Смеется лето продолжение 18

7.
Прошло три недели, как Альфред был в коме. Юрген находился дома, за ним присматривала медсестра, хотя она была немолодая и полная, но подвижная и исполнительная, ответственная и недолюбливала медлительную служанку, постоянно ругала за нерасторопность. Юрген пытался ей объяснить, что служанка не обязана ухаживать за больным, но медсестра не воспринимала его объяснения и продолжала ворчливо возмущаться:







— Наберут молодых, коротких юбок и любуются ими, вместо того чтобы с них спрашивать за работу. Для этого ты хозяин, чтобы она ценила тебя.
Нина сидела возле Альфреда постоянно, она не доверяла его никому. Читала ему стихи, рассказывала, что дома. Говорила о погоде, что лето прекрасное, что всё благоухает, что садовник с кустарников сделал великолепные фигуры зверят. Леон учится отлично, а вот Богдан ленив и к учёбе не приспособлен, всегда ищет лазейки увильнуть от домашних заданий, но у него есть мечта стать сыщиком. Михаил ездил в Великобританию по делам Альфреда, что он должен быть спокоен за свой бизнес. Также говорила:
- Милый братик, я так тебя обожаю, я так жду твоего выздоровления, я всё сделаю для тебя, только, пожалуйста, приходи в себя, открой глаза, покажи хотя бы чем-то, что ты меня понимаешь. Я найду тебе самую лучшую невесту.
Михаил сидел за ужином, ковыряя котлету, не замечая, что Леон наблюдает за ним.








Он знал, что Нина Альфреда воспринимает как брата, но там, далеко-далеко внутри, что-то нарушало покой, было какое-то смятение, тревожило, давило. Кручина разрывала его душу – это мучила ревность.
- Дядя Миша, Вы переживаете за дядю Альфреда, не следует. Там мама, и она не позволит никому обидеть дядю. Он выздоровеет, и все будет хорошо. Меня тоже дедушка беспокоит, уж сильно он слаб и старенький. Я его сильно люблю и поэтому сильно переживаю. Я тоже Вас… Я тоже переживаю за Вас, - Леон хотел сказать, что обожает Михаила, но почему-то не смог. Он тянулся к Михаилу, им обоим было хорошо вдвоем, но оба своих чувств смущались. Вот и сейчас Леон смотрел на Михаила, и в голове начиналась смута: «У меня много схожего с дядей Мишей, но мой отец Андреас, я не могу быть его сыном. Он появился позже. Почему я нахожу сходства с ним, почему я замечаю, что даже думаем мы одинаково?! Но он русский, а я немец. А иной раз я думаю, может, я русский?! А может, он немец? Нет, он скорее будет англичанин. Нет-нет, что за мысли! Я эти мысли не могу даже дедушке сказать. Все это мои фантазии. А может, поделиться с мыслями с Богданом? О нет, он будет ревновать. Просто мне 16 лет, и надо поступать в университет, а я глупостями занимаюсь…» - его мысли прервал Богдан.









- Хватит смотреть на моего папу так, будто ты его видишь в первый раз, - тормоша за плечо Леона, улыбаясь, говорил Богдан.
- Богдан, я нисколечко не смотрю на твоего папу, я просто задумался.
- Ничего, Леон, всё будет хорошо с твоим дядей, - сказал Михаил, вставая из-за стола.
- Дядя Миша, а кто будет завтракать? Вы же не притронулись даже к еде.







Михаилу трудно было одному оставаться даже на миг. Смутное, холодное осязание давит, мысли летят со свистом урагана, кружат вокруг вихрем. Он мечется в темноте своих мыслей. Нина, его Нина сидит сейчас с чуждым ей человеком и спасает его, дышит его воздухом, смотрит на него и несколько не желает быть с Михаилом, она, которая дороже жизни, смотрит на чужого мужчину и молится, чтобы он выздоровел. Может, она любит его как мужчину, а не брата. Ведь она прекрасно знает, что он ей не брат. Может, он очаровал ее своими любовными словами. Ведь у меня деревянный язык, я не могу так складно говорить ей слова любви. Может, она ждет от меня ласки, красивые слова о любви, а я ей что говорю: «Сегодня мы выручили столько денег; вчера продажа шла нелегко…», а ей надо другое. Вот Альфред ради нее кинулся в огонь. Он для нее герой, а я второстепенный, неуклюжий, даже войдя в огонь, не мог как следует сгореть, может, тогда она думала и сидела возле меня.
Вот и сейчас, чтобы что-то предпринять, я раскис, как кисельная барышня.







В комнату влетел Богдан, быстро спрятался за письменный стол и, прижав к полным губам указательный палец, прищурив глаза, показал Михаилу, чтобы он не выдавал его. Тут же следом постучали в дверь, и появился Леон.
- Дядя Миша, Богдан заходил к Вам?
- Что случилось, что ты его ищешь? – вопросом на вопрос ответил Михаил, улыбнувшись.
- Я понял, спрятался. Он не хочет повторить задания. Он ведет безответственно себя. Богдан, я вижу тебя, выходи, сейчас учитель уйдет, и ты опять не поймешь тему. Как же ты думаешь сдавать вступительные экзамены?
- Молодец, Леон, ты ведешь себя как старший брат. Богдан быстро вышел и пошел заниматься. Я сейчас схожу в больницу, и после вместе выберем маршрут прогулки. Согласны?
- Да, да, я хочу… - выйдя из укрытия, запрыгал Богдан и уже хотел предложить, куда хочет, но его перебил Леон и, открыв двери, выходя с комнаты, твердо сказал:
- Заниматься!





Богдан, понурив голову, пошел за ним.
Михаил, широко шагая, шел в больницу с мыслью, что уверенно скажет Нине, что больше не хочет делить ее с Альфредом. Пусть скажет, кто ей дороже, если Альфред, то он уедет в Россию и больше она его не увидит. Хватит с него страданий, неопределенности. Хватит душу рвать. Любовь на три не делится.



8.



Увидев Михаила в белом халате, а в глазах любовный огонек, Нина подошла к нему и, прильнув к нему, сказала:
— Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня... Миш, я так люблю тебя и скучаю по тебе. Я вот читаю стихи Альфреду и знаешь, представляю, как мы с тобой любили ходить по снежным аллеям и читать стихи... Помнишь:
«Тихо снег кружится и на плечи нам ложится, и всё кругом белым-бело...
Нам с тобой тепло и хорошо.







Пусть век любви долго длится,
В глазах огонь искрится...»
- Эгей, огонь любви взял бармалей! А звать Альфред... Туманны и обманчивы мечты, - произнес Михаил, и печаль легла ему на лицо.
- Миш, зачем так трагически, ты меня опять ревнуешь, опять на придумывал себе и от своих же мыслей страдаешь, - ласково тронув нос Михаилу сказала Нина, она еще хотела что-то сказать, но услышав слабый голос Альфреда, подскочила к нему и взяв его за руку умоляла: «Альфред, дорогой, скажи еще что-нибудь. Милый, еще хотя бы словечко!»







Михаил вышел с палаты и подгоняемый ядом горечи ревности подошел к машине. Он ехал куда и зачем не понимая. Затем резко затормозил вышел с машины и сел возле машины вытянув ноги на проезжую часть дороги. Несколько машин сразу остановились, и водители подошли к Михаилу. На их вопросы он не отвечал и не реагировал. Один из них чисто на русском сказал:
- Хочешь подумать о своих порванных чувствах, давай отойдем. Мужик, обещаю легче будет.
- Откуда ты знаешь, что я русский? - вставая, спросил Михаил. Он как бы разом отошел от шока, давившего ему грудь.
- Только русский может своей широкой душой глубоко страдать, и ему одинаково, что скажут другие. Немец, прежде чем что-то сделать, обдумает. А мы безголово... Извини, конечно, но это так.








Михаил зашел домой, позвонил Богдану и сказал, чтобы он зашел к нему в комнату.
- Сын, мы едем в Россию, - сказал Михаил и прижал к себе Богдана. - Я люблю тебя и хочу, чтобы ты меня правильно понял. Загостились мы здесь.
- Папа-а!
- Сын, не дави на меня и ничего не спрашивай, просто собирайся.
- А когда мы поедем?
- Больше ничего не спрашивай, быстро уходим.
Дома кроме Юргена никого не было. Михаил зашел к нему, спросил, как Юрген чувствует себя, закрыл форточку у него, так как было довольно свежо там, и вышел.
На вокзале, как обычно, суета, люди снуют вокруг. Но ни одного знакомого не видно.








Михаил оставил Богдана с вещами на скамейке и пошел за билетами. Богдан воспользовался этим и написал Леону СМС: «Леон, мы на железнодорожном вокзале. Что случилось, папа мне не сказал, но я решил тебе написать. Я боюсь, что он делает ошибку, убегая от твоей мамы. Он страдает и, думаю, ревнует ее к твоему дяде. Решай, что будем делать. Я не могу ничего поделать, он не хочет со мной беседовать, настроен серьезно, и на его решения я не могу повлиять».
СМС от Леона Богдан получил сразу. Он писал, чтобы Богдан любым путем задержал Михаила, пока он не приедет.








Михаил подошел к Богдану и, стараясь показать, что ему хорошо, выдавил из себя, что поезд будет ночью и что им следует сдать вещи в камеру хранения и пойти пообедать в кафе.
- Папа, я не хочу кушать, — сказал Богдан. — Я буду здесь сидеть.
- Что за каприз, нужно кушать, я тебе куплю что ты захочешь, только прошу, не капризничай. Мне и так… Пошли, вставай, — Михаил нагнулся, чтобы взять вещи, но Богдан задержал его руку и твердо сказал:
- Я никуда не пойду! Ты хочешь — иди, почему я должен идти, куда ты хочешь, объясни. Надо тебе — иди, а я остаюсь.
- Богдан, ты почему мне грубишь?
- Я нисколечко не грублю, я не хочу кушать и не буду, я остаюсь здесь. Что, аппетит разыгрался? Я же вижу, что ты тоже не хочешь ничего, так почему я должен идти?
- Пойдем сдадим вещи и погуляем, не будем же мы сидеть здесь до ночи.
- Скажи, ты сильно хочешь гулять? Папа, сядь и давай поговорим.
- Сын, я не хочу ни о чем говорить.
- Тогда сядь и помолчи, чувства приведи свои в порядок.
- Вот как ты разговариваешь со мной?! Взрослый ты стал, Богдан. Скоро совсем покинешь меня.
- Не думай этого. Я тебя никогда не покину.
- Ну и на этом спасибо. Вырастишь, женишься, и не надо будет тебе старик.
- Папа, не ложи мне на плечи свои заботы. Я тебя люблю, и давай жить сегодня.
- Сын, ты говоришь прямо как Леон. Да, Леон грамотный, умный, у него многому нужно учиться.









Прошло около двух часов, когда появился Леон. Он не сразу увидел Богдана и Михаила. Он уже отчаялся увидеть их, как Богдан проснулся и встал, потягиваясь от долгого сидения, у него заныла спина, Михаил бессмысленно листал журнал, оставленный кем-то из пассажиров на сидении. Омраченный и обессиленный ревностью, она его держала в тисках и не отпускала, но искра надежды уже мелькала, пронзая стрелой: верно ли он делает, убегая от той, которая желание всего на свете?!
- Добрый день, дядя Миша! Не ожидал я, что ты так поступишь со мной. Я тебе совсем недорог! Ты влез в мою душу, не спросив об этом, и так же хочешь всё зачеркнуть, что было между нами. Я стремился быть таким, как ты. Я подражал тебе, я даже думал, почему ты не мой папа, ведь у нас столько общего, столько сходства. Я не хочу быть сыном Андреаса. Но ты бежишь от меня. Если сейчас ты уедешь, ты, взрослый человек, оставишь меня и мою маму, я больше не увижу тебя. Я больше не буду доверять взрослым!
- Господи! Леон. - Михаил встал и обнял Леона, они были почти одного роста, Леон на полголовы был ниже Михаила. - Дорогой мой Леон. Прости меня! Я запутался.






Даже взрослым иногда надо слушать детей. Правду говорят, старость придет, но не обязательно с ней придет мудрость.
- Папа, ты у меня не старый. Ты... - обнимая Михаила и Леона, говорил Богдан.
- Какие вы у меня добрые дети, я вас обоих обожаю. Вы у меня самые лучшие и любимые. Я не мыслю быть без вас.
- Дядя Миша, никогда не надо рубить сгоряча! Кто мне так говорил? Все, идемте домой.



Глава 5


1.

Москва, июнь 2011 года. Международный аэропорт Шереметьево.
Подойдя к дверям зала ожидания, Нина почувствовала атмосферу Москвы, ее буквально закружили, и она с беспорядочной толпой людей оказалась возле стоянки такси. Тут же, толкая локтями, ее отодвинули взад очереди. Она отошла в сторону и, поправляя белую кофту и держа шляпу в руках, которая чуть не упала с головы, посмотрела с досадой на затоптанные белые кроссовки, развернула серую сумочку, которая была перекинута через плечо и оказалась сзади раскрытой. Посмотрев внутрь и убедившись, что всё на месте, стала смотреть вокруг, где Михаил с ребятами. Увидев, пошла им навстречу. Михаил вез инвалидную коляску, а Леон и Богдан с рюкзаками и сумками шли по сторонам коляски, стараясь, чтобы максимально защитить Альфреда от бежавших быстрее занять очередь на такси.







Альфред улыбался в усы, сидя в коляске.
- Здравствуй, Москва! Здравствуй, Россия! - подняв вверх руки продекларировал Альфред. - Вот, Леон, здесь предстоит тебе работать. Вот тебе и Россия. Смотри, это еще не все. Но, как ни странно, я люблю Россию. Знаешь, сынок, люди здесь другие, открытые и простые, но обижать их нельзя, они сразу становятся как кулак.
- Ничего, дядь Альфред, мы тоже простые, если нас не трогать, - сказал Богдан.
- Нам надо шестиместное такси, - сказал Михаил и, увидев мини-автобус, покатил туда коляску.
Нина села вместе с Леоном и, посмотрев на него, сказала:
- Сынок, ты огорчен?
- Мама, я на такие вещи не обращаю внимания, а вот на твоих серых джинсах пятно.
- Я видела, я тоже не хочу сосредотачиваться на этом. Приедем в гостиницу…
- Нет, не верю, нет? - услышала Нина знакомый голос. - Нет, не может быть!








Нина обернулась и, разведя руками, хлопнула ладошками, прижав их к груди, широко заулыбалась:
- Боже, Гульмира! Милая Гульмира. Вот уж не думала кого увидеть здесь. Скажи на милость, откуда такое нежное создание в Москве?! Милая Гульмира!
- Да, дорогая подруга, а тебя я уж совсем не ожидала, но я так рада, так рада. Едем ко мне. Поболтаем.
- Нас слишком много. Давай встретимся завтра. Сегодня определимся в гостинице, а завтра встретимся, у меня день свободный.
- Слушай, если я работаю сейчас с мужем на своей машине, я все же не разучилась считать до пяти, и какая разница, сколько вас, я всех приму. Не спрашивай, где размещу вас. Мы, как ты знаешь, народ гостеприимный, и я не позволю, чтобы вы ютились в какой-то гостинице. Будете жить у нас сколько вам нужно. Нет, не принимается.
- Гульмира, мне…
- Всё, вопросов нет, и не мешай мне работать. Посмотри по сторонам, как расстроилась Москва. Да, я недавно была в Астане, была на могилке твоих родителей, вот сегодня и поговорим.
- Понятно. Как говорится, принял, понял, перехожу на прием...

продолжение следует