Леча Гарсаев

Незваные гости в собственном  доме
или печальные воспоминания о возвращении
на родину маленького спецпереселенца

Не было ни одной семьи, которая не пострадала бы в годы депортации. Мой рассказ посвящен этому трагичному периоду в жизни народа на примере нашей семьи. Достаточно привести общеизвестный факт гибели в Средней Азии и Казахстане половины высланного населения Чечено-Ингушетии. Бывало, в одной семье умирало несколько человек, в другой погибали все, прерывая продолжение рода (к1ур бовш). Холод и голод, отсутствие средств к существованию способствовали также разрушению некоторых семей. В селе Алга Актюбинской области Казахской ССР, где мы жили, имел место дикий для чеченцев случай: молодые родители, уроженцы с. Сельментаузен Веденского района из тайпа чермой, от безысходности бросили в зимнюю стужу на произвол судьбы грудного мальчика (фамилии и имен родителей не называю из этических соображений). Ребенка усыновила и выкормила моя бездетная мать Санет, похоронившая в течение трех лет шестерых детей. Но усыновленному мальчику тоже не суждено было прожить на свете больше двух лет. Позже (в 1952г.) родился я, седьмой ребенок в семье, а потом уже и мой брат Гирги. Меня назвали Вахой, чтобы долго жил, а младшему дали имя в честь птицы - долгожителя. Теперь нас пятеро - три брата и две сестры, все живы и здоровы.
В те годы мои родители, напуганные пережитой трагедией В чеченском обществе практически не и боясь потерять на чужбине нас, двоих сыновей, денно и нощно молили Аллаха о нашем спасении и жили одной мыслью - вернуться на историческую родину, надеясь, что она (Дег1аста) даст нам свое тепло и сохранит нам жизнь. Тяга к родной земле была настолько сильна, что наша семья, не дождавшись официального разрешения, собрала свой нехитрый скарб и выехала на Кавказ, домой. Это было в мае 1956 года. Судите, читатели, сами, насколько рискованным был переезд в то время, когда спецпереселенцам категорически запрещалось без специального разрешения комендатуры передвижение не только по всей стране, но и в пределах района. Подобная «вольность» каралась лишением свободы на длительный срок.
На земле обетованной нас, разумеется, никто не ждал. Новые хозяева нашего дома в селе Элистанжи Веденского района, в то время Тандо Ботлихского района, аварцы по национальности и, казалось бы, единоверцы, трое суток не пускали нас к очагу, хотя в семье нашей было двое маленьких детей - я, 4-х лет, и мой младший брат Гирги. До сих пор перед глазами стоит тот старый плетень, который заменял им ворота, а для нас был заслоном на пути к родному дому. Уставшим с дороги и голодным, нам не протянули даже куска чурека, наоборот, обступив нас, кучку несчастных странников, все они, включая ближайших соседей, пытались унизить и оскорбить, строили нам непристойные мины и показывали языки. К тому же демонстративно, приседая рядом с нами, и взрослые, и дети, вопреки горскому и даже просто человеческому этикету, справляли нужду на наших же глазах. Это было неслыханно! Деваться было некуда, мы оставались рядом с домом, в котором когда-то жили. А на третьи сутки после возвращения наряд милиции, состоявший почти из десятка человек, забрал нашего отца Магомеда Гарсаева. Вели они себя так, словно проводили спецоперацию по обезвреживанию большой банды. Представьте себе, каково было нам, маленьким детям и нашей рыдающей матери Санет, после всей этой вакханалии сидеть на улице сутками без еды и людского участия. И все-таки нашлись добрые люди, пожалевшие нас. Прежде всего, это была супружеская чета андийцев - Джамалхан и Келимат Маматхановы. Они жили на соседней улице в доме чеченцев Таймасхановых и, узнав о нашей беде, приехали на подводе и забрали нас к себе с нашим нехитрым имуществом. Отец, впрочем, не в первый раз видел Джамалхана. Он познакомился с ним еще в 1954 году, когда невыносимая тоска по родине заставила его тайно приехать в родное село, чтобы зарядиться энергией земли предков и отдать дань памяти родовому кладбищу. Джамалхан еще тогда проявил мужество, приняв моего отца в качестве дорогого гостя, хотя он считался спецпереселенцем, т. е. врагом народа. Тогда они скрепили куначество, обменявшись дорогими подарками: Джамалхан подарил отцу кинжал, изготовленный лучшими мастерами из Кубани, а отец преподнес ему свои карманные часы, которые носил с юности. Этот дружеский жест невольно навевает воспоминания о дружбе Льва Толстого с кунаком-чеченцем из тайпа элистанжой Садо Мисербиевым. В хлебосольном доме андийца Джамалхана, в совершенстве, владевшем чеченским языком, нас окружили такой теплотой и уютом, что и теперь, по истечении 50-ти лет, все это вспоминается с большой нежностью и благодарностью. Я помню белые пухлые руки доброй Келимат, готовящие для нас вкусные угощения. Они так и сновали над столом, подавая нам то холтамаш, то хинкал, то чуду.
Дружба чеченцев с андийцами имеет вековые корни. У наших народов было традицией обмениваться на определенное время мальчиками- подростками, чтобы они научились языкам, обычаям и традициям друг друга, подтверждением чему служит тот факт, что чеченцы давали своим сыновьям имя 1аьнди, что исходит от этнонима - андиец. В современном чеченском этносе очень много очеченившихся андийцев из тайпов гагатли, зилой, г1умхой и т.д. Предки великого устаза и гуманиста Киши-хаджи, по историческим данным, выходцы из с. Пумха андийского общества.
Благодаря стараниям Джамалхана и под его поручительство отца освободили, семья наша воссоединилась. Позже нам помогали и другие андийцы: Асалхан Абдусаламов и его жена Х1урзади, Жемилт Исламова. (До сих пор все элистанжинцы вспоминают этих людей с большой теплотой и нежностью). Но счастье было недолгим: через несколько дней опять тот же наряд милиции приехал с грузовиком-полуторкой. На сей раз диалог был коротким: нам предложили убраться за пределы Веденского района в течение часа. И 22 сентября 1956 года, погрузив вещи в машину, мы выехали из Элистанжи. Водителю Грише, русскому парню, было поручено вывезти нас в райцентр Шали (в то время Междуречье), где районные власти должны были решить нашу дальнейшую судьбу. Здесь нас случайно встретили очеченившиеся таркинцы, проживающие в Шали еще с первой половины XIX века; их предки переселились сюда из аула Эрпели Буйнакского общества. Они пытались успокоить нас, детей, и нашу плачущую мать, старались накормить нас сытнее, одеть теплее. Каждый из них нес из дому кто еду, кто одежду. Поев и обогревшись, мы с братом успокоились. Тем временем к толпе, окружившей нас, подошел солидный мужчина средних лет и поинтересовался происходящим. Отец кратко рассказал ему о наших мытарствах. Незнакомец в категоричной форме предложил водителю отвезти нас, пассажиров, обратно в Элистанжи, на что Гриша ответил отказом, ссылаясь на строгое начальство. Тогда мужчина быстрым шагом зашел в местный отдел РОВД, расположенный рядом. Выйдя оттуда через некоторое время, он показал водителю удостоверение и уже приказным тоном велел завести машину. Оказывается, это был известный чеченский писатель и поэт Магомет Мамакаев, являвшийся в то время членом Оргкомитета по восстановлению автономии чеченцев и ингушей. Магомет сам сопровождал нас до места назначения. На предложение моего отца сесть в кабину грузовика, Мамакаев ответил: «Настоящему чеченцу не подобает создавать неудобства женщинам и детям. Мы поедем с тобой в кузове». Так мы доехали до Элистанжи. После долгих препирательств, с представителями местной власти и «новыми хозяевами» нашего дома, нам все-таки освободили одну комнату, где мы и поселились. После некоторых взаимных обид и недовольств отношения с соседями потеплели. В кратчайший срок я научился разговаривать на аварском языке и стал своего рода «толмачом» при общении моих родителей с аварцами. Надо особо отметить, что знание языка способствовало нашему с ними сближению, что оказалось не по нраву местному участковому Гаджиеву. Он продолжал систематически притеснять нашу семью и провоцировать отца на противодействие ему, представителю местной власти. В конце концов, отец не выдержал и отправился искать справедливость в Москве. Здесь ему каким-то чудом удалось попасть на прием до К. Е. Ворошилову, председателю Президиума Верховного Совета СССР. Как впоследствии рассказывал отец, Ворошилов весьма внимательно выслушал его сбивчивый рассказ, по-отечески пожурил его за своеволие, но, тем не менее, утешил и ободрил, обещав содействие в решении неординарной проблемы. Так и случилось. По указанию Ворошилова отцу купили билет до Грозного, проводили на вокзал и отправили домой, где его уже не беспокоили ни соседи, ни участковый.
По возвращении чеченцев на Кавказ каждый дом его истинным хозяевам приходилось отвоевывать и силой, и натиском. Очень часто у спецпереселенцев за свое же жилище вымогали деньги. И многие платили. Были частые столкновения между молодежью обеих сторон. К сожалению, дело доходило даже до убийств. На фоне этого негатива хотелось бы отметить и тот факт, что евреи и кумыки встречали, возвращающихся вайнахов, с неподдельной радостью и хлебом-солью, устраивая ловзары и всенародные гуляния в их честь, а в период выселения ни один еврей и кумык не присвоил чужого имущества, не занял ни одного опустевшего дома. Грузины, проживавшие в тот же период на чеченских землях в Итум-Калинском анклаве, добровольно освобождали чужое жилье, при этом искренне извиняясь перед народом. К их чести, жили они в чеченских домах не как временщики, а очень аккуратно, дворы и приусадебные участки были ухожены, плодоносили сады, зеленели улицы от множества деревьев.
Тем не менее, трудно избавиться от горечи, которую мы испытали со стороны так называемых братьев-соседей, национальность тут не имеет значения. От их варварского отношения к нам, к нашим домам, к нашей земле. Не хочу сейчас расписывать все непристойности, которые нам пришлось видеть и слышать. С высоты своего возраста и сегодняшнего дня я, внутренне содрогаясь, представляю, какие чувства в этой ситуации овладевали моим отцом и матерью. Не имею в виду какой-либо народ в целом и не позволю себе по первобытному поведению одичавших людей, в горячке сталинской политики позабывших все каноны горской этики, судить о целых народах, испытывая к кому-то из них неприязнь. Тем более, что мой рассказ о злоключениях нашей семьи раскрывает лишь малую толику страданий, перенесенных нашим народом в период восстановления республики.

О великодержавном шовинизме Российской империи

Можно ли развязать тугие узлы, в которые стянулись отношения между народами, населяющими нашу страну? Этот вопрос, больной для всех, сотрудники журнала «Дружба народов», наверное, воспринимают всё-таки по-особому. Журнал десятки лет, дольше, чем любое другое издание, отражает на своих страницах сложное развитие межнациональных отношений в СССР и сейчас живёт тем, чтобы способствовать распутыванию тех узлов, о которых сказано выше. Для этого по нашему мнению, кроме всего прочего, надо ясно представлять, как нашу национальную проблему понимают разные политики и политологи, даже те, чьи взгляды не совпадают с мнением людей, стоящих у кормила государств. Именно руководствуясь таким подходом, «Дружба народов» предлагает напечатать в первых номерах будущего, 1991 года большую работу политолога А. Авторханова (ФРГ), посвящённую межнациональным отношениям в дореволюционной России и СССР. В этом очерке идёт речь об Украине и Прибалтике, Средней Азии и Закавказье, о Руси и русских. Фрагменты из «русской» главы мы здесь и предлагаем.
Сергей Баруздин,
главный редактор журнала «Дружба народов».

Борьба знаменитых чеченцев за реабилитацию репрессированных народов и своей нации.