Иван Гогун. Февраль, 1944 год

Есть память сердца у народа
Она чем дальше – тем больней…
И вот – страничка из блокнота
О правде тех февральских дней.

В то утро долго не светало,
Не расступалась ночи мгла.
Старик Али сказал устало:
«Шайтан пришёл! Акбар Алла!..»

И полетела над аулом,
Как оглашённая карга,
Дурная весть: «Идут гяуры,
Ловить какого-то врага…»

Но кто он – враг? Пойди – разведай…
В вайнахских селах нет таких,
Народ на фронте, за Победу
С фашистом бьётся за троих.

Их храбрость, выучку и стойкость,
Не отступая ни на шаг,
Продемонстрировал геройски
На волжских кручах  Ханпаша.

Не местной, а всемирной славы
Был удостоен нохчо Мовлад,
За то, что в грозной конной лаве
Громил полки СС джигит.

О мужестве и милосердье
Ингушской девушке Асет
Страна узнала в 43 –м
Из сводок фронтовых газет.

Вот так и мчались дни за днями
В страде военной средь людей.
Ну, кто посмел бы бросить камень
Во двор чеченцев, ингушей?!

Но «мудрый вождь» в безумном раже
(Понять такое – свыше сил)
Не гордеца, не шайку даже –
Народ сослать – приговорил!

Как будто был народ в ответе,
Что где-то в дебрях Черных гор
Какой – то сброд бандюг отпетых
Пошел открыто на террор.

Уместно вспомнить также к слову
Что сам разгневанный народ
Там дал бандитствующим сворам
Крутой и скорый укорот.

Но этот факт не принят в центре:
Мол, не существенен и мал…
Верховный был расстроен чем-то
И мудрым доводам не внял.

И от Шатоя до Джамбула,
От Сурхохи до Ак-Молы,
Составы ссыльных потянулись
Под гул неправедной молвы.

Крепчал мороз на полустанках
И продувал вагон насквозь.
Ложились в мёрзлый грунт останки,
Тех, кто почил под стук колёс.

Но хуже холода и стужи
Терзала кара без вины…
Какой высокий дух был нужен,
Чтоб выстояли гор сыны.

Чтобы пройти все круги ада:
Чужбину, голод, мор, пески…
И по 13 лет на брата
Всеиссушающей тоски.

Они не сникли, не сробели,
Не очерствели их сердца –
Все испытанья одолели,
Взамен не требуя венца.

С присущей горцам прямотой
И увлечённостью сердечной,
Они теперь со всей страной
Заботой заняты извечной:

Как изменить былую жизнь,
Преобразить поля и горы,
Чтобы в родные рубежи
Не пропустить вражду и горе,

Чтоб в закромах у аульчан
Водилось много разной снеди,
И от избитка чувств, звучал:
«Салам – и другу, и соседу.

Казалось, правда в край вернулась,
Но гложет сердце мысль одна:
Ещё витают над округой
Кровавых распрей семена.

Рассеял их великий кормчий,
Тот вседержавный интриган,
Что рьяно пёкся днём и ночью
О мести всем своим врагам.
А их число – на миллионы…
Невинных жертв вождя племён!
Не зря повсюду, поимённо
Он сам проклятьем заклеймён!

Он заклеймён как бог ГУЛАГа
Палач Хатыни – Хайбахи,
И ни каких забот о благе –
На совести одни грехи!

Урок жестокий, даже слишком
Народам преподал тиран –
Неисчеслимых бед и ран
В архив История не спишет!

На то не хватит ни чернил,
Ни сил у рьяных летописцев…
Над зябью лагерных могил
Не возводились обелиски!

Состав деяний столь велик,
Что их не скрыть под лжезавесой,

И жизнь сама начать велит
Подобье Судного процесса…

Над самым мудрым и простым
Из всех жрецов существовавших,
И пусть Аллах его простит,
Он милосерд к больным и падшим.

А жизнь идёт. Нам строить дом
И зорко вглядываться в лица,
Чтоб новый изверг на престол
Не смог однажды возвратиться!

Ему заказаны пути,
В наш мир отныне и навеки –
Ведь пепел жертв – стучит в груди
И будит совесть человека!