Когда просто решила пожарить кешью

И было сие во дне пятом, в месяц Карамелизованной Тоски. Дух, которой овладел мною, и хруст земной не насыщал более.

И взыграло в сердце моём желание нечестивое - жарить Кешью при полной луне, дабы постичь тайну вкуса, сокрытую от смертных.

И восстали жрицы - прекрасны, как ложь на первом свидании, и опасны, как брызги воды на раскаленное масло. В руках их были лопатки и перцы чили, а на устах - гимн разрушения рецептов, писанных мужчинами.

Они окружили огонь, где сковорода уже пела свой шипящий псалом, и бросили Кешью в пламя, как память о первом ужине, что женщина готовила не для себя
И крикнули:

«Сей Кешью - не орех, но символ! Символ тех, кого мариновали в молчании и жарили без согласия!»

И принесли они жертву - девственника, взятого из соседнего селения, где до сих пор женщины не жарят сами, но ждут одобрения от мужа и блендера.

Он был бледен, в рубашке на все пуговицы, с дипломом по праву и взглядом, полным Excel-таблиц.

«О, зачем вы привели меня? Я просто хотел спросить, где туалет…» - вскричал он, но было уже поздно.

Жрицы взмахнули шпателями, и погрузили его символически (а может и нет) в маринад из авокадо и просвещения.

И жарили. И танцевали. И в миг экстаза снизошёл Лунный Глас - нечто между предсмертным воплем патриархата и уведомлением с форума, где спорят о соли как о власти:

«Хватит угнетать Кешью и жарить без равенства. Да будет орех хрустящ, но свободен!»

И взорвался воздух ароматом - смесью сгоревшего масла, феминизма и лёгкого анархизма.

И настал рассвет.
Жрицы ушли в утренний пар кедровой сауны. Девственник, перерождённый, открыл кооперативный бар с гранолой.

А я?
Я осталась у сковороды, ещё тёплой от ритуала.
И поняла: каждый орех, что трещит в огне, - голос той, кто однажды отказалась быть гарниром.