Бердяев. Философское самопознание. Статья 4

     Философский труд «Самопознание. Опыт философской автобиографии».

     Философскую автобиографию, в отличие от автобиографии, действительно можно и нужно считать жанром, причем особым жанром, в котором смыслом, стилем, сюжетом, композицией управляет ретроспективная авторефлексия и, конечно, саморефлексия «здесь и сейчас». Эта характеристика в высшей степени применима к «Самопознанию» Н.А. Бердяева.

     Текст.
     «Между фактами моей жизни книгой о них будет лежать акт познания. (…) Я пережил мир (1), весь мировой и исторический процесс (2), все события моего времени как часть моего микрокосма (3), как мой духовный путь (4)» (с. 252).

     Деривация.
     Стиль четырехчастной восходящей градации (1 - … - 4) позволяет и ничего другого не оставляет автору, как почти сразу начать повествование-рассуждение с интенции к масштабному экзистенциальному осмыслению своего жизненного, а принципиально — духовного пути.

     Метатекст.
     Все его касалось! Думается, что экзистенциальный, бердяевский, подход к событиям своей жизни является максимально позитивным, конструктивным по отношению к индивиду и обществу, даже к мировому процессу. Как это аргументировать? Скорее всего - «от противного». С чем мог бы остаться индивид без экзистенциальной составляющей? Он остался бы наедине лишь с собой. Со своей персоной, подавляющей в принципе все окружающее. И тогда родители были бы не родными людьми, а объектами, что-то дающими. Дайте то, дайте это. Главное то, что мне надо именно сейчас. И тогда дети были бы не детьми-человеками, а твоим, именно твоим продолжением. И чтобы тебя только они продолжали — ровно, без лишних хлопот, претензий. А главное, чтобы не надоедали, не мешали твоему самоутверждению параллельно с самолюбованием. И чтобы жены / мужья непременно были с тобой во всем согласны, угадывали твои желания и, главное, не нарушали твое личное пространство. А оно в принципе бесконечно, потому что вмещает в себя то, что ты хочешь и что ты будешь хотеть. Огромное пространство, наполненное всем, кроме людей, наделенных душой и духовностью. И тогда учителя были бы не Учителями, а давателями нужных тебе знаний для обеспечивания будущего беспроблемного существования. Да и то терпеть бы их было можно, но с огромным трудом. И тогда друзья были бы не истинными друзьями, а в лучшем случае скрашивателями твоего одиночества. Одиночества, которое нет-нет, да стучится в твое подсознание. И тогда сознание было бы не со-знанием в том смысле, что оно развивается в просветляющем общении, со-общении, хотя бы в попытке эмпатии. Да и слова этого не было бы в органичном тебе лексиконе. И тогда прожил бы ты счастливую по твоим понятиям жизнь и еще мудро поучал бы других тому же. И никогда на этом свете не возникли бы у тебя вопросы: а что ты сделал для людей, для страны, для мира?  какой след оставил во Вселенной, так долго и бесполезно чего-то ждущей от тебя? А впрочем, эти вопросы совсем не для тебя, а, например, для Бердяева. Вот мы и послушаем, как он на них отвечает.

     Текст.
     «Любовь к философии, к познанию смысла жизни вытесняла во мне все. (…) До переворота у меня было много неприятных черт, от которых я освободился» (с. 271).   

     Деривация.
     Личность автора проявляется в стиле неуклонного следования мысли-речи идее осознания поворотных моментов своей духовной эволюции. И даже дистантно расположенные предложения - (…) - скреплены причинно-следственной связью.

     Метатекст.
     Главным условием возможности отвечать на приведенные выше вопросы как раз и явилась любовь к познанию смысла жизни, «центробежная» по отношению к эго, вовсе лишенная меркантильности любой степени. Можно бесконечно погружаться в суету сует. Это раз. Можно анализировать  объективированный мир, извлекая из него эти самые объекты. Это два. Третьего не дано?  А вот Бердяев погружается в таинственное, почти неуловимое бытие смыслов, бытие духовное.

     Текст.
     «В детстве у меня, наверное, были аристократические предрассудки. Но в бурной реакции, или, вернее, революции, я победил их. (…) У меня была, конечно, «господская» психология, предки мои принадлежали к «господам»…  Но у меня это соединялось с нелюбовью к господству и власти...» (с. 274).

     Деривация.
     Автор останавливается на выборе однотипного синтаксиса с противительной союзной связью между предложениями, оформленными как самостоятельные (парцелляция), что усиливает контрастность его саморефлексии.

     Метатекст.
  Парцелляция с противоположными смыслами способствует осознанию Бердяевым противоречивого, но позитивного, поступательного пути самоорганизации, самопознания своей личности. И такой путь, скорее всего, экзистенциально типичен для лучших выходцев из дворянского сословия того времени. Возможно, такой путь радикальной критической саморефлексии — лучшее, чего могло достичь дворянство как социальный и в определенной части представителей интеллектуальный слой.

     Текст.
     «Мое «я» переживает себя, как пересечение двух миров. При этом «сей        мир» (1) переживается, как не подлинный, не первичный и не окончательный. Есть «мир иной» (2), более реальный и подлинный. Глубина «я» принадлежит ему»      
(с. 275).

     Деривация.
    Эти два мира особенно явственно пересекаются в бифуркационном авторском выборе лексики, контекстуально многослойной по смыслу, антонимичной, например,  (1 — 2).

     Метатекст. 
   «Я» - истинно живое существо, «живее» всей физиологической составляющей. Оно переживает себя. Миры пересекаются: неподлинный с подлинным, реальным в метафизическом смысле. Поэтому «я» имеет нелинейную организацию, самоорганизацию. У него есть глубина, на уровне которой пересечение как противоречие снимается и остается целостность, гармоничность или хотя бы стремление к ним. И это глубоко типично — как для Бердяева, так и для Толстого и его Пьера Безухова, для Достоевского и его Родиона Раскольникова и др.

     Текст.
  «… У меня есть страсть к духам . (…) … Я с болезненной остротой воспринимаю дурной запах мира» (с. 276). 
 
     Деривация.
  Автор прибегает к неожиданной для адресата метафорической антитезе «страсть к духам — дурной запах мира». Причем психофизиологическая обыденность этой антитезы для Бердяева следует из второго предложения как вполне нормального уточнения содержания предложения первого.   

     Метатекст.
   Бердяев склонен метафоризировать, возможно, символизировать духи, «видя» в них как прекрасный запах, так и саму красоту, изящество, гармоничность, что и желательно для него в истинном бытии. Перед нами своеобразная авторская гипертекстуальность с уникальными каналами рецепции, в которых сочетается физическое (запахи) и метафизическое (видение реального мира).   

     Текст.
    Саморефлексия по отношению к революционным переворотам: «У меня было даже революционное восстание духа против этих революций. Иногда они мне казались духовно реакционными» (с. 356). 

     Деривация.
     Отмечаем адекватный личностно-социальной драматичности  творческий выбор приема «антиоксюморонности». Это не соединение, а противопоставление несоединимых понятий (революционный дух против революций). Отсюда с необходимостью выводимое определение их как духовно реакционных.

     Метатекст.
     Бердяев шел к революции от Канта, Гегеля, Маркса (даже). Он понял ее как средство для освобождения духа, личностного начала. Его революция абсолютно противоположна, несовместима с социалистической революцией в реальности. Это революции разных измерений. Они настолько антагонистичны, что между ними происходит мощный «разряд» - восстание духа как фактор интенсивной эволюции личности.

     Текст.               
     Отношение философа к суете в «социальных лифтах»: «У меня на всю жизнь осталось отвращение к тому, что называют  «занять положение в обществе». Это претит не только моему революционному чувству, но и моему аристократическому чувству» (с. 360 — 361).

     Деривация.
     Прием цитирования распространенного мнения в обывательском обществе — это не что иное, как экскурс мысли автора в чуждый ему мир чиновничьей и околочиновничьей суеты. Такое цитирование становится действенным фактором активизации по-бердяевски революционного и аристократического чувств, родственных между собой.
 
     Метатекст.
   Для Бердяева иметь положение в любом обществе — полный абсурд с позиции Духа, Свободы, Богочеловека. Все общества в восприятии философа основаны на жесткой организации, на тягостном, унизительном продвижении по чинам-головам, так как здесь всегда процветает узаконенное рабство. Здесь личности в духе, свободе, самопознании (= в познании сущности всего вокруг) чаще всего чужаки, изгои. 

     В итоге мы находились в творческо-познавательном контакте с взаимосвязанными рече-мыслительными стилистическими приемами самопознания автора. Это
- ряды восходящей градации как средство оптимизации актов самопознания;
- контактное и дистантное расположение предложений в тексте как дискретно-континуальное самопознание «здесь и сейчас»;
- парцелляция, усиливающая смысловой драматизм саморефлексии;
- неоднозначная, «эластичная» по смыслу лексика проникновения в авторское глубинное «я»;
- авторская метафоризация как добавочный коннотативный «коэффициент» ряда приемов построения текста и другие средства индивидуально-философского стиля         
Н.А. Бердяева.

     Такова его — идиостиля — экзистенция, которая, надеюсь, ожила, еще раз позитивно и творчески прожила на этих страницах и еще долго-долго будет жить в диалогах с исследователями (своеобразный факт чего и состоится уже в следующей статье).

     Фрагменты текста цитируются по: Бердяев Н.А. Самопознание: Сочинения. — М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс; Харьков: Изд-во Фолио, 1998. — 624 с. (Серия «Антология мысли»).