Давным-давно сказка Всадник смерти

ВСАДНИК СМЕРТИ

1.

Давным-давно, во времена незапамятные, бессмертные люди не отличались ничем от братьев своих меньших: так же неприкаянно бродили по лесам в поисках пропитания, столь же склонялись перед мощью сильного и ненавидели слабого, таким же диким, необузданным страстям предавались. Однако сжалились боги над себе подобными, подняли их из грязи, подарив любовь, поставили царями среди тварей земных.
Сделали так и обрадовались, потому что похорошела душа человеческая; но, возрадовавшись, призадумались – уж слишком счастливо стали жить люди, на зависть счастливо. Решили небожители ограничить счастье это, повелев, что любить человек сможет много раз, правда с каждым новым воплощением чувства придется ему отдавать частичку долгой своей жизни. Сократился тогда век людской...
– И умирать стали люди?! – не утерпел с вопросом слушавший бабушкину предвечернюю сказку девятилетний Пит.
– Постепенно, но сократился, – будто не замечая мальчишеского вопроса, продолжила старая Лориэн, но голос все же слегка повысила: строгое ее воспитание вольностей таких не терпело.
Присмиревший Пит затаил дыхание, опасаясь вызвать неудовольствие рас¬сказчицы, но более всего того, что прервется вдруг интереснейшее повествование.
– От любви и так намного век сократился, да тут еще остальные чувства, на время приутихшие, вернулись: злоба неуемная, ненависть лютая, подлость трусливая.
Испугались люди, взмолились перед богами о том, чтобы забрали последние дар свой, что, мол, и без любви прекрасно жилось им раньше, не нужно было страдать да задумываться. Однако выпросить что-либо у поднебесных далеко не просто, и уж куда сложнее возвратить раз пожалованное: не любят сильные ошибки свои признавать. Осерчали боги, принялись насылать испытания всякие, чтоб заставить род людской смириться с подарком непрошеным, но дикие племена на своем крепко стояли.
– Хорошо! – согласились вышние. – Но все ли хотят избавиться от любви?!
– Все-все!! – в один голос завопили старейшины племенные.
– Что ж, коли так, то будь по-вашему, однако, если найдется хоть одна живая душа, что не согласится с потерей редкостного дара, навеки поселится любовь в сердцах человеческих.
Ударили по рукам, и полетели во все концы земли гонцы незримые, волю людскую выведать. От мала до велика вынесли тогда приговор любви смертный. И не знать бы нам боле чувства сего светлого, но нашелся в долинах ирландских пастух по имени Кулл, полюбивший в ту пору дочку соседскую Свейю. Он-то и ответил отрица¬тельно на вопрос посланцев поднебесных.
Заполыхали сердца пламенем ненависти. Бежал Кулл с любимой от гнева со¬родичей в скалы неприступные. Долго скрывался, охотой да рыбалкой промышляя, в надежде, что остынут соплеменники. Не мог и представить себе наивный, что даже безграничной любви рано или поздно угаснуть случается, но никогда не ослабевает огонь ненависти к посмевшему презреть мнение общества. На горе себе рискуют оди¬ночки, оставляя примером личным звезды путеводные, благодаря которым и движется род человеческий в развитии своем. Да не об этом рассказ.
Отыскали в конце концов убежище горное воины, не ведающие пощады. На¬валились скопом. Храбро сражался Кулл. Три десятка нападавших сложили головы на скальных уступах. Но все же одолели пастуха числом превосходящим, связали самого и жену его Свейю, младенца носившую к тому времени в чреве своем. Развели костер из скудных останков жилища. Жестоко решили наказать Кулла. На глазах его взрезали живот Свейи, достали дитя, в крике зашедшееся, бросили в пламя жаркое; у еще живой матери вырвали сердце бьющееся, разжали кинжалом зубы Кулла и впихнули в рот куски живой плоти, приговаривая:
– Ты хотел своей любви? Так жри, жри ее, пока не подавишься!
Очнулся пастух перед пепелищем, руки-ноги связаны, враги поодаль дрем¬лют, бесчинством утомленные. Взмолился богам о смерти себе и ненавистному племени человеческому. И содрогнулись видавшие виды боги, и просьбе неистовой уступили. На глазах утратила кожа живость свою, посерела, туго обтянула кости многострадальные. Пали путы на камни. Поднялась среди скал фигура бледная в плаще черном, на ветру вьющемся, лютым голосом завыла. В страхе повскакали насильники подлые, да так и застыли не в силах с места двинуться. Подходил Кулл к каждому из стоявших, сжимал руку, заглядывал в глаза и превращал в прах тленный.
Вот так лишились люди бессмертия своего, навсегда лишились. Кулл же на¬вечно принял на себя обязанность вестника смерти. С грозной усмешкой разъезжает он на костлявом скакуне среди жилищ человеческих, и, кто увидит его, тот либо сам умрет, либо в дом его траур вступит.
Помолчала старая Лориэн, погладила по голове прижавшегося к коленям Пита:
– Что-то припозднились родители твои, внучек. Час поздний, много на дорогах люда лихого, как бы не вышло чего.
– Ништо. Отец не один на торжище поехал. Да и меча его все в селе нашем опасаются! – гордо вскинул голову мальчик.
– Ну-ну, герой. Чего разошелся-то на ночь глядя. Марш на двор и спать живо, я одна дожидаться стану.
Скрипнула дверь. Между рваными облаками желтым фонарем закачался на небе блин луны. Пит подошел к заборчику, где приноровился тайком справлять малую нужду. Он уже направлялся к дому, поддергивая штаны, когда за спиной вдруг непри¬ятно заскрежетало. Холодея от страха, мальчик повернул голову. В неверном свете по дороге медленно ехал высокий всадник в развевающемся плаще. Пит хотел убежать, но ноги его буквально приросли к земле, а кошмарная фигура все приближалась в пере¬стуке копыт своей тощей лошади. Лунный луч, ударив в разрыв облаков, на миг озарил лицо незнакомца...
– А-а-а-а-а-а!!! – зашелся в крике Пит.
На истошный вопль из дома выскочила Лориэн:
– Что, что случилось?!
Всадник растаял. Мертвенно-бледный Пит без сил опустился у ног бабуш-ки:
– Я видел всадника смерти...

2.
В тот вечер родители Пита не переступили порог своего дома. Возвращав-шийся в деревню обоз был разграблен ночными налетчиками. Во многие семьи пришла беда. Не миновала она и мальчика. Одиннадцать человек хоронила община, среди них отца и мать Пита. Старая Лориэн, как могла, растила внука, но через пять лет не стало и ее. Накануне старухиной смерти пареньку показалось, что за окошком домика мельк¬нул знакомый оскал глумливой усмешки, однако ничто другое не подтвердило их но¬вой встречи.
Собрав нехитрые пожитки, приставший к бродячим комедиантам Пит доб-рался до далекой морской столицы, где неожиданно попал в услужение к одному из¬вестному в тех местах знахарю, коего, к слову сказать, многие считали отменным кол¬дуном. Однако Питу до этого не было ровно никакого дела. Послушный старому чаро¬дею подросток проникал в недоступные дряхлому телу его хозяина места, откуда при¬носил душистые травы, диковинные коренья, редкие минералы. Следуя наставлениям мага Виталиуса, юноша растирал и толок их в ступке под низкими сводами мрачной мастерской, по крупицам составляя иногда лекарства, а иногда и яды, способные навеч¬но избавить бренное человеческое тело от всех жизненных терзаний. Часто задания ал¬химика требовали изрядной смелости. У Пита просто леденела кровь, когда в полнолу¬ние требовалось снять ногти у повешенного неделю назад разбойника, или в дождь и бурю вскрыть могилу изошедшего желчью ювелира, чтобы вырезать печень покойного, или, задыхаясь в жирном дыму всесожжения пробраться в охваченную моровой язвой деревню, чтобы наполнить склянку гноем из язв умирающих. Больше всего в такие ми¬нуты парень опасался встречи с кошмаром своих детских лет – всадником смерти Кул-лом. Однако костлявое лицо из легенды больше не маячило на его пути.
В те годы по всей Европе вспыхивали костры из колдунов и алхимиков, но защищенный магистратом города Виталиус продолжал свои таинственные изыскания, время от времени совершая очередное “чудо” и исцеляя от смертельных недугов безна¬дежно больных горожан. В промежутка между “оздоравливаниями” знахарь искал; ис¬кал не философский камень и не способ превращения меди и ртути в золото, он искал “эликсир бессмертия”. Одержимый безумной идеей чародей, забывая о сне и отдыхе, переворачивал страницы истертых в пыль пергаментов, смешивал и варил в бутылях странные зелья, испещрял доски неведомыми значками и пентаграммами. В конце концов он увлек Пита, и три года спустя семнадцатилетний расцветший юной красотой парень вместо того, чтобы зажимать по углам тайком и явно бросавших на него жаркие взгляды смазливых девчонок, корпел вместе с Виталиусом в поисках драгоценного на¬питка жизни.
Шли дни, летели месяцы, мчались годы. Наступил день, когда высохший от непрерывных бдений старик поднял кусты седых бровей. В двадцатипятилетнего Пите¬ра впились пронзительно-синие глаза:
– Все. Это конец. Конец моим исследованиям. Видишь баночку голубого стекла на столе. В раствор в ней нужно лишь добавить полтора грана серного камня, и эликсир будет готов. Одна его капля продлит годы любого старика, вернет к жизни тающего от болезни, на пару минут оживит недавно умершего.
– Где отыскать же этот камень, учитель?
– Почти рядом. В горах к западу от города есть старый медный рудник. У конца его левой шахты большая пещера, в стене восточного склона которой видна тоненькая жилка серного камня. Но поторопись, ибо часы мои сочтены, и, чтобы продлить их, нужен волшебный напиток.
Юноша вихрем проскочил по улицам города, обдирая колени, взлетел ко входу в рудник; в спешке он не захватил с собой ни факела, ни лампы и потому углу¬бился в левый ход на ощупь. Быстро привыкшие к темноте глаза уберегли Питера от смерти – у самой кромки подземной пещеры зияла глубокая трещина. Ученик чародея с разбега перелетел препятствие. Желтая ниточка серного камня нашлась почти сразу. Несколько обломков породы легли в кожаный мешочек на шее. Разбег. Прыжок. Но, то ли Питер не рассчитал силы, то ли по таинственному волшебству раздвинулись стены ямы, однако парень не добрался до земли, зависнув на краю бездны.
– Конец. Бедный Виталиус.
Пальцы заскользили вниз, и вдруг чья-то сильная рука, обхватив запястье, выдернула юношу на поверхность. В темноте неподалеку вырисовывались очертания высокой фигуры.
– Кто ты?
Молчаливый спаситель лишь призывно махнул рукой и заскользил к выходу. В солнечном проеме человек в черном резко обернулся... Из-под низкого капюшона оскалилось костлявое лицо Кулла, и видение растаяло в воздухе.
Сколько ни торопился взволнованный встречей Питер, он застал уже безды¬ханное тело алхимика. Дрожащими руками ученик отмерил полтора грана камня, рас¬толок и всыпал порошок в склянку с жидкостью. Прозрачный раствор принял добавок без остатка. Юноша мерной ложечкой влил волшебный напиток в рот Виталиуса и при¬готовился ждать. Уже через секунду веки покойного дрогнули, подернутый поволокой голубые глаза, повращавшись в орбитах, устремили взор на Питера, а непослушные гу¬бы зашевелились, с трудом выпуская на волю слова:
– Ты опоздал, мой мальчик, но не терзай себя понапрасну – такая кончина была предопределено судьбой; я знал об этом. Ты расходовал слишком много эликсира, я же говорил: достаточно и одной капли. Береги его. В напитке жизни заключена твоя судьба. За прошедшие десять лет я сумел передать все, чем обогатился за долгое существование – свои знания о человеческих страстях и недугах. Отныне ты – великий цели¬тель, но великий еще и потому, что наконец-то владеешь средством победить саму Смерть. Твоя история, хоть мы и не обсуждали ее, мне известна, ибо много лет назад в подобных обстоятельствах я вступил в борьбу с Куллом, в многотрудную битву за жизнь. Я не успел победить, но ты продолжишь начатое дело и одержишь победу. Это станет и отмщением и доброй памятью обо мне. Однако берегись: Кулл хитер и кова¬рен, не зря он спас тебя из пропасти, он явно что-то замыслил.
Глаза Виталиуса закрылись, губы остановились, душа мага навсегда отлетела в вечность.

3.
Слава мчалась впереди него, слава чудодейственного целителя, способного избавить от боли, облегчить страдания, вернуть к жизни умирающего. К чести Питера, надо сказать, что с большинством ситуаций он справлялся, используя полученные от Виталиуса медицинские знания да свой постепенно возраставший опыт, и лишь не¬сколько раз прибегал к услугам волшебного эликсира. Однако в каждом таком случае в изголовье больного возникала невидимая чужому глазу тень всадника смерти. Кулл ос¬тавался совершенно бесстрастным, а это, как водится у людей, больше всего раздража¬ет в споре, заставляя совершать роковые ошибки. Но, чем больше негодовал или радо¬вался Питер, тем спокойнее выглядел черный вестник судьбы, тем шире казалась его кошмарная белозубая улыбка, и тем грустнее становился взгляд его запавших в прова¬лах глазниц зрачков.
Они сражались не на шутку. Ученик Виталиуса выигрывал. Юноша повзрос¬лел, в волосах и густой бороде пробилась седина, перебывавшим в его руках за долгие годы врачевания богатствам могли бы позавидовать даже некоторые князья, и при этом проживал Питер в том же закопченном подвале, одиночество его разделял лишь спа¬сенный от проказы, потерявший четыре пальца и голос слуга, а огромные средства рас¬ходились на покупку растений и минералов, да на раздачу подаяния многочисленным нищим.
Долгими вечерами, разгибаясь от очередного фолианта, очередной порции составляемого по одному ему известному рецепту лекарства, алхимик вглядывался в густую темноту за оконной решеткой:
– Учитель, я противостою Смерти вот уже десять лет, сражаюсь и жду твоего знака. Ответь, приободри, подскажи мне, далеко ли до той победы, о которой мы грезили! Где конец каждодневной битвы?!
Тихим и безмолвным оставался мрак за окном.
Прошло еще несколько лет. Однажды грозовой летней ночью Питера позва¬ли к мучавшемуся подагрой главе городского магистрата. Вызов был вполне обычным: время от времени лекарь появлялся в доме больного, дабы облегчить его страдания, однако на этот раз с просьбой о помощи пришел не старый слуга магистра, а моложа¬вый парень с бегающими раскосыми глазами.
– Где Брэндон? – удивленно поинтересовался Питер.
– Старик тоже захворал, мастер, – гонец преломился в почтительном поклоне.
– Поторопись, хозяину очень плохо.
Под распахнувшимся плащом в блеске молнии на рубахе посланника высве¬тился герб магистра, что окончательно развеяло сомнения Питера, и последний, пере¬прыгивая лужи, поспешил к центру города. Впереди бегающим пятном мелькала согну¬тая спина слуги. Ослепительные вспышки то выхватывали мокрый силуэт, то вновь по¬гружали его в кромешную стену ливня. У самых дверей больного Питер вдруг ощутил холод и усталость и, предвкушая живительный огонь раскаленного камина, прокричал:
– Стучи! Стучи скорее!
Ему ответили только пронизывающие струи дождя. Посланник без следа растворился в черном омуте ночи.
– Ты где?! – лекарь обернулся, тут же получил коварный удар дубинкой по голове и мешком плюхнулся на пороге оплота городской власти. Очнувшись, Питер увидел склоненные над собой знакомые лица: здесь были и магистр О'Мэли, и преданный Брэндон, и многие другие. Падая, лекарь зацепил ручку дверного молотка, и ото¬звавшиеся на стук любопытные слуги внесли его в дом, где, узнав, подняли переполох, чем и привели в сознание. Питер ощупал на затылке немного кровоточащую шишку – голова гудела, но казалась целой, – и коротко пересказал историю своего появления на ступеньках магистра. О'Мэли удивился не меньше невольного гостя: не смотря на “мерзкую погоду” он чувствовал себя как никогда хорошо и совершенно не собирался тревожить “почтенного медикуса”.
В обратный путь встревоженный ученик Виталиуса тронулся спустя полчаса в сопровождении вызванных стражников и самого магистра. Их встретила распахнутая настежь дверь в мастерскую; внутри все было разбито и поломано, изорванные книги плавали в излившихся из расколотых склянок лужах, а подле опрокинутого кресла в не¬естественной позе застыл немой слуга. Кто-то изрядно постарался, чтобы он замолчал навеки, выколов бедняге оба глаза и лишив остатков пальцев. Гнев затуманил разум Питера, да тут еще в темноте угла ему померещилась извечная ухмылка давнего врага. В пылу ненависти лекарь совершил опрометчивый шаг: капля эликсира из спрятанной на груди склянки незаметно скользнула по губам убитого слуги. У О'Мэли и стражников зашевелились волосы, когда недвижимый мертвец вдруг взмахнул обрубком руки, а не¬мые при жизни губы прошептали:
– Меня убили соседи, братья-башмачники и приехавший к ним племянник.
Парень выманил тебя из дому и вернулся назад, чтобы помочь в зловещем промысле.
Они искали твое золото, богатство, которого у нас никогда не водилось, а потому даже под пыткой я не мог сказать о том, чего не было. Перевернув все вверх дном, злодеи с досады выкололи мне глаза. Боль оказалась нестерпимой. Я умер. Они убрались незадолго до твоего возвращения, хозяин. Покарай их. Топор с моей кровью лежит под лавкой старшего из братьев...
Покойник замер.
Сраженный увиденным магистр все же поспешил в соседний дом. Труп не солгал. Арестованных отвели в тюрьму, чтобы казнить пополудни дня следующего, ибо в те далекие времена расправа зачастую становилась короче самого преступления, а О'Мэли уединился с Питером для продолжительной беседы.
– Ты великий ученый, медикус, раз, пусть на мгновение, но сумел разговорить мертвеца. Твоему открытию нет цены. Вдвоем мы быстро наведем порядок в сто¬лице, избавим честных граждан от убийц и насильников. Сам король заметит наши уси¬лия и вознаградит обоих.
– Эликсир не для мертвых, он нужен живым, чтобы победить смерть!
– Лучше пусть он послужит тому, чтобы дать этим живым спокойно жить.
В ответ Питер лишь отрицательно качнул головой. Магистр потеребил холе¬ными пальцами густую бороду:
– Не стоит упрямиться. Иначе тебя просто обвинят в колдовстве, а дрова для костров в нашем государстве еще не перевелись. Иди и подумай до утра.

* * *

Ученик Виталиуса думал не долго. Еще до зари он покинул пределы город¬ских стен в надежде скрыться от паучьих лап любителя королевских милостей. Однако магистр был вовсе не глуп, и стражники догнали Питера еще до захода солнца. Одинна¬дцать человек, звеня мечами, преградили ему дорогу вперед и назад.
– Отдай то, что носишь с собой, да убирайся подобру-поздорову, – командир отряда обнажил клинок наполовину. Глаза его превратились в тоненькие щелки, и лекарь понял – пощады не будет. Взгляд привычного к убийствам человека холодил и за¬ставлял трепетать сердце.
– Скоро мы встретимся чо-настоящему, Кулл, – подумалось Питеру. – Я стану твоим навечно, так и не утвердив торжества Жизни над Смертью. Виталиус, прости мне, не оправдавшему доверия...
Гортанный хрип заставил его вздрогнуть. Солдаты застыли в вычурных по¬зах. Над онемевшей дорогой разнесся знакомый перестук копыт. Длинная тощая фигу¬ра, спрыгнув с лошади, медленно, словно нехотя, обошла всех одиннадцать. Кулл спо¬койно клал руки на плечи каждого и пристально смотрел в глаза, ожидая, пока умерший не опустится в дорожную пыль. Через несколько минут от бравых вояк остались раз¬бросанные холмики бездыханных тел. Всадник смерти неторопливо забрался на свою клячу и тронулся продолжить бесконечный путь.
Только тут Питеру удалось отбросить сковавшую плоть стужу:
– Зачем ты делаешь это, Кулл?! Для чего ты снова спасаешь меня?! Ответь же! Не уезжай просто так! Лекарь бросился вдогонку чернеющему в лучах заката одинокому силуэту. Но сколь быстро ни бежал Питер, неторопливый всадник оставался на недосягаемом расстоянии.

4.
Беглец пересек пролив и укрылся среди холмов и скал Шотландии. Ему по¬везло попасть в вотчину могучего клана Мак-Рок. Его тогдашний правитель гордый Ху-го обласкал и приблизил опального лекаря. Потянулись месяцы покоя. В суете огромно¬го дома-крепости Питер лечил придворных кавалеров от мужской слабости, а дам от выпадения волос и зубов; в те же дни, когда требовалось следовать с непобедимыми от¬рядами короля в очередной поход, он добросовестно врачевал нанесенные боевым ору¬жием раны.
Хуго имел четверых сыновей-наследников, но больше всех любил пятого ребенка – веселую и подвижную красавицу Лею. Появление Питера при дворе совпало с ее пятнадцатилетием – для девочки возраст взросления, однако король не спешил с за¬мужеством. Хотя от претендентов отбоя не было, ревнивый отец не торопился расста¬ваться с единственной отрадой жизни.
Вынужденная довольствоваться обществом суровых неотесанных мужланов и вечно грязных, приторно-жеманных стареющих девиц, Лея быстро обратила внима¬ние на всегда опрятного спокойно-рассудительного придворного лекаря. Четверть века разницы в возрасте почти исключали всякую плотскую страсть, но вечно одинокий Пи¬тер всем сердцем полюбил юное создание. Король не препятствовал их встречам, спра¬ведливо полагая, что приставленные шпионы во время донесут ему, если прогулки до¬чери и медикуса перейдут за грань дозволенных рамок.
Пролетела весна, в свои права вступало прохладное северное лето, мягко-стью покрова и запахом вереска дурманило разнотравье, веселый девичий смех взлетал в голубую синь, к ласково пригревавшему солнышку, ленивая расслабленность и ощу¬щение счастья охватило Питера. Состояние, чреватое для любого человека, ибо беда всегда крадется по пятам, выбирая для удара самый неподходящий момент. И вот одна¬жды туда, где только что сверкал шар полуденного зноя, густым слоем упал седой ту¬ман, в котором издалека донеслось мерное постукивание копыт. Испуганная Лея вжа¬лась в Питера, забряцала оружием невидимая в молочном дыму встревоженная стража, холод заструился вдоль сердца медикуса. По мере приближения зловещего цокота вы-крики людей стихали. Смерть подкрадывалась незримо, и не было от нее спасения.
Подстреленной птицей забился крик девушки. Из белого облака нависла громада костистой лошади с черным силуэтом в седле. Кулл склонился к жертве. Из-под капюшона выстрелили провалы глазниц. Серое высохшее лицо тронула знакомая ухмылка.
– Убирайся, убийца! Ее тебе не заполучить! – с ненавистью выплюнул в лицо Смерти обнимавший Лею Питер.
Туман рассеялся так же внезапно, как и появился, оставив после себя трупы несчастных стражников.
По приказу короля никто в крепости не упоминал о случившемся, однако с того дня принцесса принялась таять на глазах. Лекарь использовал все свое мастерство, но вынужден был признать полное бессилие. Грудь ученика Виталиуса теснила нена¬висть.
– Подлый трус. Ну, сражался бы ты со мной. Погубил бы меня, как когда-то взял жизнь учителя. Это, по крайней мере, выглядело бы честно. А так... Причем здесь невинная девочка. Подло расплачиваться за причиненное тебе зло со всем человечеством. Низко и подло.
Так негодовал Питер, мысленно взывая к совести Кулла, однако последний и не думал откликаться на страстные порывы души. Оставалось единственное средство. Питер наклонил к губам девушки флакон с эликсиром. Медленно, будто нехотя, в пере¬сохший рот Леи с края сосуда сползла загустевшая капля драгоценного напитка. Флакон опустел. Отбросив ненужную склянку, лекарь напряженно вгляделся в черты лица уми¬рающей. Последняя капля жизни добросовестно выполняла свое предназначение. Вот ровнее стало шумное дыхание, вот на бледных впалых щеках появился легкий румянец, вот дрогнули сомкнутые веки. Принцесса возвращалась в реальный мир.
Утомленный Питер, призвав обрадованного Хуго, сдал на его попечение по¬правляющуюся дочь и покинул пределы замка. Сердце лекаря билось спокойно, Кулл потерпел поражение в очередной, пожалуй самый главный, раз в его жизни. Радость по¬беды гнала прочь усталость прошедших дней и ночей. Уснуть было невозможно. Питер завернул в ближайший кабак. Несмотря на поздний час уже успевшая получить радост¬ную весть из дворца пьяная толпа гуляла напропалую. Свободное местечко виднелось лишь подле оборванца в плаще с надвинутым на лицо капюшоном, сидевшего в самом дальнем углу, за маленьким столом на двоих. Прихватив кружку и кувшин вина, лекарь втиснулся между нищим и стеной. В лицо пахнуло прелой землей, гнилью и еще чем-то сладковатым.
– Давненько ты не мылся, приятель, – весело произнес Питер, плеснул вина да так и застыл с поднятой кружкой... Напротив возвышался всадник смерти. Сухие костлявые пальцы сдавили руки дернувшегося человека.
– Не спеши. Я не причиню тебе вреда. Настало время нашей беседы, – тихий голос вырывался из неподвижной глотки мумии с сипением. Говорил Кулл с трудом.
Спрессованные тысячелетним тленом мышцы отказывались повиноваться своему хозяину. Только тут Питер понял происхождение ухмылки вестника смерти. Она была вечной: тонкие полоски того, что раньше являлось губами, даже натянувшись струной, не могли укрыть белые зубы. Из затененных впадин грустно смотрели водянисто-серые глаза.
– Понятная грусть. Он проиграл, – подумал Питер, и на мгновение лекаря ох¬ватило чувство жалости к побежденному.
Для того, кто скакал впереди самой Смерти, мысли не являлись тайной:
– Выслушай меня спокойно, мастер. Поверь, наша борьба отнюдь не радует Кулла. Я устал. Уже тогда, много тысяч лет назад, наказав насильников, надругавшихся над моей любовью и жизнью дорогих мне людей, я пожалел их, во тьме сознания не понимавших творимого зла. Пожалел и о ниспосланном богами “даре”, тяжком даре бессмертного вестника несчастий. Сколько раз мне хотелось изменить предначертанный ход событий, не для себя, ибо себя, дерзнувшего в ненависти стать судьей себе по¬добным, я проклял давным-давно, а для тех, чьи судьбы я разрушал безжалостной дла¬нью вестника грядущего. Но, увы, нить жизни находится не в моих руках! Я лишь тот, кому ведомо время конца, отвратить который он не в силах. Ты думаешь, что переиграл смерть, что Виталиус дал тебе средство от всех напастей?! Глупец. Ни одна, пролитая тобой капля эликсира, не отвратила положенного срока. Вспомни мучившегося сердцем виноторговца – через шесть дней он захлебнулся в бочке с вином (правда не без помощи жаждавшего наследства сына). Да, благодаря тебе, он умер здоровым, но умер. А уку¬шенный змеей мальчик. День спустя после твоего отъезда он сорвался в пропасть. Этот день он протянул бы и без капли твоего лекарства. Спасенную в чумной деревне девуш¬ку сожгли не поверившие в чудесное исцеление напуганные соседи; вырванного из аго¬нии ювелира вскоре зарезали разбойники; сгоравший в лихорадке капитан корабля уто¬нул в первом же шторме. И так все, все, кому ты спаивал чудодейственный напиток, умерли в свое время. Только ты об этом не знал или, упиваясь гордостью победы, не хотел знать. Смерть нельзя отсрочить или обмануть. Она единственная приходит тогда, когда положено жизнью. В этом и заключена их неразрывная связь.
– А как же Лея? – зябко передернул плечами влюбленный Питер.
– Принцесса умрет завтра в полдень, а через час я буду ждать тебя на берегу озера к северу от крепости. Там мы закончим наш поединок. Прощай!
Кулл растворился в воздухе, оставив лекаря наедине с черными мыслями.

* * *

– Ну, уж нет! Лею я не отдам!
Чтобы уберечь девушку, Питер предпринял все возможное. От вероломной стрелы или кинжала ее охраняли самые верные стражники. Он поил принцессу самим приготовленными отварами, защищая от яда и поперхивания. Чтобы не упала, он не разрешал ей спускаться с кровати. Поместив Лею в самую высокую башню замка, предварительно проверив прочность ее крыши, Питер немного успокоился. Лекарь по¬ведал обо всем Хуго, и король остался подле ложа дочери, решив, если потребуется, принять бой с самой Смертью.
Но минуты складывались в часы, а никто и ничто так и не нарушило утрен¬ний покой. Солнце стремилось к зениту. Казалось до победы остались считанные мгно¬вения.
Сильнейший порыв невесть откуда взявшегося ветра вдребезги разнес раму единственного оконца. Оба, король и лекарь, вскочили в попытке загородить принцес¬су, но были остановлены долетевшим с постели хрипом. В шею Леи впился острый ос¬колок цветного стекла. Из рассеченной жилы стремительно уходила жизнь. Миг, и кро¬вавый дождь прекратился. Девушка умерла.
Питер не помнил, как добрел до берега озера. Под высоким дубом стояла привязанная костлявая коняга, подле которой насмешливо скалил зубы Кулл. Ненависть плохой помощник, а лекарь вдруг превратился в комок непреодолимой ненависти. Все остальные чувства словно разом оставили его сердце. Сейчас он не столько переживал гибель возлюбленной, сколько ненавидел противника.
– Великие боги! – взмолился Питер, понимая, что простым оружием ему не победить, – Помогите! Даруйте силы уничтожить это чудовище! А там, будь, что будет!
И столь велика оказалась сила той ненависти, что небожители уступили. На глазах человека тело всадника смерти рассыпалось в тысячелетний прах, оставив после себя лишь горсть пыли под черным плащом. Наконец-то исполнилась мечта Кулла, он перестал быть зловещим вестником. Наконец-то исполнилась мечта Питера – он одер¬жал победу над Смертью. Ученик Виталиуса упал без сознания.
Очнулся он в седле от знакомого мерного перестука копыт. Питер обернулся в поисках клячи, холодея от мысли, что гибель врага только обманное видение. Однако конь вестника был под НИМ, ЕГО колени сжимали костлявые бока. Лекарь вздрогнул. На НЕМ был надет слегка пропыленный черный плащ, из рукавов которого выглядыва¬ли обтянутые серой ссохшейся кожей незнакомые худые пальцы. Озаренный внезапной догадкой Питер спрыгнул на землю и склонился над лужей. В багровых лучах заката из ее грязного зеркала ухмылялся череп нового ВСАДНИКА СМЕРТИ.