Вахит Хаджимурадов

Боец разведроты  Ильясов

«Итак, прошел год службы, осталось совсем немного - всего лишь еще один год», - шутливо рассуждал про себя солдат срочной службы ВС Советской Армии Аюб Имазаев. Он неторопливым шагом направлялся по бетонному тротуару к беседке, называемой солдатами «курилкой». От двухэтажной солдатской казармы через дорогу, напротив, посреди стройных березок и свежевыкошенной травы, метрах в тридцати, стояла массивная, но аккуратно сложенная из резных досок беседка. Беседка эта, надо сказать, порядком поднадоела солдатам, они бы с превеликим удовольствием разбрелись по разным углам в расположении части, полежали бы на травке, благо ласковое украинское солнце припекало, объявляя всем о вступлении весны в свои полные права. Но в редкие минуты отдыха всем солдатам положено было курить лишь в строго отведенном для этого месте - «курилке». У Аюба же была особая неприязнь к этому месту сборища любителей матерщины, похабных анекдотов и всяких ходячих сплетен по поводу и без. Особое отвращение у крепко скроенного молодого человека вызывало появление своего «недруга», молодого выскочку капитана Ланкевича. Тот не упускал возможности придраться к рядовому солдату- кавказцу. Должно быть, кто-то из кавказцев здорово насолил ему, если он так люто недолюбливал их всех. «Курилка» хоть и была рассчитана на солдатский и сержантский состав, капитан любил сюда захаживать, и в те редкие минуты солдатского отдыха рядовой состав вынужден был «курить по стойке смирно», как любили говаривать солдаты. Аюбу и вовсе приходилось мобилизовать все свое терпение, чтобы не сорваться и не нагрубить зарвавшемуся капитану.Мой батько рассказывал, - начал он однажды, когда Аюб, бросив «разрешите войти, товарищ капитан!» - скромно встал с края и закурил сигарету с фильтром. В начале 80-х прошлого века сигареты с фильтром были такими же дефицитными, как и порядочная колбаса. Аюб от природы был решительным и привлекательным парнем. Молоденькая буфетчица, как говорится, положила глаз на симпатичного солдата, у которого, кстати, благодаря заботливым родителям водились кое-какие деньжата. Так эта самая буфетчица часто привозила с базы специально для него болгарские сигареты «ТУ–134». За то, что Аюб курил «барские» сигареты, Ланкевич, больше прежнего, не жаловал солдата.
Когда русские шли в атаку, «неруси» прятались по кустам! - заканчивал капитан рассказ своего «батько» о Великой Отечественной войне.
А хохлы, товарищ капитан, где прятались? - не выдержал Аюб под конец.
Вы-то сами и есть нерусский!
А ты, чечен, вообще молчал бы! Твой народ и вовсе не воевал, за что и был выслан! Вы Гитлеру белого коня подарили с золотым седлом!
Капитан, вы не могли бы уточнить, где именно чечены дарили Гитлеру коня? - неожиданно спокойно ответил Аюб.
Этот исторический факт доказан нашими историками и органами КГБ! Гитлер специально прилетал к вам в Чечению, а ваши старики в горах встречали главного фашиста и дарили ему белого коня с золотым седлом. А весь народ поголовно вступил в ряды фашистов. Бандиты!.. - с пеной у рта закончил монолог капитан. Дальше произошло то, чего солдаты, забившие все углы беседки, не ожидали - Аюб захохотал. Все ожидали, что Аюб с кулаками бросится на капитана, но от смеха Аюба переглянулись, и на их лицах появилось что-то напоминающее улыбку. Но, увидев перекошенное бешенством лицо капитана, солдаты застыли.
Капитан, я в школе неважно учился, но вы тоже недалеко ушли от меня в учености. Немецкие войска так и не дошли до Чечни! Как же наши старики могли встречать Гитлера? Тем более, около пятидесяти тысяч моих соплеменников воевали в это время в Красной Армии! А чеченцев в те годы было всего четыреста тысяч. Посчитайте, в процентном отношении это больше, чем всякий другой народ, в том числе и русский! Это чеченцы бились в Бресте с немцами, когда их войска уже стояли под Москвой! Это чеченец Нурадилов уничтожил девятьсот двадцать фашистов из пулемета. Это кавдивизия чеченца Висаитова с боями первой пробилась к Эльбе и встретилась с союзными войсками американцев! Америка оценила этот подвиг дивизии, наградив полковника Висаитова высшей наградой своей страны! Я бы мог продолжить этот бесконечно длинный список! Вы даже не слышали про Хайбах... - вовремя остановился Аюб, вспомнив, что название горного селения, где во время выселения заживо было сожжено, около одной  тысячи мирных чеченцев, запрещено даже произносить вслух. Но теперь глаза Аюба источали такое пламя, что капитан, раскрывший рот, невольно осекся. Вдруг солдаты, те, что сидели, все разом встали.
Батя! - послышался шепот.
Сидите, сыночки! Сидите, я вот тут тоже присяду, - вошел и присел между солдатами любимец солдат майор Лев Зувиков.
Майор еще раз указал рукой солдатам, чтобы те присели. Пока солдаты садились, сам он достал из портсигара папиросу «Казбек». Несколько солдат одновременно поднесли зажженные спички. Майор постучал мундштуком папиросы об крышку портсигара и, привычно ухватив примятую папиросу, прикурил. Поблагодарил солдат и аккуратно выпустил струйкой дым.
Майор в беседке был желанным гостем, да и сам он любил пообщаться с ребятами по-домашнему. Все солдаты знали, какую нелегкую жизнь прожил этот старый майор. Двадцать девять лет прослужил он в армии, всю Великую Отечественную прошел от начала и до конца, не раз был ранен в боях, но дослужился лишь до майора. Приходилось лишь догадываться об истинной причине, однако официальной была причина: «не окончил военную академию». Солдаты называли меж собой и другую причину: не умел старый майор гнуть спины перед вышестоящим начальством, вот и застрял боевой офицер в ранге майора.
Капитан, ты, кажется, используешь «курилку» не по назначению. Недаром солдаты солдатскую беседку называют «курилкой». Тут, брат, курить надо, а не устраивать политзанятия. Для этого в расположении казармы есть «Красный уголок».
Капитан вскочил и рванулся было к выходу, но не смог отказать себе в удовольствии доказать этому возомнившему о себе солдату-чеченцу свою правоту. Наслушался этот молокосос от своих стариков-брехунов всяких небылиц!
Лев Иваныч, ерунду какую-то излагает этот «дикий сын гор»! Мой отец от начала до конца прошел Великую Отечественную войну! Он мне рассказывал, еще с детства я помню. Они, эти «неруси», по кустам прятались. А нашему брату приходилось немца воевать. А этот брехун приплел каких-то неизвестных никому героев! Как это, какой-то чеченец девятьсот фашистов уложил из пулемета? Брест наши солдаты  защищали! До Эльбы дошли наши воины! Это же факт, не требующий никаких доказательств! А эти «неруси», бандиты Гитлера ублажали белогривой кобылой с золотым седлом. За это и были высланы поголовно! – истерично закончил капитан.
Майор неторопливо выпустил очередной клуб дыма и негромко, но с некоторым волнением попросил:
Сядь, капитан. Не кипятись. Батьку твоего я, к сожалению, не знаю. Кажется, он служит где-то в Генштабе. Но такими вещами, как война, шутить нельзя. Война - это злая тетка! Она не имеет одного лица, нет у ней и одной правды. Не любит она, когда лезет к ней каждый со своей правдой. Неохотно выдает она свои тайны. Иногда через десятилетия, а еще хуже, через столетия. Не любит она и когда человек честный, с душой начинает расковыривать все ее преступления. Не верится мне, капитан, что целый народ может стать предателем! Что, и старики, и женщины, и тем более дети? А в Грозном немец так и не был! Кишка оказалась тонка. Я воевал на юге. Не коснулись руки фашистов грозненской нефти. Доберись немец до Грозного, он получил бы такую мощь! Сотни танков, техника стояла у врага без топлива. Сечешь, капитан? - майор похлопал по спине капитана. - Словечки у тебя всякие обидные - «неруси». Нет, нельзя так, ответ получишь той же монетой. А ведь не отвечают: культура, брат! Освободи себя от этой неприязни к другим нациям. К добру это не приведет. У русских тоже были свои предатели, Власовы всякие. У всех народов, подпавших под войну, были! Человек по природному своему страху слаб. Никто не хочет умирать. Но мы не выиграли б войны, если бы этих слабаков было больше. Нет, брат, храбрецов хватало в войну у всех народов! Были, конечно, разные ситуации, но чести своей не роняли! Вот что я вам, ребятки, расскажу, - задумался майор на минуту, словно оживлял образы из прошлого, которое с трудом отпускало их.
Было это в первый год войны. Я тогда был молоденьким. Несмотря на мою молодость, меня определили в специальную разведроту.  Командовал этой ротой подполковник. Еще в те годы я дал слово солдата своим товарищам, что не произнесу до конца своей жизни его имени, дабы не выдать поступок благороднейший. Советские войска неумолимо отступали, на спецразведроту возлагались большие надежды. И в силу того, что немцы нередко обходили наши отступающие боевые части. Попадая в опасные ситуации, многие наши войсковые подразделения теряли свою боеспособность и, впадая в панику, переставали существовать в считанные минуты. Человеческая жизнь не стоила и ломаного гроша. Тысячи и тысячи полегли, не успевая иногда сделать и выстрела в сторону врага, столь стремительно наседал немец. Он был, казалось, везде: в тылу, на флангах. Наша группа разведки сутками рыскала в поисках путей передвижения вражеских войск. Единственным помощником нашим была летняя зелень, кусты да лес. И ночь была нашей неотъемлемой подругой. И, надо честно сказать, капитан, – майор взглянул в упор в глаза Ланкевичу, – примером для подражания был среди нас один чеченец. Отчаянный храбрец с природной смекалкой и чутьем к боевому делу. Не раз наши разведчики выходили из труднейших, почти безвыходных ситуаций победителями, благодаря интуиции и хладнокровию этого, на первый взгляд ничем не примечательного, молодого кавказца. Когда мы выходили на дело, его точно подменяли, он первым засекал врага, первым всегда наносил удар, наносил с неожиданной стороны, хотя вне боя был добрейшей души человеком. Он ненавидел войну, и воевал он, готовый уничтожить все зло на земле. А как он танцевал «лезгинку», это их кавказский танец. Такие финтифлюшки выделывал, движения ног и рук невозможно было уловить! С нами в разведроте был еще один его земляк, тоже чеченец. Он так искусно дополнял того, первого... К сожалению, не запомнил я имени того, второго. А вот первого звали, - майор дотронулся до лба, пытаясь вспомнить имя чеченца. - Да, вот, мы его звали Борзый, и имя его было точно схоже с этим русским словом.
Борз! Есть у нас имя такое. Волк, в переводе на ваш язык, - пояснил ловивший каждое слово майора Аюб.
Точно! Борз! Борзом его звали. Волк, значит... - задумался он ненадолго и затем продолжил. - Волк, волк! Точно! Он словно преображался в волка в бою, действовал хладнокровно и без страха перед врагом. Движения этого чеченца  были молниеносными, глаз его был верным, а ум острым. Волк, значит. А вот командир нашей разведроты подполковник, назовем его «N», был человеком с очень жестоким сердцем. Человеческая жизнь не стоила в то время ничего. В трусости подполковника обвинить, конечно, не решусь, но некоторая растерянность, паникерство в нем, вынужден я отметить. Борз, тот вел себя в бою так, словно он всю свою сознательную жизнь только и делал, что воевал. Природный вояка, как говорится, а подполковник старался подвести войну под учебники по военному делу, некогда им изученные в военной школе. Солдат для подполковника был словно пешкой, фигурой в шахматной игре. Приказ! Вот что подполковник хорошо запомнил из своей военной учебы, впоследствии и на войне. Да, ничего не стоила человеческая жизнь для подполковника: не выполнил приказ или же выполнил, но не так, как предписал подполковник, а более умно, с меньшими потерями, экономней боеприпасов - расстрел без суда и следствия! На месте! Из своего командирского «ТТ»!  Бесстрашный в бою, но добрая душа и отзывчивый на чужую беду, Борз однажды не выдержал. После очередной расправы подполковника над отлучившимся солдатом он, сдерживая гнев, предупредил командира:
Командир, ты бы лучше вот так стрелял в наших врагов! Их дома ждут, а ты... Так нельзя! Еще раз расправишься с солдатом, сам тебя пристрелю!
Худощавый подполковник с жиденькими русыми волосами не решился поднять руку на бесстрашного бойца. Борз успел бы выстрелить первым. Надо вам сказать, был у этого чеченца пистолет системы «Маузер», где-то он его раздобыл и не расставался с ним никогда. А стрелял из него - муху мог сбить на лету. Мы еще шутили, что он со своим ружьем на войну пошел.
Однако подполковник мог не выстрелить еще по одной причине: без бойца Борза наша разведрота была бы фактически обезглавлена. Подполковник давно уже понял, что вояка из него не ахти какой, и он негласно уступал место командира во время боя Борзу. В бою все проблемы решал Борз. А остальные солдаты равнялись на него. Подполковник лишь объяснял чеченцу, отведя в сторону, какую боевую задачу перед ротой поставило командование. А как осуществить фактическое выполнение этого приказа решал Борз  вместе с остальными бойцами. Потерять нынче такого бойца для подполковника было подобно смертному приговору самому себе. Провал одной, другой операции, задачи, поставленной перед его ротой, и командир по тем временам мог загреметь под военно-полевой суд. Но все в роте знали, что подполковник не забудет и не простит такую выходку бойцу, даже такому умелому, как Борз. После предупреждения Борза подполковник действительно несколько поутих. Да и события разворачивались так стремительно, чаще всего трагически, что подполковнику было не до личных обид. Разведрота рыскала по округе, словно стая волков, разыскивая безопасные направления для отступления наших войск. И, я вам скажу, ребята, не раз разведрота выводила из явного или частичного окружения наше подразделение. Благодаря Борзу, его природному чутью, умению молниеносно принимать решение, нападать на врага или уходить от столкновения с превосходящими силами, были спасены жизни не одной сотни наших солдат. Борз очень уважал ночные вылазки к позициям врага. Он говорил, что чеченцам издревле приходилось сражаться с превосходящими силами, поэтому применяли тактику ночного боя.Однажды, уже после упорных месячных боев, в одной из ночных вылазок наши разведчики напоролись на засаду немцев. Оказалось, что сведения об успешных действиях бесстрашных русских разведчиков, «ночных волков», как они нас окрестили, дошли до немецкого командования, и фашистская контрразведка посчитала, что задета их честь, и объявила «охоту» на нашу группу, были выставлены заслоны из отборных разведгрупп.
Надо сказать, что Борз учуял засаду, и предложил подполковнику выбрать другой маршрут. Но в этот раз что-то нашло на подполковника, и его самого потянуло покомандовать, в него словно бес какой вселился. Он даже сам и пошел вперед, чего себе не позволял ни при каких условиях. И эта его излишняя активность чуть не погубила весь отряд. Мы прокрадывались по лесу клином вперед с не меньшей осторожностью, чем настоящие волки. Вдруг лес кончился, и впереди показалась открытая местность, обильно освещенная луной. Вот тут что-то и нашло на нашего подполковника. Борз предложил обойти открытое, да еще и ярко освещенное луной поле. Поле было покрыто густой высокой травой, идеальное место для засады. Но подполковник почему-то психанул, достал из кобуры пистолет и, чуть пригнувшись, пошел вперед, скомандовав: «За мной!» Нам ничего не оставалось делать, как идти за командиром. Таким манером мы дошли до середины поляны. Густая высокая трава выше пояса хорошо укрывала нас. Но яркая луна, выглянувшая из-за облаков, все-таки подвела нас, а может, именно она и помогла. Вдруг подполковник, шедший впереди клина, остановился и оглянулся. Именно в это самое время впереди него словно из-под земли вырос здоровенный немец в маскхалате и нашпигованной веточками железной каске. Фашисту ничего не стоило дотянуться до хрупкой шеи подполковника и свернуть ее. Но то, что произошло в следующий миг, трудно было уловить глазу. Находившийся недалеко от подполковника Борз в молниеносном прыжке достал немца. Лишь в свете луны на миг словно вспыхнул и угас клинок его кинжала, вошедший по рукоять в горло фашиста. Я вам скажу, ребята, кинжал этот Борз любил и лелеял, словно ребенка. И сталь этого кавказского клинка не раз выручала горца в схватке с врагом. Не раз бесшумно снимал этот клинок вражеского часового. Но на этот раз справиться с врагом без шума не удалось. Не успел Борз расправиться с немцем, как впереди нашего отряда полукругом, словно деревья в лесу, выросла отборная, специально обученная немецкая разведгруппа. Это был вызов чести нашей группе, своего рода дуэль двух разведгрупп, нашей и вражеской. Никто не стрелял, в ход пошло все наше мастерство холодного боя. Наши бойцы на ходу сбрасывали со спины небольшие мешки, немцы тоже готовились к смертельному броску и зловеще приближались, стараясь охватить нас кольцом, а мы все шли клином, и на острие клина был наш отчаянный Борз. Свидетелем этой схватки была яркая луна. Вдруг, словно по команде, все разом мы ринулись вперед. Немецкие позиции были рядом, поэтому старались не шуметь. Еще раз, блеснул клинок кинжала в руках Борза, но в этот раз он проскользнул меж врагов, словно жалящая змея. Мы сошлись с врагом лицом к лицу, бились, молча, грудь в грудь. Мастерское владение финкой, физическая выносливость, сила духа, отвага - все это нам пригодилось и пришлось продемонстрировать в эту ночь. Но немцы тоже были обучены в специальных лагерях этому мастерству, мастерству убивать себе подобных. В ход пошла даже обыкновенная русская солдатская лопата. Далеко слышен был хруст разбиваемых черепов и ломаемых костей. Услышали нас и на немецких позициях. Застрекотали над нашими головами пулеметные очереди. Теперь нам нечего было терять, пошли в ход «ППШ» и «Шмайсеры». Мы, отстреливаясь, начали уходить в сторону леса. Мы тащили с собой раненых, но многие остались лежать на поле боя. Земляк Борза был ранен в руку, и она у него беспомощно свисала. Борз подскочил к нему, держа автомат наперевес и посылая в сторону врага длинные очереди. Но и раненый, перекинув ремень автомата за шею, одной рукой отстреливался, и умело уходил. Они не задерживались на месте ни на секунду. Один стрелял, второй отбегал и готовился стрелять, а в это время как бы под прикрытием огня из автомата товарища отходил и в свою очередь готовился к стрельбе и выбирал цель. Вот что значит быть природным воином. И с какой хладнокровностью они это делали!
Немногие из нас сумели уйти в лес. Легко ранен был и подполковник, он тоже сумел спастись. О нашей дуэли с немецкой отборной разведгруппой скоро узнали по всему фронту. Подполковник наш был награжден орденом «Красной Звезды», и мы все, выжившие и погибшие посмертно, были награждены медалями «За храбрость». Нам дали время, чтобы подлечить раны, отдохнуть. Подполковнику перевязали рану, но ехать в санчасть он отказался. Вскоре он уже суетился с перевязанной рукой, пополняя состав нашей разведроты. Он проверял рослых крепких парней, присланных к нам для этой цели из разных частей вместо наших погибших товарищей.
Однако долго отдыхать нам не пришлось. Немецкие войска все еще наступали с особым упорством, шли ожесточенные сражения. Наши войска отступали, оставляя врагу города и села, от наших разведчиков зависело очень многое, ведь разведка это, как говорится, глаза и уши в войсках.Майор Зувиков почему-то виновато взглянул на Аюба и продолжил значительно изменившимся голосом:
Было это уже осенью. Разведрота получила задание командования произвести разведку местности, если нужно и с боем. Насколько нам объяснили, были скудные сведения, что немецкая мехколонна с танками прорвалась вглубь нашей территории и, возможно, постарается устроить засаду нашим отступающим войскам в глубине нашей же территории. Как уже было заведено у нас, мы вышли на задание в полночь. Тучи заволакивали небо, моросил дождик. Погода нам сопутствовала. Нам нужно было до рассвета отмахать порядочное расстояние до деревни Степановка, поэтому наш подполковник спешил не на шутку и был зол, как всегда. Борз Ильясов со своим земляком вдвоем по какому-то известному лишь им наитию прокладывали путь. Подполковник часто заглядывал на стрелки компаса, но это так, больше для порядка, чем по необходимости. Борз двигался впереди, и это как-то способствовало душевному спокойствию бойцов. Но это продолжалось лишь несколько часов, ближе к утру перестало моросить, и даже тучи местами рассеяло порывами ветра. Подполковника снова потянуло в голову отряда. Вероятно, оттого, что с нами был молодой лейтенант, заглядывавший в рот командира. Ребята насторожились, но делать было нечего, с командиром спорить опасно. О самосудах, чинимых им до предупреждения Борза, знали даже бойцы из пополнения. Мы шли большей частью по пролескам, часто выходя на проплешины с пожухлой травой. Борз был единственным бойцом, который решался несколько оспаривать мнение командира, но и он, сделав несколько попыток подправить курс, плюнул на все и слепо следовал за подполковником. У бойцов уже притупилось чувство осторожности, и могучие парни, стоившие в бою двух, а то и более солдат, шли, понуро опустив головы и глядя себе под ноги, словно считали свои шаги. Начало потихоньку светать, и к этому времени подполковник стал заметно нервничать и часто заглядывать на циферблат компаса и в карту в планшетке.
По моим подсчетам, мы должны были упереться в Степановку, - выдал он себя, но быстро взял себя в руки. Он снова раскрыл планшетку, маскируясь, посветил фонариком, подозвал к себе лейтенанта и, показав на карте примерное место, где мы должны находиться, приказал тому взять с собой несколько бойцов и, выдвинувшись к предполагаемому месту расположения, срочно выяснить местоположение деревни.
Есть! - с глупой радостью на растянувшемся лице шепотом произнес лейтенант и поскакал исполнять приказ.
Ребята укрылись в небольшой березовой рощице и расположились на отдых. Но отдыхать нам пришлось недолго, минут десять, не больше. Вдруг в том направлении, куда ушел лейтенант с шестью бойцами, раздались очереди немецких «Шмайсеров» и растерянный и робкий треск «ППШ». В считанные секунды все затихло, отдыхавшие бойцы лишь успели вскочить, на ходу готовя оружие к бою. Установилась зловещая тишина. Бойцы с немым вопросом глядели на подполковника, но тот и сам еще не принял никакого решения. Борз Ильясов первым не выдержал тягостного молчания, промедление могло стоить жизней лейтенанта и его группы. Чеченец рванул туда, где только что прозвучали выстрелы, за ним его земляк и несколько бойцов. Скоро они возвращались с двумя бойцами из группы лейтенанта.
Доложите! - рявкнул тем двоим подполковник.
Това... товарищ подполковник, немцы! Всюду немцы! Товарища лейтенанта и ребят расстреляли в упор! Мы... мы чудом уцелели! Они идут за нами...
Подполковник бешено искал свою кобуру, но его взгляд случайно остановился на руке Ильясова. Тот по привычке держал ее на рукояти своего неизменного «Маузера». Рука командира механически перестала шарить, а глаза тут же расширились. Он увидел за спиной чеченца на расстоянии выстрела цепи немецкой пехоты.
Ложись! К бою! - скомандовал он, бросаясь всем телом в засохшую траву, словно его скосила автоматная очередь.
Вполне возможно, что и скосила бы, если бы он в эту секунду не плюхнулся на землю. Потому что тут же воздух разорвали несколько сотен немецких автоматов и винтовок. Бойцы рассыпались средь березовой рощицы, начали отстреливаться, но было ясно, что долго они там продержаться не смогут. Если же отступить всей группой, то немцы могли преследовать и одного за другим уничтожить всех до единого. Следовало предпринять срочные меры. А что тут предпримешь, если немец не дает тебе и головы поднять?! Уже были первые раненые и убитые. Подполковник сам тоже укрылся за тоненькой березой и стрелял из своего пистолета в никуда, так как из пистолета достать немца на таком расстоянии было довольно сложно. Но командир, таким образом, успокаивал себя. Вскоре просвистел над головой, чуть ли не касаясь верхушек деревьев, первый вражеский снаряд. Немцы пристреливались для масштабного артобстрела. Дальнейшее промедление было смертельно опасно.
Отступать! Самостоятельно! - заорал, наконец, подполковник и сам, прикрываясь деревьями, отошел на несколько шагов. - Отходить! Сейчас из орудий расстреляют к чертовой матери!
Вслед за этим совсем рядом за ним разорвался снаряд. Немцы посылали снаряды из расчета, что русские уже начали отходить. Первым это понял Ильясов и увлек бойцов, что были рядом с ним, в сторону. Солнце к тому времени освещало все вокруг. Справа поодаль виднелась то ли лесополоса, то ли лес, дойти до него было не так просто. Как бы там ни было, другого спасения у бойцов не было. Вражеские снаряды к тому времени начали взрываться сплошной стеной за спинами разведчиков. Прикрываясь черным дымом от взрывов снарядов, бойцы рванулись за Ильясовым. Разведчикам сильно помогло и то, что между березовой рощей, откуда они уходили, и лесом был редкий, но довольно высокий кустарник. Укрываясь, пригибаясь как можно ниже, разведчики изо всех сил рвались к лесу. Подполковник умудрился, каким- то образом очутиться впереди, убегающих бойцов. Ильясов закинул за спину свой «ППШ» и подхватил у погибшего бойца ручной пулемет, что оказалось очень кстати. С фланга на рвущихся к лесу разведчиков вышла немецкая пехота и открыла огонь из винтовок и автоматов. Вот тут и заговорил суровым лаем в руках зоркого чеченца «дегтярь». Он боком уходил в сторону и с бедра открыл безостановочную стрельбу, прикрывая своих товарищей. Немцы, по-видимому, не ожидали встретить здесь русских, должно быть, они торопились обойти березовую рощу, чтоб окружить противника. Они залегли, а некоторые попытались отойти, отстреливаясь, но почти все полегли под метким огнем Ильясова. Чеченец не мог не остановиться и прицельно расстрелять их, но чуть было собственной жизнью не заплатил за эту слабость. Пулемет в его руках вдруг замолк - патроны закончились. Ильясов начал все так же боком уходить и из прихваченной им у погибшего пулеметчика сумки достал очередной диск. Несдобровать бы ему, если бы рядом с ним вдруг не вырос его земляк и несколько таких же отчаянных парней-разведчиков. Они бросили гранаты и затем открыли из автоматов огонь длинными очередями. К тому времени и «дегтярь» снова залаял, уходя все дальше и дальше к лесу. Немцы упустили момент и всё же пустились преследовать русских. Однако ищи теперь, попробуй, разведчика в лесу! Разумеется, если в лесу, но лес оказался лишь большим перелеском, к тому же обложенным немцами со всех сторон бронетехникой. Разведчики прощупали, просмотрели все закоулки лесополосы, но так и не нашли безопасного места, чтобы вырваться из окружения. Хуже всего было то, что и немцы знали, что русским отсюда не выбраться, поэтому не торопились добивать измотанных разведчиков в лесу. Зачем им рисковать своей пехотой ради горстки русских, укрывающихся с одними автоматами?! Немцы еще раз проверили все выходы из леса и принялись монотонно из орудий, минометов, из башенных пушек танков расстреливать лес. А пехота немецкая в это время отдыхала, играла на губной гармошке. Подполковнику снова следовало действовать, принимать решение. Он, лично сам под разрывами снарядов, обошел лесополосу вдоль и поперек. Однако лишь в одном месте была хоть какая-то надежда. В этом направлении подполковник в бинокль заметил только несколько танков, пехоты немецкой, вроде, не было. Если несколько бойцов подползут и подобьют связкой гранат хоть парочку из них, то возможно воспользоваться создавшейся заминкой и прорваться остальным.
Возможно, но может оказаться засадой. Выманят и расстреляют из башенных танковых пулеметов. Даже снаряды на нас тратить не нужно будет, - заявил Ильясов, когда посмотрел.
Другого выхода нет! - сказал подполковник.
Выход всегда есть, - ответил на это чеченец.
Какой?
Обедать, товарищ командир, - ответил боец и действительно устроился в воронке от взрыва снаряда и начал доставать из вещмешка припасы. - В одну и ту же воронку снаряд не попадает дважды, - задорно улыбнулся он командиру, приглашая того в свою компанию.
Подполковнику стало любопытно, что же этот горец имел в виду на самом деле, ведь человек восточный обязательно должен с хитрецой, лукавинкой заумно преподнести свою мысль. А если и вправду, то обедать давно уже была пора. Как утопающий хватается за соломинку, так и подполковник подчинился воле этого ненавистного ему и в то же время достойного человека. Командир ловко запрыгнул к Ильясову, несколько бойцов, что находились неподалеку, последовали их примеру и выбрали себе рядом воронки от взрывов крупных снарядов.
Скажи, Ильясов, откуда у тебя это доисторическое оружие? – указал подполковник на огромный «Маузер» чеченца, доставая из своего вещмешка тушенку.
Со своим ружьем в армию пошел, а тут война, и пригодилось ружье, – пошутил Ильясов.
Да, просто на козле к тебе не подъедешь, - впервые за последнее время улыбнулся подполковник. - А зачем он тебе, такой громоздкий? - снова не удержался он от вопроса.
Немцев пугать, товарищ командир, а то они даже пулемета не боятся, - пошутил снова чеченец, уплетая тушенку и не обращая внимания на разрывы снарядов вокруг в лесу.
Правда, немец тоже, должно быть, обедал или послеобеденным сном увлекся. Обстрел леса велся вяло и с неохотой. Куда немцу торопиться, русский медведь в загоне и никуда не денется!
Если серьезно, Ильясов, какие размышления у тебя по поводу сложившейся обстановки? Как бы ты поступил? - прямо спросил, наконец, подполковник Ильясова.
Да очень просто, ночью пробьемся с меньшими потерями, товарищ командир, - ответил Ильясов.
Опять ты за свое! Чего тебе далась эта ночь?
Не понял снова подполковник простых вещей, что у врага надо искать слабое место. А может, он боялся ночи больше, чем немца? Пообедав, подполковник полез наверх, собрал нескольких бойцов и велел им собрать всю группу здесь, в одном месте, для прорыва.
Через некоторое время бойцы были собраны на данном направлении, хотя пока пробирались, снова потеряли нескольких человек. Несмотря ни на что, командир настаивал на своем: «Прорыв и все!» Но это направление следовало разведать. И подорвать пару танков.
Рядовой Привалов! Ко мне! - скомандовал подполковник.
Здоровенный парень с Архангельска отозвался из укрытия за деревьями и рванулся к командиру, ему нужно было пробежать метров двадцать. Пригнувшись и держа в одной руке «ППШ», он побежал, но в это время за его спиной поднялся черный дым, внутри которого блеснул огонь разорвавшегося снаряда. Парня чуть подбросило, на фоне огня видно было, что он крепко держит в руке автомат. Когда парня ударило об землю, он попытался встать, но снова упал бездыханно.
Рядовой Завьялов! - заорал снова подполковник, прячась за стволом старой толстой лиственницы.
Завьялову повезло больше, более того, к тому времени немцы по какой-то причине прекратили артобстрел. Худощавый, молодой, еще безусый Завьялов подбежал к командиру и с щенячьей тоской в голубых глазах приложил руку к пилотке.
Прощупай-ка вот это направление. Почему танки стоят неподвижно, можно ли подобраться к ним так, чтоб подбить пару штук? - приказал подполковник.
Завьялов снова, молча, приложил руку к пилотке и, притаившись за крайним деревом, всмотрелся в застывшие жерла башенных орудий немецких танков. Вдруг солдат, решившись, пригнулся и рванул вперед. Сделал несколько шагов и словно споткнулся обо что-то, упал и больше не встал. Лишь после до наших ушей донесся грозный звук короткой очереди со стороны одного немецкого танка.Рядовой Синица, рядовой Васильев! - прозвучала следующая команда. - Ползком! Вперед!
Солдаты притаились у края леса. Старший Васильев упал и пополз, но вот молодой еще Колька Синица никак не решался. Умоляюще оглянулся на подполковника, но тот потянулся к кобуре пистолета. Синица сглотнул слюну и, резко повалившись в траву, пополз. Васильев оторвался от напарника вперед метров на тридцать. Вдруг из башенных орудий немцы открыли огонь по окраине леса, один за другим прогремело три взрыва. Все, в том числе и подполковник, бросились на землю и укрылись за деревьями. Снова установилась тишина. Черный дым от взрывов по полю рассеяло ветром. Вдруг послышался шорох в траве и вслед за этим к позициям разведчиков приполз Коля Синица.Невозможно пройти, товарищ подполковник! - виновато улыбнулся боец и тут же застыл в ужасе, увидев дуло пистолета.
Подполковник прицелился и пустил пулю бойцу промеж глаз:
За невыполнение приказа в боевой обстановке! - объяснил он и повернулся, чтобы выбрать следующую жертву для бесполезной вылазки, но и сам застыл подобно бойцу, которого он только что застрелил.
Ильясова чутье не подвело и в этот раз. Он полулежал на дне воронки, когда услышал сухой хлопок выстрела. Чеченец узнал бы выстрел этого пистолета из сотни подобных пистолетов. В мгновение ока он оказался наверху лицом к лицу с подполковником. От его яростного взгляда подполковник и ужаснулся, так как понял, что один из них с этого места не сойдет живым. Подполковник, словно в замедленном кадре, поднял свой «ТТ», но этих секунд хватило чеченцу, чтобы пустить пулю в лоб подполковнику из своего верного «Маузера».
Ребята, выставьте наблюдателей за противником и укройтесь надежно, - произнес Ильясов и снова сполз в воронку, он был удручен случившимся. Разведчики притихли, а немцы, заподозрив неладное дело, решили-таки зачистить лесополосу. Стреляя на ходу из орудий, десять танков с крестами на боках пошли вперед. Боец-наблюдатель тут же подскочил к воронке Ильясова:
Борзый, «крестоносцы» пошли на нас! Десять штук! Без пехоты!
Укрыться всем хорошенько! Впустить их в пролесок! С флангов двум пулеметчикам сторожить пехоту! Если пойдет за танками, отсекать! Теперь поглядим, у кого голова крепче!– прокричал Ильясов.
Танки немцев на полной скорости начали вламываться в расположение разведчиков, сваливая деревья и стреляя из бортовых пулеметов. Началась дуэль разведчиков с железными махинами. Оставив за спиной в лесополосе горящие танки, группа разведчиков ринулась в образовавшуюся брешь. Немцы вскоре опомнились и атаковали отступающих разведчиков с флангов, но было уже поздно. Отстреливаясь от фрицев, разведчики выходили из окружения. Немало бойцов полегло в этом последнем бою в группе разведчиков.
Майор Зувиков вдруг прервал свой рассказ и многозначительно посмотрел на солдат.
Оставшиеся в живых бойцы были обязаны жизнями Ильясову, - продолжил он. - Мы все понимали это, и каждый из нас дал слово, слово разведчика, что в своей жизни больше никогда не произнесет имени этого злосчастного подполковника. Я держу свое слово и поныне... Но нашлись такие неблагодарные языки, что шепнули начальству о трагедии, случившейся в том пролеске. Дело дошло до особого отдела и, несмотря на заступничество генерала, Ильясова арестовали и приговорили к «высшей мере» наказания. Как сегодня помню тот холодный осенний день. Во дворе одного заброшенного старинного трехэтажного дома построили перед стенкой десять солдат из особого отдела с автоматами «ППШ» для приведения приговора в исполнение. Нас всех построили позади этих десяти особистов для наглядности, чтоб другим неповадно было. Ильясова, без ремня и погон, привели и поставили к стенке. Я вдруг вспомнил про его неизменный «Маузер». До слез было жаль этого мужественного человека. Он и теперь держался с высоко и гордо поднятой головой. Он лишь искал глазами в строю солдат своего земляка. Очень виноват я перед его памятью, не запомнил я его имени. Он стоял в строю совсем недалеко от меня и был настолько удручен случившимся, что я его не узнал. У него вдруг загорелись глаза! Я понял, что такой же огонь горит и в глазах Ильясова, это огонь мужества и самоотверженности. Вдруг земляк Ильясова заговорил подобно грому средь ясного неба на своем чеченском языке. Ильясов же отвечал ему что-то наподобие этих слов: «Ма вох-ха!..» Никто не понимал, о чем говорил земляк в смертный час своего друга. Никто, даже особисты, не решались прервать диалог героев. Вдруг земляк выхватил из- за спины свой автомат «ППШ» и длинной очередью вмиг уложил десятерых особистов, готовых привести приговор в исполнение, и их офицеров. А Ильясов с ловкостью барса подпрыгнул к одному из убитых солдат и выхватил из его рук «ППШ». Направив на нас оружие, чеченцы, прикрывая спины, друг друга, начали уходить. Многие из нас даже и не подняли оружие. Командиры только теперь опомнились. Все произошло в какие-то доли секунды. Прозвучала команда солдатам: «Стрелять!» Раздались вдогонку неуверенные выстрелы, но чеченцы отстреливались умело. Один отходил, другой стрелял. Они успешно вышли со двора здания и уже были вне досягаемости автоматов. Они поняли, что спаслись, закинули за спины автоматы и побежали в сторону ближайшего леса. Но оказалось, что особисты посадили своего пулеметчика на крыше трехэтажного дома. Вот он их и достал, этих храбрецов! В спину! Достойнее этой смерти я в своей жизни больше ничего не видел.
Майор замолчал. Солдаты были ошарашены его рассказом. Чтобы рассказать такое, в те годы нужно было мужество настоящего бойца-разведчика. Вдруг солдаты увидели, как блеснул огонь в глазах майора. Ребята догадались, что это огонь мужества, может быть, подхваченный им у тех храбрецов-чеченцев, его боевых соратников и друзей на всю жизнь.
Так что, капитан, если все чеченцы такие мужественные, как те мои боевые друзья, то храбрее этого народа нет на свете.Прибежал дневальный, с болтающимся штык-ножом на боку.
Товарищ майор, разрешите обратиться!
Обращайся, солдат!
Построение, товарищ майор!
Понятно. Построение так построение! Идите, ребятки, - обратился он к солдатам. - Рядовой Имазаев, задержись-ка, брат, - попросил майор.
Майор подождал, пока беседка опустеет. Затем он подошел к Аюбу, положил по-отечески руку на плечо солдата и спросил:
Вот уже более тридцати лет я не могу понять, что же все-таки обозначали те слова.
Какие слова, товарищ майор? - не понял Аюб.
Слова моего боевого товарища Ильясова: «Ма вох-ха!» Ты же чеченец, должен понимать язык...
Это, товарищ майор, клич чеченцев. Когда надвигается грозный, смертельно опасный, решающий миг в их жизни, они обращаются к друзьям: «Ма воха, сан ваша!», а перевести на русский язык это можно примерно: «Держись, браток!»
Майор рывком потянул к себе Аюба, обнял, словно он через тридцать лет вновь встретил своего боевого товарища Ильясова.


Хасамби Яхъяев

След

Не далеко, с громким шумом, протекала Асса. От глыб воды исходил сырой холод, который обволакивался росистой гривой густого тумана. Туман простирался над берегами реки, окружающего леса и горных ущелий. Медленно ложились капли росы сквозь туман каменные глыбы гор, а скопившись в лужицу, стекали тонкой струёй на только что пробившуюся травку, где бесследно исчезали, поглощённые почвой. Окружающая влага заставляла траву склоняться в поклонах низко к земле. Был месяц Май 1948 года. Прибывшее начальство остановилось у местного начальства. Рассвет в пойме реки ещё не наступил. Поэтому кое-где горели костры, а вокруг костров, как пиявки, присосавшиеся к живому телу, плотно, прижавшись, друг к другу, сидели солдаты. Отдельно от солдат, повернувшись к ним спинами, сидели трое чеченцев, к которым и подошёл Абу-Хаджи. Один из них был некогда председателем райисполкома, другой начальником райотдела милиции, а третий работал участковым инспектором. Сам Абу-Хаджи председателем сельского совета (старостой). Без всяких приветствий, те трое привстали при появлении Абу-Хаджи, а затем снова уселись на свои места. Абу-Хаджи присел на один валун рядом с ними и уставился на костры, горевшие в пойме реки. Солдаты бесшумно сидели вокруг костров. Трое суток без сна и отдыха преодолели они длинный путь, видно, что усталость одолела их. Огонь тлел и под их ногами, дым от которого, удерживаемый сырым воздухом, собирался в густую чёрную массу и кружился вокруг них, отдаваясь терпко-кислым запахом. Утомлённый не только телом, но и духом, один из чеченцев встал и неожиданно заговорил: «Хитрость, которая обнаружилась или выдала себя, оборачивается бумерангом беды». Голос, говорившего чеченца был очень тихим. Все они были бесправны, поэтому не могли ни в чём упрекнуть друг друга. Но сознание этого бесправия и угнетало их. Но никто из них не мог состояние своей души открыть другому, так как тут им каждому не до чужой боли. На некоторое время прислушавшись, Абу-Хаджи продолжил: «Хотя у человека две ноги, но путь в жизни должен быть одним». Он снова замолк, те тоже молчали. Бурдюк зла имеет ненасытное нутро. Четыре года прошло с тех пор этих четырёх вместе со всем народом депортировали. Из-за того, что они до высылки на руководящих должностях, их снова с большой группой чеченцев привезли обратно. Их привезли не для того, чтобы покаяться за совершённое беззаконие над безвинным народом. А, наоборот, чтобы сделать их пособниками своих преступных деяний. У этой власти нет прошлого и будущего, но есть сегодня, поэтому она будет раздувать своё зло до скончания этого сегодня, как в кузнице раздувая огонь мехами. Разместили их в городе, но на операции против бандитов развозили по районам. После операции снова возвращая в город. Когда из одного из хуторов Ачхоя пришло известие, убит пастух и угнан табун лошадей в количестве 25 голов, их повезли на очередную операцию по поимке абреков. Вопрос об угоне лошадей пока был неопределённым, но пастух действительно был убит. Убитый пастух был аварцем. Эти четверо принесли соболезнование родственникам умершего и отправились к солдатам, которые поджидали их на окраине хутора. План действий держался в тайне. Пройдя густые и мокрые леса, туманные горные ущелья, они поднялись на Ялхароевский горный гребень, направились на юго-восток, точно не ведая, куда они идут.
Путь был свободным. С начальством, среди которых были и четверо чеченцев, не было ни впереди, ни позади никакой охраны. Отдельно от них продвигались отряды солдат по ущелью. Наконец, тропы, по которым они продвигались, сошлись у подножья Гулойских гор. Тут майор Жидков стал внимательно озираться кругом и прислушиваться. Майор был крайне осторожным на этом участке пути. Поэтому он окликнул Ваху и приказал ему, пройти вперёд и узнать обстановку. Ваха  же, сняв ботинки, стал дуть в них, выдувая из них всякий мусор. Жидков стал торопить его: «Вставай, пройди быстро вперёд!» Тот, видимо, боялся. Но сказал: «Что не видишь, чем я занят». Майор смачно выругался, и добавил: «Уже они чисты, одевай и вперёд!» Абу-Хаджи боялся, что Ваха откажется идти. Да и ничего здесь быть и не могло, так как, если бы были здесь поблизости абреки, то они бы и сюда не допустили бы их. Так как на таких тропах достаточно сидеть в засаде двум стрелкам, чтобы удерживать целый отряд преследователей. Да об этом хорошо осведомлён и сам майор, хотя и корчит тут излишнюю бдительность.
Абу-Хаджи подошел к ездовым лошадям, которые, как и Ваха, усталые от тяжёлых переходов, понуро стояли, опустив головы. Он снял с плеч сумку с сухарями, положив её на одну из лошадей, сказал: «Я пойду и узнаю, что там впереди». Он спустился по склону той горы, по которой он продвигались. Достигнув дна ущелья, он снова поднялся в верх по своему же следу. Потом пойдя по склону некоторое расстояние, снова спустился в ущелье. Потом по тому же следу снова прошёлся назад Абу-Хаджи. Затем стал петлять от одного своего следа на параллельный свой след, повторив эту процедуру три-четыре раза. Всё это он делал, чтобы сложилось у майора мнение, будто бы здесь прошла целая группа людей. Абу-Хаджи хотел своими действиями показать, что следы уходят в направление Грузинской границы, не ведая о том, что он заблуждался. Вернувшись назад, Абу-Хаджи на ломанном русском языке сказал: «Быстра ставай, старашна ничаво нет там». Он очень плохо говорил на русском языке. Солдаты быстро встали. Жидков дал команду, чтобы никто не трогался с места, а сам поднялся на гребень горы, прошелся по нему и, вернувшись, сказал: «Там по склону в ущелье спустились пять человек». Абу-Хаджи заметил нежно-озорные взгляды некоторых солдат, которые видели в нём отважного человека, который может им стать гарантом безопасности. Понурые лица солдат засияли улыбками, шагать им стало легче, теперь им путь был уже не в тягость. Впереди показался башенный комплекс местечка Хири. И тут возник спор между двумя начальниками от КГБ и НКВД. Солдаты остановились, пока спорили руководители, чтобы после их разборок, снова тронуться в путь. Наконец, один из работников КГБ попросил работника НКВД Жидкова, дать ему проводника, чтобы провести обследование башни, где могут скрываться абреки. Никто не хотел рисковать, прокладывая по спутавшейся прошлого дней траве, да и кто знает, что их ждёт там, в той злополучной башне. Услышав в горах людской шум, через окна башни стали залетать в неё голуби. Абу-Хаджи заметил это и понял, что если бы в башне были люди, голуби не стали бы залетать туда. Поэтому он, усмехнувшись, сказал чекисту: «Давай, пошли. Я пойду с тобой». Он свернул свою шинель и выступил вперёд. Башня оказалась не так и близко, как казалось. Дорога круто поднималась в гору. Пропитанная осадками трава мешала быстрому продвижению, так как была очень скользкой, а бурьян пошлого года опутывал ноги. Перед дверью порог башни был весь заросшим бурьяном, а сама дверь чуть приоткрыта. Они зашли, поднялись на потолок первого, второго этажа, прошли к сторожевому окну под кровлей. Кроме голубиного помёта тут не было никаких следов. На верху, отдышавшись, майор стал озирать окрестность. Потом они спустились и, выходя через приоткрытую дверь из башни, не оглядываясь назад, Абу-Хаджи спиною чувствовал на себе пристальный взгляд майора, который хотел понять не хитрый замысел проводника. Абу-Хаджи первым направился вперёд по гребневой тропе горы. За ним, молча, последовал и майор. Так они прошли довольно большое расстояние, километров 5-6. В том же направлении, что и они, двигались вперёд и остальные войска, задействованные в той операции, но уже по ущелью. Когда увидели, что войска остановились, эти двое направились к остановившимся. Теперь майор оказался впереди, Абу-Хаджи сзади него. В это время им встретился посыльный от начальства, который сказал: «Вашего прихода ждёт начальство». Видимо и продвижение отряда остановило начальство, выслав к ним на встречу этого грузина. Майор с Абу-Хаджи последовали за посыльным. Река Асса оказалась совсем не далеко, под боком. Грузин первым перешёл реку, за ним прошли и эти двое. Там, на другом берегу реки стояла ветхая хибара, оставшаяся то ли от лесника, то ли от какого-то пастуха. День клонился к вечеру. Тут, на берегу реки, разбили лагерь м солдаты. Все присели, чувствуя свинцовую тяжесть в теле. Всё начальство собралось в хибаре. Только природа была свободна обжаловать испытанные ею трудности и невзгоды, стеная, что насыщенная ею земля, начала брезговать напевами её капели. Мысли сверлят мозг под монотонным перезвоном капели, будто говоря: закон страны – это право всех. Без всеобщего закона страны – это бесправие. А бесправие, как бы кто не старался навязать обществу, оно его будет игнорировать, обходить при малейшей возможности. Да, на какое-то время бесправие может торжествовать, как в настоящее время. Но всё, что было в любое время, будет помнить страна и её дети, сыны, мужи. Когда настанет день падения бесправия и беззакония, в тот день придётся восстановить законное право и справедливость, обнажив все раны и произвол в памяти верных сынов отечества. Надо сегодняшним свидетелям в записи оставлять потомкам факты бесправных поступков ушедших режимов власти. Свидетели не вечны, а записи останутся живым упрёком в назидание потомкам, чтобы не наступать на одни и те же грабли многократно. В потоке голову сверлящих мыслей, Абу-Хаджи вспомнил рассказ, который рассказал ему один из соплеменников три года назад. Они были всего около сорока душ – вместе с детьми, стариками и женщинами, которые по разным причинам не угодили под всеобщую депортацию. Решив, что выживать им будет легче, если они будут держаться вместе, они выбрали для проживания урочище Нашха. Тут собрались люди из разных родов: хилдехарой, шарой, итонкалой, шотой, кей, терлой, нашхой, галай, ялхарой. Они все вместе стали держаться, через каждые две ночёвки на одном месте, меняя места стоянки, чтобы не попасть в руки карателей. От того что они держались вместе материальное положение их нисколько не улучшалось, разве что морально поддерживали друг друга, да и смерть, на миру, не страшна. Правда, повезло, привезённым из Казахстана двум потомкам наших шейхов, которых прислали власти на переговоры с ними, чтобы они сдались властям для последующей депортации в Среднюю Азию. Конечно, многие не верили обещаниям властей, но всё же надежда на лучшее преобладала в людях. Были и такие среди них, которым нельзя было покориться властям, которых разными наветами власть сделала своими врагами – это Шатойский  Хасуха, Нашхойский Висита, сын Анзора, Магомед Яхъяев. Они все, кто не мог надеяться на милость власти, решили принять свой смертный час на родной земле. Таких набралось здесь 18 человек.  Которые, отделившись, от сорока соплеменников, разошлись по горам, чтобы спасти  свои души. Что сталось с ними? Скудны сведения об их участи. Одни бесследно пропали, другие  умерли, а живые бродят по этим опасным тропам, зная, что в какой-то ловушке властей их настигнет смерть. Но до смертного часа они будут жить, превратившись в абсолютный слух, с пальцем на курке взведённого оружия. Аллах и оружие, единственные защитники этих абреков на этом свете. Не столько для ссоры и войны носили чеченцы оружие, как для весёлого спокойствия и любви к нему. Они знали, что его применение в деле с печальным исходом или ранением, обернётся кровной местью с пострадавшей стороны. Поэтому его применение было строго ограничено, и применялось оно только, когда дело касалось чести и достоинства личности, семьи, рода. Чеченцу лучше умереть, чем покрыть своё имя, имя рода и семьи позором бесчестия. Поэтому и пускалось в ход оружие, чтобы не дать возможность наглости, злу и бесчестию восторжествовать ни на минуту. Мысли Абу-Хаджи прервала открывшаяся дверь хижины, в которой заседало начальство.  Откуда донёсся шум спорящих людей на повышенных тонах, с прикрытием двери снова прекратился. Говорил теперь грузин, уставившись на чеченцев: «Батукаев!фффф Кто-то подтолкнул Абу-Хаджи. –Кто из вас Батукаев? – снова окликнул грузин, т.к. никто не спешил с ответом. Абу-Хаджи поднялся и сказал: «Я Батукаев». – Вас просят зайти, – сказал грузин и, как жердь, вытянувшись, остался стоять у двери хижины. Он, как и тот грузин, который проводил их до хижины, стал исполнять роль хозяина этой территории. Когда Абу-Хаджи подошёл к хижине, он открыл ему дверь, пропуская его вперёд. Внутри хижины стоял смрадный запах табака, перемешанный с перегаром алкоголя. На почётном месте восседал генерал, а другие офицерские чины сидели по обе стороны стола, начиная от полковника до майора. Когда вошёл Абу-Хаджи, все офицеры вместе с генералом встали со своих мест, отдавая ему честь, держа руки под козырёк. Отвечая им взаимностью, в такой же форме их приветствовал и Абу-Хаджи.
«Все говорят, что ты смелый человек, – промолвил генерал, – надёжный и активный товарищ. Благодаря таким отзывам о тебе наших сотрудников, мы решили и тебя пригласить в свою кампанию за стол». Выслушав похвалу генерала, Абу-Хаджи сказал: «Спасибо, баркалла». В правду сказать, Абу-Хаджи не ожидал такого внимания к себе с их стороны, поэтому некоторое время простоял растерянно. Но Абу-Хаджи знал, что за любезностью генерала скрывается какая-то тайна, которую он хочет расковырять через него. Генерал хотел узнать о том, что знают ли чеченцы о зверствах чиновников органов безопасности во время выселения над населением здесь в горах. Но шило в мешке не утаишь, о фашистских проделках советских карателей в горах и на равнине чеченцы знали уже в пути следования в Среднюю Азию. Ни одно преступление не исчезает бесследно. А то, что оставило след, несмотря на все запреты и предосторожности выходит наружу, и требует справедливого возмездия за совершённое злодеяние. И день возмездия настанет, хотя и можем мы до него не дожить. Ему (Абу-Хаджи) не обязательно доживать до дня возмездия, так как уже не воскресить, сгоревшую в том сарае его жену, пятерых детей, мать и ещё пятнадцать близких родственников. Все эти мысли пронеслись в голове Абу-Хаджи, когда генерал спросил у него, знает ли он о случившемся в дни выселения в Хайбахе, через переводчика, Эдиева  Лом – Али. Переводчик был уроженцем города Гудермеса, который работал в команде начальства.  – Да, знаю, – сказал Абу-Хаджи, кивнув головой в сторону Лом – Али. Внимание всех было приковано к Абу-Хаджи. Генерал, сверля взглядом Абу-Хаджи, спросил снова: «И что же произошло там?»
–Убийство людей,– ответил Абу-Хаджи.                – Как же их убивали? – допытывался генерал.                – Как убивали, конечно, я расскажу тебе, – сказал Абу-Хаджи. И, вытянув левую руку вперёд, будто поддерживая оружие снизу, и, шевеля указательным пальцем, имитируя нажатие на курок, произнёс :– Тра-та-та-та-та. В начале из пулемётов, а потом из автоматов, до смерти расстреляли всех в сарае, куда их загнали «благодетели», чтобы они не мёрзли на ветру под снегопадом. После расстрела всех сарай обложили соломой, облили весь сарай керосином и подожгли, заметая следы преступления». Все слушали затаив дыхание. На лице генерала и всех офицеров, которые  зорко следили за говорящим чеченцем, не дрогнул ни один мускул. Они были спокойны. Только грузины стояли с опущенными головами, не поднимая на Абу-Хаджи взгляды. В наступившей тишине, создалось впечатление, что слушатели, покорённые правдой, готовы покаяться. Но ложь, зло и насилие, там, где они свили гнездо всевластия, обычно глухи к раскаянию. Но и среди последователей беззакония и примкнувших, присосавшись к ним равнодушных людей, возникает риторический вопрос: «В чём была вина детей, женщин, немощных стариков?» Все, кто живёт и способствует процветанию беззакония, спасают свои личные интересы и свою жизнь. Но самое страшное то, что помогая злотворному режиму власти, каждый пятнает себя кровью безвинных людей, и тем самым сам становится соучастником злодеяний. Сегодня все участники операции в горах повязаны одной верёвкой беззакония, они ищут победу для беззакония. Они трудятся и днём, и ночью, чтобы повсеместно поднялась и утвердилась победная заря бесправия и беззакония. Все они кормятся из корыта зла и насилия, как только опустеет корыто и рухнет. Кормивший их режим, они станут доносить друг на друга новым хозяевам власти, по-зверски скаля зубы на своё окружение. Генерал спросил после долгого молчания: «Если бы была у тебя возможность, ты поубивал бы их всех?»
Генерал хотел испытать Абу-Хаджи.  А заодно через его ответ узнать, какова степень ненависти у чеченцев к тем, кто их, выселял из родных очагов. Лишил их родины, убивая, сжигая, обрекая на холод, голод, нечеловеческие страдания и муки. А самое главное – ограниченные в общении друг с другом, наконец-то, не сломлен ли в них дух свободы, равенства, справедливости и взаимовыручки? Генерал знал, что, если прислушиваться к мнению каждого униженного и оставить на откуп молве, то корень зла будет повреждён и высушен. Поэтому узду беззакония нельзя ослаблять и поддаваться сентиментальностям молвы власть предержащим органам. Всё, что думал, Абу-Хаджи высказал, а на последний вопрос ответил так: «Всё находится в руках Бога. Он справедливо рассудит всё!» Пристально смотревший на Абу-Хаджи, генерал усмехнулся. «Эх, Батукаев, Батукаев, – промолвил генерал, и, кивнув головой на стул рядом с собой, сказал – проходи сюда и садись». Абу-Хаджи продолжал стоять. Там на улице находились его товарищи. Оставив их на улице, он не мог находиться в комнате, это не этично по обычаям чеченцев. Когда, рассыпавшись в благодарностях, Абу-Хаджи хотел выйти, тогда пригласили и его товарищей в комнату. Когда садился за стол, Абу-Хаджи обратил внимание на обилие спиртной выпивки на нём. Он дал зарок больше никогда не пить спиртное, поклявшись на священном Коране, найденный им в местечке Магаста, валявшийся кем-то выброшенным. Поэтому он предупредил кампанию заранее, чтобы его не принуждали пить.
«Однажды я присутствовал на церемонии клятвоприношения среди чеченцев, чтобы избавиться от кровной мести,– сказал генерал, – тебя никто не будет беспокоить». После этого началось застолье: ели,  пили – пока не наступил рассвет. Опрокинутая трапеза заполнила бурдюки всей кампании. «Мы пойдём обратно, – обратился к грузинам генерал, облокотившись одной рукой на спинку стула и грузно откидываясь назад. – Дальше, соразмерно своих сил и возможностей, ответственно искать следы злоумышленников и задерживать должны вы. Удачи вам в этом деле». Генерал тем самым говорил грузинам, что до вашей границы по следам бандитов шли мы, следы их ушли по вашей границе вглубь вашей страны. Хотя он прекрасно знал, что всё это было подстроено, чтобы следы терялись за пределами области. А иначе надо было в итоге операции вернуть лошадей или хотя бы трупы злоумышленников. Поэтому выход, чтобы оправдаться перед начальством был один, увести след к соседям грузинам или осетинам, после депортации чеченцев и ингушей юго-западная и западная часть их территории досталась этим республикам. Беззаконие пронизало все сферы жизни советского общества, поэтому грузины не стали возражать генералу. Грузины знали, что их возражение бесполезно, так как такая ложь не противоречит убеждениям и желаниям начальства выше. Когда генерал стал подниматься со своего стула, быстро пришёл в движение весь офицерский состав. Один из офицеров поспешил к двери, стараясь держаться прямо на ногах. На улице прозвучала команда: «Отряд, подъём!»
                Перевод  Хамерзаева Заурбека Мукаевича.