Жало Вечности Инициация легата Митры

Шел 309 год от Рождества Христова. Осень в Галлии окрашивала леса в золото и багрянец, но воздух уже дышал прохладой и предчувствием перемен. Наш Седьмой легион, верный орлам Рима, стоял лагерем близ Эбуромага, в сердце кельтских земель. Я, Гай Валерий Аквила, служил трибуном, и мысли мои были далеки от почестей и власти. Душа моя искала иного – света Митры, Непобедимого Солнца, чьи мистерии тайно процветали в тени имперских знамен.

Судьба, или сам Митра, распорядилась по-своему. Наш легат, Луций Метелл, славный воин, но человек уже немолодой, внезапно занемог. Лихорадка, принесенная то ли болотным воздухом, то ли гневом неведомых галльских богов, сжигала его изнутри. Через несколько дней его не стало. Легион осиротел.

Именно в это смутное время к нам прибыл сам Император Максимиан. Не для инспекции – скорее, проездом, решая свои имперские дела. Он собрал нас, трибунов, в претории. Беседа была недолгой. Взгляд его, острый, привыкший оценивать людей с одного слова, скользнул по нашим лицам. И остановился на мне. Возможно, что-то в моих глазах – огонь веры или тень знания, недоступного другим, – привлекло его внимание. Или же это была просто воля случая, игра Фортуны. Так или иначе, он произнес:

– Легатом Седьмого легиона назначается трибун Гай Валерий Аквила.

На следующий день Император уехал, оставив меня с бременем власти и… с открывшейся дверью. Дверью к следующей ступени посвящения в тайны Митры. Ибо новый сан требовал нового уровня знания, новой силы духа. Я должен был взойти выше степени Перса.
Перс… Этот ранг в мистериях был связан с Луной, Селеной, с силами плодородия и становления. Его символ – мед. Как писал мудрый Порфирий в своем трактате «О пещере нимф»: "Когда Персу, хранителю плодов, подают мед, в этот символ вкладывают указание на охранительную силу меда". Мед – дар пчел, а пчелы, как учили древние мифы, рождены от быка (;;;;;;;;;). Сам Телец, созвездие, где Луна достигает своей высшей точки (;;;;;), связан с этими крылатыми созданиями. Селена, покровительница становления, сама именовалась Пчелой. Ее мед – сладость бытия, притяжение земного мира, то, что влечет души вниз, в круговорот рождений и смертей.

Но я должен был подняться выше. Преодолеть сладость становления, взглянуть в лицо иному аспекту пчелы – не медоносному, но жалящему. Ибо пчела несет не только наслаждение, но и страдание. Ее яд, ее огненное жало – вот ключ к высшим сферам. Жрецы Митры знали: пчелиный яд, собранный и примененный в час должный, с нужными молитвами, инвокациями и заклинаниями, обретает величайшую магическую силу. Силу, способную очистить душу огнем боли и вознести ее к богам.

Испытание было суровым. Мне предстояло претерпеть страдание от укусов трех тысяч пчел. Не сразу, нет. В течение целого лунного месяца. Каждый день меня приводили в уединенную пещеру, священное место нашего митреума, где жрецы держали диких галльских пчел, пойманных в дуплах вековых дубов. Их ярость была первозданной, их яд – чистым огнем.

Начиналось все с малого. Пять укусов в первый день. Десять – во второй. Тело горело, распухало, но я терпел, укрепляя волю молитвами Митре. Жрецы давали мне пить особый отвар трав, помогающий переносить боль и жар. С каждым днем число пчел росло. Двадцать, пятьдесят, сто… Сто жал вонзались в мою плоть, и каждый укус был как удар раскаленной иглы. Тело мое стало полем битвы – между жизнью и смертью, между нестерпимой болью и растущей решимостью.
Но где-то после двадцатого дня случилось странное. Боль не ушла, нет. Но она… преобразилась. Смешалась с чем-то иным – с чувством странного, почти блаженного опьянения. Яд, насытивший мою кровь, начал действовать не только на тело, но и на душу. Грани реальности поплыли. Боль и наслаждение слились в единый, пульсирующий поток, который горел в теле, но возносил дух.

Жрецы стали давать мне иной напиток – кикеон. Тот самый, что пили посвященные в Элевсине. Густой, дурманящий, пахнущий ячменем и травами забвения. И под действием кикеона и пчелиного яда я начал видеть.

Однажды, лежа в полузабытьи на каменном полу пещеры, я увидел Их. У южного входа в пещеру – того, что, как писал Гомер, запретен для смертных, ибо "это путь бессмертных" (;;;;;;;; ;;;; ;;;;;) – стояли две женские фигуры. Величественные, печальные, прекрасные неземной красотой. Кора-Персефона, царица подземного мира, и ее мать, Деметра, богиня земного плодородия. Они смотрели на меня с состраданием и… приглашением? Да, они манили меня к этому южному отверстию, к пути, которым души восходят к богам. Как снова сказал бы Порфирий: "южные врата – путь не богов, а душ, восходящих к богам… путь бессмертных". Они звали меня присоединиться к сонму тех, кто преодолел земное притяжение.

И вот настал последний, тридцатый день. Сто пчел. Последние сто огненных поцелуев вечности. Жрецы напоили меня крепчайшим кикеоном, таким, что мир окончательно растворился в вихре света и боли. И в этом экстатическом пике, на грани между жизнью и небытием, я ощутил Его Присутствие. Не увидел – ощутил всем своим горящим существом. Присутствие Быка-Демиурга. Самого Митры.

Он не явился в сиянии славы. Он был… как тишина в центре бури. Как темное пламя, из которого рождается свет. И в этот миг меня пронзила страшная догадка, откровение, от которого застыла кровь в жилах. Тауроктония – центральный образ мистерий, Митра, убивающий быка… Это не победа над злом! Это… самозаклание. Жертвоприношение Демиургом той своей части, что связана с миром становления, с быком земным, с пчелами и медом. Отсечение низшего ради высшего. Освобождение Духа через смерть Формы.

И я – я, Гай Валерий Аквила, легат Седьмого легиона, только что прошедший через огненное крещение пчелиным ядом, я, рожденный от быка (;;;;;;;;;), как те самые пчелы, – вдруг осознал, что ждет меня дальше. Какое sacramentum, какое таинство, какая жертва потребуется на следующей ступени…

Ужас и восторг смешались в моей душе. Ужас перед предстоящим самоотречением, перед необходимостью убить в себе "быка становления". И восторг от близости к Тайне, от прикосновения к огненному сердцу Митры. Я лежал на полу пещеры, тело мое было истерзано, но дух парил на грани миров, готовый к последнему, самому страшному и самому сладостному таинству – стать единым с Тем, Кто приносит Себя в жертву ради рождения Света. Путь Перса был завершен. Начинался путь… к звездам. Через кровь Быка.