состоянии вынести на плечах самые затруднительные обстоятельства» [Проскурина 2013: 168]. Эти не свойственные 1840-м гг. установки на раскрытие и изображение «целостного человека», самоотверженного, умеющего «слить воедино убеждения и поступки, теорию и практику», по Чернышевскому,  корректируют изменения в идейно-тематическом содержании произведений, имеющих целью показать «внутреннее развитие человека», «его нравственное самоусовершенствование», способность «сопротивляться неблагоприятным обстоятельствам» (Г. Чернышевский,  А. И. Герцен, Л. Н. Толстой) [Попова 2020: 52].

Творчество Сергея Дурова периода 50-х гг. оказалось очень коротким. Оно пришлось на  последние годы шестого десятилетия, после возвращения к полноценной жизни и к началу 60-х гг. не было отмечено большой активностью. Поэт не примкнул ни к утрачивавшей популярность со смертью Белинского «натуральной школе», ни к «народникам» во главе с Некрасовым, собравшим писателей для проекта «Физиология Петербурга», а позднее вокруг «Современника» и «Свистка», ни к радикалам-ниспровергателям. Он остался верен принципам элегической поэзии и социально-утопической рефлексии, что проявилось и в выборе авторов для перевода, и в тематике его оригинальных стихов с характерной элегической тональностью.

Литература

Ахшарумов Д. Д. Из моих воспоминаний, СПб., 1905.
Ахшарумов Д. Д. Из воспоминаний // Петрашевцы в воспоминаниях современников: Сборник материалов. М.; Л., 1926. С. 209.
Бухштаб Б. Я. Русская поэзия 1840–1850-х гг. Вступит. статья // Поэты 1840-1850-х годов: Большая сер. 2-е изд. Л.: Сов. писатель, 1972. С. 5–62.
Бучневич В. Е. Записки о Полтаве и ее памятниках. 2-е изд. Исправл. и дополн. Полтава, 1902. С. 356–358. URL:< Бушканец Е.Г. Мнимое стихотворение Рылеева // Литературное наследство, № 59, М., 1954. С. 285–288.
Венгеров С А.  Критико-биографический словарь русских писателей и ученых. СПб. 1889 г. Т. I. С. 881 – 888 (статья Г. М. Герценштейна).
Вольная русская поэзия ХVІІІ-ХІХ веков: сборник: в 2-х т.; сост. С. А. Рейсер. (БП). Л.: Сов. писатель. Ленингр. отд-е. Т.1, 1988.
Вольная русская поэзия второй половины XVIII – первой половины XIX в. Вступ. статьи С. Б. Окуня и С. А. Рейсера. Л.: Сов. писатель, Ленингр. отд-ние, 1970. (Б-ка поэта: Большая сер. 2-е изд.). Примеч.: с. 753 – 883.
Вольная русская поэзия второй половины XVIII – первой половины XIX века; подгот. текста и примеч. С. А. Рейсера и А. А. Шилова, вступ. ст. С. А. Рейсера, 2 изд., Л.,1959.
Егоров Б. Ф. Петрашевцы. Л.: Наука, 1988.
Исторический вестник. 1890. Т. 39.
Николаевский  К. Товарищи Ф. М. Достоевского по каторге // Исторический Вестник.  Т. LXXI, январь 1898. C. 219 – 224.   
Новикова А. М. Подпольные песни эпохи революционных демократов шестидесятых годов XIX века // Ученые записки Московского областного педагогического института им. Н. К. Крупской. Т. 86, 1960.
Петрашевцы. Т. 3, М.–Л., 1951 // Дело Петрашевцев: в 3-х т. Сер.: Памятники Общественной Мысли, издаваемые институтом истории; ред. В. Десницкий. [Документы следствия. Тайная полиция]. Т. III. С. 179.  М.-Л.: изд-во АН СССР, 1937–1951.
Полтавские Губернские Ведомости, 1893, № 61.
Поэты 1840-1850-х годов; вступит. статья и общ. редакция Б. Я. Бухштаба; сост., подг. текста, биогр. справки и примеч. Э. М. Шнейдермана. Большая сер. 2-е изд. Л.: Советский писатель, 1972. С. 39.
Поэты-петрашевцы. А.П. Баласогло, А. И. Пальм, Д.Д. Ахшарумов, С.Ф. Дуров, А.Н. Плещеев; подг. текста, примеч., биогр. справки В. Л. Комаровича; вступит. ст. и общ. ред. В. В. Жданова (Поэты кружка петрашевцев). (Б-ка поэта: Большая сер.) 2-е изд. Л.: Сов. писатель, 1957. С. 144-246.
Поэты-петрашевцы. Стихотворения;  вступ. ст. В. Жданова; ред. текстов и примеч. В. Комаровича (Б-ка поэта, Малая сер.).1940.
Попова М.Ю. 1850-е годы в истории русской литературы как научная проблема. Уральский филол. вестник. Сер.: Русская классика: динамика художественных систем. 2020. С. 47 –64.
Пустильник Л.С. Жизнь и творчество А.Н. Плещеева. М.: Наука, АН СССР, 1981 (Сер.: Литературоведение и языкознание).
Пушкин А.С. Французская Академия // Пушкин А.С. ПСС. Т. 12. С. 46.
Салтыков-Щедрин. Полн. собр. соч. Т. 14. Л., 1936.
Смиренский Б.В. (1959). Стихотворения поэтов-петрашевцев. Рецензия на книгу: «Поэты-петрашевцы» (Б-ка поэта: Большая сер.) Вступит. статья и общ. ред. В. В. Жданова; подг. текста и примеч. В. Л. Комаровича. Л.: Советский писатель, 1957 // Вопросы литературы. № 7. 1959. C. 209–212.
Старицына З.А. Беранже в русской литературе. М.: Высшая школа, 1980.
Федоров А. В.  А. Н. Плещеев // Плещеев А. Н. Стихотворения (Б-ка поэта. Б. с.). Л., 1948.
Французская элегия XVIII–XIX веков в переводах поэтов пушкинской поры.  М.: Радуга. С. 27–49.
Щуров И.А. Дуров // Краткая литературная энциклопедия. Т. 2. М.: Сов. энциклопедия, 1964. С. 821–822.