Сдача

Петя любил ходить в детский сад — там много ребят, и все они разные. С одними весело катать машинки, с другими смешно разглядывать картинки в книжках и придумывать свои собственные сюжеты, а ещё была девочка — она могла нарисовать любую абракадабру, какую только ни попросишь. Скажешь ей:

— Нарисуй рогатого слоно-льва!

И она нарисует. И сразу видно — рогатый слоно-лев. И откуда она всё знает, как рисовать?

Родители Пети тоже любили его садик. Они всегда расспрашивали, кто что делал сегодня, кто с кем играл, во что играли, как себя вели, чем их кормили, все ли всё съели. И Петя учился старательно запоминать, чем отличились ребята сегодня.

Будучи наблюдательным мальчиком, Пётр иногда рассказывал очень интересные вещи. Например, как воспитательница, пришедшая во вторую смену, всё время держалась за голову и просила детей "быть потише", даже, когда они молча ели винегрет на ужине.

Или как одна девочка, придя в садик с больничного, начала танцевать, махая попой и как-то вприсядку, а воспитатели её ругали и закрыли в спальне, оставив без прогулки. Так эта девочка, когда вся группа махала ей с улицы ручками, встала на подоконник спиной к ним, задрала юбку и показала... Символизм протеста. Так это назвала психолог, забравшая воспитанницу на беседу. Родителей тоже к психологу отправили, но, что там у них было, Петя не видел.

А один мальчик носил в садик странные предметы и старался сделать ими больно другим детям. Например, у него отобрали кусачки для ногтей. Он щипал ими ребят за руки и за ноги. От кусачек  на колготках оставались дырки, сперва маленькие совсем, а к вечеру вырастали до не приличия. А на руках оставались кровящие ранки. Маленькие совсем. Тут они не вырастали, но было больно, особенно в момент "укуса". Потом у него отняли металлический голубой грузовичок, которым мальчик стал бить окружающих на прогулке, стремясь попасть по лицу. Ещё его не подпускали к качелям и не давали на улице никаких предметов в руки. Но он всё равно умудрился причинить зло: сидел на лавочке примерным мальчиком, а сам, улучив момент, поставил подножку первой из двух, пробегавших мимо, девочек. Она, конечно, запнулась, а вторая не успела сориентироваться в ситуации, и обе девочки, с шумом, визгом, со слезами — покатились по дворику. Когда от виновника потребовали ответа, он промямлил:

— Скучно было. Я думал, она лицом на заборчик упадёт. А она не достала до заборчика. Зря ставил подножку, значит.

Ни уговоры воспитателей, ни беседы с психологом, не могли убедить родителей, показать мальчика специалисту более узкого профиля. Папа считает, что старшие братья подучают мальчишку на проявление жестокости, он подрастёт и перестанет их слушать. А мама утверждала, что к психиатру ходят только психи, и она не позволит клеймить свою семью такими подозрениями.

Помогла только коллективная жалоба, организованная родителями Пети — родители хулигана не выдержали давления, и перевели своё чадушко в другой детский сад. Бедный другой детский сад, конечно! Но местные родители, дети и воспитатели вздохнули с облегчением.

Каждый подобный рассказ сына вызывал у родителей волну эмоциональных рассуждений. Они, между собой, и с сыном, обсуждали случившееся, строили гипотезы о происходящем в семье того или иного ребёнка. Ведь, как утверждали они — всё идёт из семьи.

Например, про девочку папа предположил, что она стала случайным свидетелем стриптиза. Возможно, какой-то дорогостоящий взрослый праздник был запланирован заранее, но девочка заболела и осталась дома. Отменить мероприятие было не по карману, вот она и увидела, что-то совсем не по возрасту.

А над жестоким мальчиком, наверное, издеваются его братья. И от этого он, испытывая постоянный стресс, пытается сбросить напряжение единственным известным ему способом — причинить боль другому. Так он может почувствовать себя главным в ситуации, в которой обычно является жертвой.

Всё идёт из семьи.

Вот Петя — хороший мальчик, потому что никто его дома не обижает, в его семье царит любовь и идиллия. Петя слушал эти разговоры, но не совсем их понимал. Он лишь знал, что мама с папой его любят. А ещё они любят, когда он всё-всё рассказывает им про садик.

Вместо того, жестокого мальчика, к ним в группу пришёл другой мальчик. Шумный, шустрый, весёлый. Он подходил ко всем сам, знакомился, участвовал в играх. Всегда этот пацан был в хорошем настроении, всегда улыбался, но не принимал отказа: если кто-то начинал ему перечить, он сначала повторял своё требование, улыбаясь до ушей, а потом больно щипался, продолжая улыбаться. Очень скоро ребята начали ему уступать без боя, что наблюдательный Петя смекнул сразу.

Он часто наблюдал за новеньким. Как только мальчик к кому-то приближался, заинтересовавшись чем-то, Петя бросал свои дела и во все глаза смотрел, что будет.

— Привет! — весело улыбался новенький своей жертве, которая сразу сникала, — какая красивая у тебя машинка! Новая?

Несчастный обладатель машинки что-то бубнил.

— Эй, ты чего? Я тебя не понимаю, — смеётся мальчик, — новая? Здорово! Повезло тебе! Дай покатать.

Жертва сжимается, стискивая машинку побелевшими пальцами, робко мотая головой.

— Да я немножко, что ты! — расцветает новенький в улыбке, забирая игрушку одной рукой, а второй ловко прищипывая ребёнка за бок. Пацан вздрагивает, выпуская машинку из рук, хватается за бок, лицо его искажается от боли, на глазах появляются слёзы.

— Ну, ты плакса, что ли? — заглядывая ему в лицо, улыбается новенький, — не ной ты, я же немножко поиграю и верну. Быть жадиной плохо!

Он садится на ковёр и катает машинку, безжалостно врезаясь ею в кубики и другие игрушки. Владелец автомобильчика смотрит на это варварство, едва не плача. Он берёг машинку, боялся её даже по полу катать... Петя вспоминает мамин комментарий по подобному поводу: "Если жалко — в садик не носи, ребятки могут нечаянно испортить".

— Сам виноват, — с каким-то удовольствием думает Петя, хотя меньше всего ему бы хотелось привлечь чем-нибудь внимание новенького. Вся группа боялась этого позитивчика.

Однажды мама пошла в магазин после садика. Петя попросил у неё пончик. Она взяла. А потом, уже в очереди, попросил шоколадный батончик. Мама велела выбирать — или пончик, или шоколадку. Петя взял шоколадку с прилавка. Тогда мама сказала пойти и вернуть на место пончик. Петя насупился. Шоколадка такая маленькая! И пончик не велик. Выбирать не хотелось. Петя вспомнил новенького... И ему стало страшно.

— Выбирай, Петя, или одно, или другое.

— Мамочка, ну, пожалуйста! Я же хорошо себя веду, не безобразничаю,... — страх щекотал Пете горло и желудок, сковывал голову, но даже это было интересно, а потому — немножко весело, — не заставляй меня выбирать, мамочка!

— Пётр, прекрати, — мама была непоколебима, — или уноси пончик, или положи шоколадку на место.

— Мамочка, — Петя улыбнулся и, подражая новенькому, ловко ущипнул мать за бок, — ты же такая хорошая, ты купишь мне и то, и другое!

Лицо женщины знакомо исказилось, но всего на секунду. На смену выражения боли, пришла растерянность. Она не поняла, что случилось. Окинув сына взглядом, мама заметила странное незнакомое выражение на его лице. Тревога и осознание вызвали в ней волну незаметной дрожи.

— Петя, наша очередь подходит, решай скорее, что ты выбираешь, — максимально твёрдо сказала женщина, скрывая переживания и пристально следя за мальчиком.

Петя выкрутил складку её кожи с каким-то остервенением, с каким ретивый водитель бьёт по педали глохнущего мопеда — должно сработать!

— Купи и то, и другое! — властно, но тихо, потребовал сын, пытаясь удержать на лице улыбку, но она сползала, открывая отчаянную злость и близкие слёзы.

Мать подпрыгнула от боли, в глазах потемнело. Недоумение разбавилось страхом, даже ужасом, от происходящего. Она легонько оттолкнула от себя сына за плечо, уставилась на него в упор и, с трудом сдерживая эмоции, приказала:

— Немедленно перестань. Ты делаешь мне больно! Положи шоколад на место!

Петя рванулся к ней, уронив батончик на пол, вцепился в мягкий бок обеими руками, щипаясь так, словно хочет вырвать из неё согласие.

Испуг женщины сменился злостью, она схватила мальчишку за кожу, между плечом и шеей, и сильно ущипнула в ответ.

Петя взвыл от боли и несправедливости. Никогда, ни разу в жизни, родители не наказывали его физически. Он был уверен в своей безопасности, свято верил, что мама с папой никогда не причинят ему боли. Он впервые встретил такой отпор, это пугало его, обижало, рушило его мирок.

В силу возраста, мальчик не мог взять на себя ответственность за содеянное: ведь это он впервые допустил попытку манипуляции, впервые применил силу и боль к самому близкому человеку для достижения своей цели, он разрушил мирок их согласия, мама же лишь защищала свои границы. Но ребёнок увидел алгоритм результативного воздействия, применил в схожей ситуации, но он не сработал.

Петя выскочил из очереди к дверям магазина, истошно крича. Мама, покрасневшая, сдерживая слёзы, подняла шоколадку с пола и бросила на прилавок. Она оплатила покупки, прошла мимо Пети, и вышла на улицу. Сын выбежал за ней. Очередь тихонько шушукалась, но, слава богу, не встревала.

— Я папе расскажу, что ты меня бьёшь! — крикнул мальчишка, когда они вышли на улицу. Прохожие заоглядывались.

— Расскажи-ка, расскажи, — тихим, дрожащим от гнева, голосом, согласилась мама, — и расскажи, как ты первый начал. Вот он будет рад услышать, что наш хороший мальчик прилюдно издевается над мамой!

До Пети стало что-то доходить. Выть он перестал, но ещё всхлипывал, держась за плечо. Его эмоции постепенно утихали, тогда как мамины, наоборот, начинали разгораться. Она молча шла к дому стремительным шагом, боясь закатить ребёнку скандал, а озадаченный Петя бежал следом. Наконец, он нашёлся:

— Ты меня обидела! Я теперь всех буду обижать! Всех! Это ты виновата!

Мать остановилась, с трудом переводя дух:

— С чего это ты будешь всех обижать?

— А всё идёт из семьи! Ты меня обидела! Ты моя семья!

Женщина молча продолжила свой путь, а Петя, следуя за ней, то и дело говорил что-то о её виноватости, цитируя их с отцом изречения.

Несмотря на злость, бушующую в сердце, мать внимательно прислушивалась к речам сына. Пожалуй, он в чём-то прав: они, родители, ошиблись в своей категоричности. Размышляя об этом, она начала понимать ход мысли мальчика. Смутно, может, не очень верно, но, всё же, ей захотелось не прибить его, а объяснить, донести, разобраться...

Папа был дома. Вопреки своим обещаниям, Петя смотрел на отца затравленно, не смея пожаловаться на мамино рукоприкладство.

— Петя, иди в комнату, нам с папой нужно поговорить.

Как ни подслушивал мальчик под дверью, а ничего, кроме гудящих голосов, не услышал. Он понял в какой-то момент, что папа разозлился, а мама его уговаривает, значит, папа злится на него, на Петю. "Настучала всё-таки!" — испугался мальчишка и убежал в свою комнату.

Спустя какое-то время мама позвала его. Петя не хотел идти, но  ссориться снова не хотел ещё больше. Он осознал опасность конфликтных ситуаций — есть сила, которая сильнее тебя. Проверять противостояние на прочность ему больше не хотелось.

— Петя, сынок, — папа был немного грустным и каким-то усталым, — послушай... Разве мы когда-нибудь причиняли друг другу боль?

Петя молчал.

— Я разве бил, или щипал тебя или маму? Или, может, мама пинала кого-то из нас, раздавала нам с тобой пощёчины и подзатыльники? Что ты молчишь? Скажи, было ли такое хоть раз?

— Нет.

— Тогда зачем ты, малыш, принёс в дом эту гадость? Почему ты так сделал?

— Не знаю.

— Всё ты знаешь... Мы много говорили о том, что всё идёт из семьи. И в семьях есть свои устоявшиеся традиции. Но, Петя, эти традиции с кого-то начинаются. Я прошу тебя, никогда больше не обижай нас с мамой. Иначе нам придётся защищаться от твоих нападок. А это приведёт нас к ссорам, дракам, наказаниям... Зачем это всё? Я получу зарплату, и мы сходим с тобой в магазин, где ты выберешь себе три любых продукта. Хоть торт. Я куплю. Нам не жалко. Но сейчас у мамы средства ограничены, она просит тебя выбирать, чтобы ей хватило денег на кассе. И ты это знаешь. Я не знаю, кто научил тебя бить и щипать других людей, но я говорю тебе: в моей семье всегда можно и нужно договариваться. Надеюсь, когда ты вырастешь, ты тоже научишь сына разговаривать, а не распускать свои ручонки. Ты понял?

— А она?

— Что — она?

— Она тоже меня ущипнула.

— И правильно сделала. Мама просила тебя прекратить. Просила? Отвечай, просила по-хорошему?

— Просила.

— Ты перестал?!

— Нет.

— Вот и получил. Мама ущипнула тебя один раз, чтобы ты успокоился. А сколько раз ты её ущипнул? И ради чего?!

— Я не буду больше.

— Спасибо. И она не будет. Я надеюсь, это был первый и последний раз.

На следующий день Петя всё смотрел на новенького. Тот играл с девчонками в дочки-матери, просил кашки-малашки, а девочки, смеясь, кормили его с пустой кукольной ложки.

Наконец, уже после тихого часа, новенький заинтересовался трансформером одного из ребят. Он подошёл к обладателю игрушки, а Петя напрягся и пошёл к ним. Всё разворачивалось по знакомому сценарию: какой классный трансформер, дай поиграть, и щипок за бедро. Наученный горьким опытом, Пётр взял новенького за кожу в том же месте, как это сделала его мать, и с силой вывернул. Мальчик выронил трансформера, топнул ножкой, и резко развернулся на обидчика. Впервые Петя увидел его злым, без улыбки, и ему стало страшно. Новенький толкнул нападавшего, и пошёл на него, тыча кулаком в грудь. Петька растерялся, отступал, хаотично защищаясь руками. Владелец трансформера подобрал своё сокровище и побежал к воспитательнице:

— Там драка, драка! Новенький Петьку бьёт!

И тут Петя вспомнил лицо матери в магазине: как растерянность её сменилась страхом, а страх — злостью. Интуитивно копируя, он прочувствовал весь ужас происходящего и обратил его в злость. Замахиваясь, Петя раскрылся и получил удар в грудь, но успел зарядить кулаком мальчишке по носу. Прибежавшая воспитательница ловко растащила ребят, рассадив по разным стульчикам, рядом, но не досягаемо друг для друга. Новенький ревел в голос, осыпая обидчика всякими разными словами; Петя молчал, утерев скупые слёзы — он думал об отце, о гадости, которую принёс в дом, и ощущал дрожь и слабость; а вся группа собралась вокруг них и с удовольствием смотрела, как тает в истерике авторитет новенького.

С родителями обоих мальчиков провели беседу. Вся группа подтвердила, что виноват новенький — больших подробностей добиться от детей не получилось.

Мама рассказала папе всё, что знала о случившемся. Информация была скудной и противоречивой. Сын сидел тут же, жевал котлету, с отсутствующим видом. С его слов, ещё раньше, родители знали о новеньком, о том, что он обижает других ребят, и, конечно, чуяли, что дело нечисто, но Петя случившееся не комментировал.

Помолчав, папа спросил:

— Сынок, а ты сам хочешь поговорить об этом?

— Нет, папа.

— Ладно. Если захочешь, мы с мамой всегда готовы тебя выслушать, хорошо?

— Я знаю, — Петя доел котлету и отодвинул тарелку в сторону, — я не обижал его, папа. Я вынес из дома ту гадость, которую принёс. Я понял всё, я не злой, я никого не обижаю.

— Хорошо, сынок, конечно. Мы тебя поняли.

Петя ушёл в комнату, а родители ещё долго смотрели друг на друга, размышляя над событиями последних дней.

— Прежде, чем идти из семьи, всё в семью сначала заходит, — задумчиво сказал папа.

— Да, — с готовностью согласилась мама, — это "всё" сначала попадает в семью, потом там переваривается, обрабатывается, а уж потом, "из семьи" идёт в мир.

— У нас хороший сын.

— Да. Не знаю, что там у них случилось, но вся группа на его стороне. Это не просто так.

— А если у нас хороший сын, то и мы — не плохие...

— Вот это и отметим тортом с зарплаты!

А Петя думал о новеньком и совсем его не боялся. Больше никто не даёт ему свои игрушки, а если он щипается — щипают в ответ. Так странно, что раньше все его боялись, а теперь нет. И никто не считает, что дать сдачи — значит обидеть.

Главное, давая сдачи, вовремя остановиться... Но тут детям помогает бегущая на шум воспитательница.       *