de omnibus dubitandum 7. 275

    ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (1590-1592)

    Глава 7.275. КАКОВЫ НА ДЕЛЕ-ТО ПОКАЗАЛИСЬ, ПРОХВОСТЫ, ПРОДАЖНЫЕ ДУШИ…

1 июня 1553 года*

*) С 1492 года, в Московской Руси впервые начали отпраздновать Новый год в сентябре. До этого праздник отмечали 1 марта, а перенесён он был Иваном III…

    После ранней и дружной весны настало раннее, ясное лето. Миновала болезнь молодого царя, которого уже не чаяли видеть живым. С того самого дня, когда непокорные бояре, во главе с князем Владимиром, волей-неволей приняли присягу на верность царевичу Димитрию, Иван словно ожил духом, успокоился; заснул тогда мертвым сном и спал почти сутки.

    — Ну, теперь царь спасен! — радостно заявлял Схарья братьям царицы и ей самой, когда она неотложно пожелала видеть лекаря.

    И он не ошибся. Но выздоровление Ивана шло очень медленно. Какая-то непомерная слабость оковывала не только тело его, но и волю, и мысли, что выражалось тысячью причуд и прихотей. Зато порою, когда царь держал в руке ложку или ручное зеркало, которое гляделся, чтобы узнать, как исхудало его лицо, — стоило тогда кому-нибудь из окружающих, шутки ради, сказать:

    — Брось, государь! Ну, стоит ли держать?!

    И он ронял то, что держал в руке…

    Но такая внешняя слабость недолго отражалась на душевной жизни, на желаниях и на порывах Ивана.

    Еще в первые дни, радуясь чудесному избавленью от смертельного недуга, согретый ласкою вешних теплых лучей и свежего ветра, который врывался в раскрытое окно царского покоя, освежая здесь спертый, тяжелый воздух, от всего этого Иван чувствовал себя счастливым, довольным, готов был простить и забыть тот тяжелый кошмар, каким являлись в его памяти три дня волнений боярских перед принятием присяги Димитрию.

    Но такое доброе, радостное настроение недолго владело душой Ивана. Шуревья царевы — Захарьины — решили, что «надо ковать железо, пока горячо»… Враги-бояре выдали себя с головой; надо было погубить их окончательно в глазах царя.

    Правда, спохватились быстро строптивые вельможи и такой же раболепной, густой толпой окружили выздоравливающего Ивана, как недавно стояли перед дверьми его спальни угрожающей стеной. Иван неожиданно словно из мертвых воскрес.

    Переворота, значит, не предвиделось и создать его снова невозможно. Пришлось поусерднее заглаживать вину. Хотя между собой единомышленники не прекращали сношений, еще надеялись на какой-нибудь «счастливый» случай.

    Захарьины-Юрьевы хорошо это видели, знали, следили за малейшим шагом наиболее для них подозрительных людей, а уж Ивану все передавалось в утроенном, в учетверенном виде.

    Жадно, как знойный песок поглощает влагу, — ловил на лету Иван все дурные вести о «недругах» своих и только ждал минуты, когда только можно будет свести с ними счеты.

    — Со всеми! — шептали Захарьины. — Особливо с Сильвестром-попом и с Алешкой, твоим любимчиком! Каковы на деле-то показались, прохвосты, продажные души!

    Иван на это нерешительно кивал головой. Он чувствовал обиду и на этих двух… Но старая привычка, почтение и доверие не давали разойтись дурным чувствам царя.
Не желая особенно настаивать, бурчалкины замолчали.

    А Иван, лежа еще в постели, глядел в окно на клочок синего неба и думал… думал… Порой и сам не знал о чем.

    Наконец, впервые после болезни, было позволено царице Анастасии посетить больного.

    Хотя Иван готовился к встрече и переволновался задолго до нее, уговаривая себя не поддаваться слабости, не ронять своего царского достоинства, но едва вошла бледная, измученная, словно тоже перехворавшая Анастасия — Иван не выдержал.

    Он с невнятным криком: «Настенька!» — протянул к ней руки, обнял, прижал, как мог, слабыми руками к ослабелой груди и сильно зарыдал… Вообще, после болезни у него очень часто сжимало горло, слезы то и дело показывались на глазах от малейшей причины. Теперь уж и сам Иван хотел прекратить рыданья, да сил на это не нашлось.

    А царица, крепко прижавшись к мужу, ласково, нежно шептала:

    — Ваничка, миленький… Привел Бог… Слава Тебе… Ну, будет. Не плачь… Ванюша ты мой, Ванюшенька… Царь ты мой радошный…

    И сама не плакала, нет, — улыбалась. Словно светилось у нее лицо. А в то же время крупные слезы, часто-часто, одна за другой, так и скатывались по сияющему лицу, как живые жемчужины, теряясь между жемчугами богатого ожерелья…

    — А знаешь, я ведь к тебе христосоваться приходила! — зашептала она и вдруг сразу густо покраснела и вся омрачилась.

    Иван заметил.

    — Что с тобой?… С чего же потемнела ты?… Как приходила, скажи?…

    Анастасия, вспомнив, после чего побежала она с красным яичком к царю, — рассказала ему о своем посещении, но промолчала о появлении к ней Адашева.

    Когда же допытываться стал Иван, с чего это она так сразу изменилась лицом, Анастасия ответила ласково:

    — После, после скажу. Все расскажу, Ванечка... А теперь идти надо к Митеньке… И лекаря не приказывали долго быть у тебя, тревожить моего ясного сокола… Поправляйся скорее…

    И она собралась уходить.

    — Только вот што, — перед самым уходом шепнула все-таки, не выдержав, царица Ивану, — поостерегайся ты Олексея Одашева… Да и отца протопопа… тоже… такое про них слышно… И-и!..

    Шепнула, оглядываясь, не услыхал бы кто, —  сама задыхаясь от волнения и страха.

    — Знаю, знаю… — отозвался Иван, полагая, что ей тоже показалось двусмысленным поведение обоих любимцев во дни смуты боярской.

    — Всем я им верю, аки змию ядовитому, погубителю…

    Тогда она, еще раз обняв мужа, перекрестила его и ушла, повторяя:

    — Здрав будь поскорее, сокол ты мой ясмен!..

    — Ишь ты! — подумал Иван. — Настя чистая душа… На что уж в дела мои государские не мешается, а супротив их остерегает… Значит, правда: Бога забыли моих два верных друга-советника. За что? Ведь все-то, все-то я для их делал да по-ихнему… Из грязи взял, наверху царства поставил, за прямоту, за чистоту ихнюю… И вот…

    От обиды, от напряженного чувства неприязни к недавним друзьям и советникам — у Ивана губы пересыхали, и во рту ощущался вкус острой горечи, словно бы желчь поднималась ему к самому горлу…

    И он думал, напряженно думал: как теперь быть? На кого положиться можно? С кем дело царское вершить, которое одному человеку не под силу? И как ни думал Иван, кого ни перебирал в уме, что ни вспоминал из своей прежней жизни, одно имя приходило ему на память — митрополит Макарий**.

**) МАКАРИЙ (в ми­ру Ми­ха­ил) (ок. 1482, Мо­ск­ва – 31.12.1563, там же), ми­тро­по­лит Мо­с­ков­ский и всея Ру­си, об­ществ. и по­ли­тич. дея­тель, свя­той.
Казанская епархия
Мо­на­ше­ский по­стриг при­нял в кон. 15 в. в Свя­то-Паф­нуть­е­вом Бо­ров­ском мо­на­сты­ре. По не­ко­то­рым дан­ным, уча­ст­во­вал в рос­пи­си по­стро­ен­ных в это вре­мя мо­на­стыр­ских ко­ло­коль­ни и тра­пез­ной. В 1523 митр. Мо­с­ков­ским Да­нии­лом воз­ве­дён в сан ар­хи­ман­д­ри­та и на­зна­чен на­стоя­те­лем Мо­жай­ско­го Лу­жец­ко­го мон. (позд­нее, бу­ду­чи ми­тро­по­ли­том, М. ини­ции­ро­вал строи­тель­ст­во ка­мен­но­го со­бо­ра мо­на­сты­ря в честь Ро­ж­де­ст­ва Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы). 4.3.1526 ру­ко­по­ло­жен в епи­ско­пы и на­зна­чен на Нов­го­род­скую ар­хи­епи­скоп­скую ка­фед­ру. По­став­ле­ние М. на вто­рую по зна­чи­мо­сти ка­фед­ру сви­де­тель­ст­во­ва­ло о его бли­зо­сти к вел. кн. Ва­си­лию III Ива­но­ви­чу, а так­же митр. Да­нии­лу и ио­сиф­лян­ским кру­гам рус. ие­рар­хов. Дея­тель­ность М. в Нов­го­ро­де спо­соб­ст­во­ва­ла ук­ре­п­ле­нию моск. влия­ния в ре­гио­не, как по­ли­ти­че­ско­го (бла­го­да­ря М. мя­теж ста­риц­ко­го кня­зя Ан­д­рея Ива­но­ви­ча в 1537 прак­ти­че­ски не рас­про­стра­нил­ся на нов­го­род­ские зем­ли), так и куль­тур­но­го. М. реа­ли­зо­вал ре­ше­ния цер­ков­но­го со­бо­ра 1503, вве­дя в нов­го­род­ских мо­на­сты­рях об­ще­жи­тель­ный ус­тав (1528). При нём бы­ла про­из­ве­де­на рес­тав­ра­ция мн. нов­го­род­ских церк­вей и икон, от­лит боль­шой ко­ло­кол для ка­фед­раль­но­го Со­фий­ско­го со­бо­ра, в со­бо­ре по­нов­ле­ны фре­ски, ук­ра­шен ико­но­стас. В Пско­ве по ука­за­нию М. по­стро­ен ар­хи­епи­скоп­ский дво­рец (1535). М. на­прав­лял мис­сио­не­ров для про­све­ще­ния ла­планд­цев (совр. саа­мы). Ок. 1539 по его ини­циа­ти­ве со­став­лен т.н. Вла­дыч­ный ле­то­пис­ный свод Ма­ка­рия. В Нов­го­ро­де под рук. М. бы­ли про­ве­де­ны ра­бо­ты по со­став­ле­нию 1-й ре­дак­ции «Ве­ли­ких Четь­их-Ми­ней» (ВМЧ). На­ча­ло этим тру­дам по­ло­жил мо­нах До­си­фей То­пор­ков, ко­то­рый по по­ру­че­нию М. ре­дак­ти­ро­вал (1528–29) слав. текст Си­най­ско­го па­те­ри­ка, впо­след­ст­вии вклю­чён­ный в ВМЧ. По бла­го­сло­ве­нию М. в 1535 тол­мач Д. Ге­ра­си­мов пе­ре­вёл тол­ко­вую Псал­тирь Бру­но Вюрц­бург­ско­го, в 1537 В. М. Туч­ков соз­дал но­вую ре­дак­цию жи­тия нов­го­род­ско­го свя­то­го – прп. Ми­хаи­ла Клоп­ско­го (XV в.).

Илл. Митрополит Макарий благословляет Иоанна IV Васильевича на царство. Миниатюра Лицевого летописного свода. 1553.

С 19.3.1542, пос­ле ни­зве­де­ния с пре­сто­ла митр. Иоаса­фа (Скри­пи­цы­на), М. – митр. Мо­с­ков­ский и всея Ру­си, пред­стоя­тель Рус. церк­ви. Во вре­мя Бо­яр­ско­го прав­ле­ния 1530–40-х гг. ста­рал­ся за­ни­мать при­ми­ри­тель­ную по­зи­цию, ис­пол­няя тра­диц. роль «пе­ча­ло­ва­те­ля» за опаль­ных лиц. На­рас­тав­шие про­ти­во­ре­чия и на­пря­же­ние в при­двор­ной эли­те, при­вед­шие к каз­ням вид­ных чле­нов Бо­яр­ской ду­мы ле­том 1546 (период семибоярщины - Л.С.) и мо­ло­дых ари­сто­кра­тов в янв. 1547 (без по­кая­ния и при­час­тия), по­бу­ди­ли М. вы­сту­пить ини­циа­то­ром ук­ре­п­ле­ния вла­сти Ива­на IV Ва­силь­е­ви­ча вен­ча­ни­ем его на цар­ст­во. С це­лью по­лу­чить офиц. при­зна­ние пра­во­слав­ны­ми пат­ри­ар­ха­ми цар­ско­го ти­ту­ла Ива­на IV М. позд­нее об­ра­тил­ся к пат­ри­ар­ху Кон­стан­ти­но­поль­ско­му Ио­а­са­фу II. По­вы­ше­ние ста­ту­са рус. мо­нар­ха и Рус. гос-ва долж­но бы­ло, по мыс­ли М., уве­ли­чить ав­то­ри­тет мо­нар­ха как внут­ри стра­ны, так и в ми­ре. По­сле Мо­с­ков­ско­го вос­ста­ния 1547 (период семибоярщины - Л.С.) ста­ла оче­вид­ной не­об­хо­ди­мость ре­форм в об­лас­ти гос. управ­ле­ния, во­ен. де­ла, в сфе­ре на­ло­гов и по­зе­мель­ных от­но­ше­ний. Вме­сте с др. ие­рар­ха­ми и пред­ста­ви­те­ля­ми бе­ло­го ду­хо­вен­ст­ва (свящ. Силь­вестр), на­хо­дясь в со­ста­ве Из­бран­ной ра­ды, М. при­нял в этих пре­об­ра­зо­ва­ни­ях ак­тив­ное уча­стие. При­зы­вая мо­ск­ви­чей к пуб­лич­но­му по­кая­нию, он спо­соб­ст­во­вал при­ми­ре­нию про­ти­во­бор­ст­во­вав­ших по­ли­тич. пар­тий. Мо­раль­ной ос­но­вой ре­форм ста­ли и пуб­лич­ные по­кая­ния пред­ста­ви­те­лей вла­сти (в том чис­ле са­мо­го ца­ря) на т.н. Со­бо­ре при­ми­ре­ния 1549 (при 23-летнем Иване Васильевиче "Грозном" - Л.С.). Этот со­бор, в под­го­тов­ке и про­ве­де­нии ко­то­ро­го М. сыг­рал важ­ную роль, стал про­то­ти­пом по­сле­дую­щих Зем­ских со­бо­ров. В серь­ёз­ных про­ти­во­ре­чиях по во­про­су о цер­ков­ном зем­ле­вла­де­нии ме­ж­ду «ио­сиф­лян­ским» боль­шин­ст­вом в Рус. церк­ви, к ко­то­ро­му при­над­ле­жал М., и свет­ской вла­стью уси­лия­ми М. в 1549–51 (при Иване Васильевиче "Грозном" - Л.С.) был най­ден ком­про­мисс: цер­ков­ные вот­чи­ны в об­щем по­ряд­ке ли­ша­лись по­дат­ных льгот и при­ви­ле­гий, под­ле­жа­ли кон­фи­ска­ции не­ко­то­рые не­за­кон­ные при­об­ре­те­ния, од­на­ко со­хра­ня­лись преж­ние цер­ков­ные вла­де­ния при рез­ком ог­ра­ни­че­нии спо­со­бов по­лу­че­ния но­вых зе­мель. На цер­ков­ных со­бо­рах, ру­ко­во­ди­мых М., бы­ли ут­вер­жде­ны об­ра­зец тек­ста ус­тав­ной зем­ской гра­мо­ты, текст Су­деб­ни­ка 1550, др. по­ста­нов­ле­ния по важ­ней­шим во­про­сам об­ществ. жиз­ни. М. был од­ним из вдох­но­ви­те­лей на­сту­па­тель­ной вос­точ­ной внеш­ней по­ли­ти­ки, в т.ч. ка­зан­ских по­хо­дов. В 1-й пол. 1550-х гг. М. при­ни­мал так­же уча­стие в ди­пло­ма­тич. кон­так­тах с Ве­ли­ким кня­же­ст­вом Ли­тов­ским.
М. – ини­циа­тор со­став­ле­ния круп­ных книж­ных сво­дов. Под его на­блю­де­ни­ем бы­ли зна­чи­тель­но до­пол­не­ны ВМЧ: в 1552 он дал вкла­дом в Ус­пен­ский со­бор Мо­с­ков­ско­го Крем­ля но­вую (т.н. Ус­пен­скую) их ре­дак­цию. Сле­дую­щая ре­дак­ция, ещё бо­лее объ­ём­ная, бы­ла пре­под­не­се­на Ива­ну IV (т.н. Цар­ская ре­дак­ция). Позд­нее ВМЧ ис­поль­зо­ва­лись при со­став­ле­нии др. ми­ней. Пол­но­стью со­хра­ни­лась толь­ко Ус­пен­ская ре­дак­ция. С М. свя­за­ны круг идей «Ле­то­пис­ца на­ча­ла цар­ст­ва» (в нём в т.ч. при­ве­де­ны ре­чи и по­сла­ния М. 1550–52) и в осо­бен­но­сти за­мы­сел «Сте­пен­ной кни­ги», в ко­то­рой впер­вые сфор­му­ли­ро­ва­на кон­цеп­ция ис­то­рии Ру­си со вре­мён вел. кн. Вла­ди­ми­ра Свя­то­сла­ви­ча до сер. 16 в. Пред­при­ня­тая по ини­циа­ти­ве М. ка­но­ни­за­ция рус. свя­тых (в ме­ся­це­слов бы­ло вне­се­но 39 имён) обу­сло­ви­ла соз­да­ние их жи­тий или но­вых ре­дак­ций уже бы­то­вав­ших тек­стов. С М. свя­за­ны вы­даю­щие­ся ар­хит. про­ек­ты (Ва­си­лия Бла­жен­но­го храм), но­ва­ции фре­ско­вой жи­во­пи­си и ико­но­гра­фии в рос­пи­сях Бла­го­ве­щен­ско­го со­бо­ра Мо­с­ков­ско­го Крем­ля по­сле по­жа­ра 1547. Со­глас­но по­сле­сло­вию к «Апо­сто­лу» (1564) Ива­на Фё­до­ро­ва, М. был ини­циа­то­ром ор­га­ни­за­ции пе­чат­но­го де­ла в Мо­ск­ве.
Вре­мя пред­стоя­тель­ст­ва М. ха­рак­те­ри­зу­ет­ся ак­ти­ви­за­ци­ей со­бор­ной жиз­ни Рус. церк­ви. Осо­бое зна­че­ние имел про­ве­дён­ный М. Сто­гла­вый со­бор (1551). На цер­ков­ных со­бо­рах осе­ни 1553 – зи­мы 1554 при ак­тив­ном уча­стии М. бы­ли осу­ж­де­ны как ере­ти­че­ские идеи М.С. Баш­ки­на и Фео­до­сия Ко­со­го, а так­же от­лу­чён от Церк­ви быв­ший игу­мен Трои­це-Сер­гие­ва мон. Ар­те­мий. В кон. 1560 (при малолетнем Дмитрие Ивановиче - Л.С.) М. уча­ст­во­вал в со­бо­ре, со­зван­ном по ини­циа­ти­ве Ива­на Гроз­но­го (умершего в 1547 г. - Л.С.), на ко­то­ром быв. бли­жай­шие со­вет­ни­ки ца­ря свящ. Силь­вестр и А.Ф. Ада­шев за­оч­но (М. на­стаи­вал на их лич­ном при­сут­ст­вии) бы­ли осу­ж­де­ны по об­ви­не­нию в от­рав­ле­нии ца­ри­цы Ана­ста­сии Ро­ма­нов­ны (ум. 1560 г.) и др. пре­сту­п­ле­ни­ях. Со­бор 1555 (при малолетнем Дмитрие Ивановиче - Л.С.) уч­ре­дил но­вую Ка­зан­скую ар­хи­епи­ско­пию. М. ру­ко­по­ло­жил бо­лее 30 ар­хие­ре­ев. С ру­бе­жа 1550–1560-х гг. он по­сте­пен­но стал от­хо­дить от дел; по раз­ным при­чи­нам, гл. обр. по со­стоя­нию здо­ро­вья, не раз пы­тал­ся уй­ти на по­кой (1547, 1562, 1563), но ус­ту­пал дав­ле­нию со сто­ро­ны ца­ря.
Со­чи­не­ния М. пол­но­стью не вы­яв­ле­ны. Из­вес­тен ряд его ора­тор­ских про­из­ве­де­ний: про­по­ве­ди в Ус­пен­ском со­бо­ре во вре­мя вен­ча­ния на цар­ст­во Ива­на IV Ва­силь­е­ви­ча, при всту­п­ле­нии ца­ря в брак с Ана­ста­си­ей Ро­ма­нов­ной, при­вет­ст­вен­ная речь при встре­че ца­ря по­сле взя­тия Ка­за­ни и др. Со­хра­ни­лись пе­ре­пис­ка М. с быв­шим митр. Мо­с­ков­ским Ио­а­са­фом (Скри­пи­цы­ным), с Мак­си­мом Гре­ком, по­сла­ние кн. А.Б. Гор­ба­то­му в Ка­зань, ряд гра­мот нра­во­учи­тель­но­го и адм. ха­рак­те­ра, а так­же ду­хов­ная гра­мо­та, на­пи­сан­ная не­за­дол­го до смер­ти. М. по­гре­бён в Ус­пен­ском со­бо­ре Мо­с­ков­ско­го Крем­ля. Ка­но­ни­зиро­ван РПЦ в 1988, день па­мя­ти 30 дек. (12 янв.), в Со­бо­ре Моск. свя­тых и в Со­бо­ре Моск. свя­ти­те­лей.


    Вот человек, ни разу не проявивший жадности, гордости или злобы перед Иваном. Каждое слово, сказанное святителем, кроме добра — ничего не приносило.

    Правда, и Макарий стоял за Сильвестра, Макарий дал ему Адашева. Но тогда, первое время, пока не зарвались эти рабы, не стали продавать Ивана врагам его, они были полезны и необходимы царю. А ежели потом лукавый соблазнил обоих, — виноват ли в том Макарий?

    Так решил Иван. И по привычке своей к постоянной скрытности, к притворству, не выдавая ничем внутренней неприязни к окружающим, искренно и тепло относился он только к Макарию и, конечно, к жене и братьям ее, доказавшим царю свою преданность…