Свидетельские показания

САЛАМАТ
ДЖАНАРАЛИЕВИЧ
ГАЕВ
Родился в селе Нашха Урус-Мартановского района ЧИАССР, национальность - чеченец, образование высшее, женат, не судим. В данное время проживает в селе Гехи-Чу Урус-Мартановского района.


ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ

Отвечая на вопросы следователя прокуратуры, считаю необходимым самому написать то, что мне стало известно об обстоятельствах расстрела и сожжения моих родственников в дни выселения чеченцев и ингушей в феврале 1944 года. Постараюсь сделать это в форме свободного изложения, а не сухим протокольным языком.
Родился я в феврале 1939 года, хотя по документам мой год рождения значится 1942-й. Ошибка при заполнении документов была допущена по причине неграмотности моей матери, которая при записи не смогла назвать год рождения на русском языке.
Таким образом, в день выселения мне было пять лет. Помню ли я зритель¬но картины тех лет? Да, помню. Некоторые моменты в памяти запечатлелись на всю жизнь. Помню скалы, пещеры, узкие тропинки, красочные горные пейзажи. Но больше всего я запомнил, как мы никак не могли определиться с местом жительства: сегодня в одной пещере переночуем, завтра - в другой, через пару дней приходилось искать другое место.
Позже, став взрослым, я понял то, что в те трагические годы не мог по¬стигнуть своим детским умом, а именно - почему моя мать так часто меняла места нашего обитания. На всю жизнь запомнил ее тревожный взгляд, словно она каждую минуту, каждую секунду ждала неведомой мне опасности. О том трудном периоде нашей жизни она мне и другим своим детям рассказывала позже.
Как я понял из ее рассказов, в день выселения мамы не было дома. Она находилась на ферме, расположенной на отгонном пастбище. Там же она и узнала о выселении. От родственников и знакомых она узнала о жестокостях солдат, задействованных в депортации народа.
Мне теперь известно, что трагедия, о которой стало известно лишь спустя полвека, произошла 27 февраля 1944 г. в селе Хайбах Галанчожского района. В конюшне колхоза им. Берия собрали стариков, детей, больных, путников с дорог, отставших от своих семей, а также тех, кто выпасал скот. Всех их сожгли. Среди сожженных и расстрелянных людей были и мои близкие родствен¬ники. От матери я узнал. Что там сожжены были  заживо и погибли от пуль мой дядя Тута Гаев в возрасте 110 лет, его столетняя жена Сарий Гаева, Хату Гаев - 108 лет, его жена Марем Гаева - 90 лет, Алауди Хатуевич Гаев - 50 лет, жена Гаева Алауди, Хеса - 30 лет. Родившиеся в ту ночь близнецы этой женщины - Хасан и Хусейн погибли там же.
Ночью шел крупный мокрый снег, была слякоть. На берегу речки Техни¬ки, столпившись, стояли женщины, жительницы села Хайбах. Надо же было такому случиться: под открытым небом в эту страшную ночь рожала своего четвертого ребенка Пайлах Батукаева. Родилась девочка, которую назвали Тоитой. У Тоиты так же, как и у близнецов Хасана и Хусейна, это был пер¬вый и последний день жизни. Погибли дети самой страшной смертью: они вместе со всеми были сожжены. Руководители операции по выселению народа предложили старым и не¬мощным, а также тем, кто не мог передвигаться из-за болезни или по другим причинам, собраться в конюшне для последующей отправки транспортом. Взяв с собой в узелках самое необходимое, жители Хайбаха и окрестных сел собрались в конюшне. Позже им предложили устлать пол конюшни сеном, чтобы несколько утеплить помещение. Так как больные, а вместе с ними и старики не могли передвигаться самостоятельно, с ними вместе остались и сопровождавшие их родственники. Позже я не раз слышал, что среди вы-селяемых людей прошел слух о том, что за оставшимися в конюшне людьми должен прилететь самолет. Услышав такую новость, в конюшню устремились и под¬ростки - каждому хотелось полететь на самолете. Ожидавшие транспорт люди расположились на разостланном в конюшне сене. Вдруг по команде начальника они были заперты на засов, после чего строение обложили сеном и подожгли. Люди поняли, что их ожидает ужас-ная смерть. Все они устремились к воротам, и вскоре под натиском людской массы, ворота оказались выбитыми. Но и этот момент участники операции предусмотрели: они принялись расстреливать людей из автоматов. У вхо¬да мгновенно образовался завал из трупов. Он и помешал выйти на волю остальным.
А тем временем огонь делал свое дело: объятая пламенем конюшня рух¬нула. Все, кто оставался в ней, оказались погребенными под обвалившейся крышей. Всю эту картину издалека видели Писар Гамаргаев и Саламбек Закриев. Оба рассказывали, как наблюдали за всей этой картиной в бинокль.
Позже мне стало известно, что произошло это на глазах у Дзияудина Габисовича Мальсагова, бывшего ответственного работника ЧИАССР.
Мальсагов рассказал мне, что начальник операции сослался на то, что выполняет приказ Берия и Серого. Сам Мальсагов вместе с военнослужащим Громовым попытались воспрепятствовать сожжению людей, но вскоре были обезору¬жены и отправлены под конвоем в высокогорное село Малхесты.
Через несколько дней Мальсагов и Громов, возвращаясь из Хайбаха в Грозный, наткнулись возле сгоревшей конюшни на Жандара Гаева, который с Рукманом Эльгакаевым, Эльбертом Хамзатовым, Саламбеком Закриевым, Сайд-Хасаном Ампукаевым, Писаром Гамаргаевым и другими пытались найти останки погибших и похоронить их по мусульманскому обычаю. При появ¬лении Мальсагова и его товарища они бросились врассыпную. Мальсагов окликнул их на родном языке, попросил подойти. Он разговаривал с Жандаром и узнал, что в этот день они похоронили 132 трупа. Через несколько лет при встрече в Казахстане с Жандаром Гаевым Мальсагов узнал, что в Хайбахе было предано земле 147 человеческих тел. Останки остальных сгорели дотла. Эти же факты были известны и моей матери, которая в то время вместе с четырьмя малолетними детьми в возрасте от трех до двенадцати лет, скрыва¬лась в недоступных для солдат местах. С ее слов мне известно, что, скрываясь от жестокости людей, она познала доброту медведя, который ночью не стал возвращаться в свою берлогу и ушел, оставив на снегу у входа свои следы. Я хорошо помню, как во время скитаний в горах, мы ни разу не ели горячую пищу, питаясь, чем придется: черемшой, высохшими плодами мушмулы, ши¬повника, кизила. Если удавалось зайти в заброшенное жилище высланных чеченцев, брали там кукурузную муку или зерна, фасоль. Приготовить можно было только на углях, зажигая огонь очень осторожно, чтобы дым не привлек внимание солдат. Одежда наша обветшала и буквально рассыпалась на части. Это продолжалось в течение двух месяцев и одиннадцати дней.
Мой дядя Жандар Гаев рассказывал, как во время захоронения останков погибших родственников они расставляли посты, чтобы предупредить друг друга при появлении солдат. Хоронили людей не только днем, но и ночью, зажигая огонь в палатке, чтобы солдаты издалека не заметили его.
После возвращения из высылки в 1957-м и в последующие годы Жан¬дар, Ясу, Шапа Новрузов, Селам Алихаджиев и моя мать были живы. Я в свободное от учебы время часто посещал место трагедии, слушал рассказы очевидцев и свидетелей, сопоставлял их, пытался узнать причину столь же¬стокого отношения солдат к мирным жителям. Мысленно сравнивал все это с фашизмом, со зверствами карательных отрядов оккупантов в Белоруссии и на Украине, преследованием Гитлером евреев. Однако по сегодняшний день я не нашел причину чудовищного глумления над беззащитными старцами, детьми, женщинами. Жандар и Ясу Гаевы пасли своих овец в горах, в том самом Хайбахе. Я навещал их, слушал рассказы о выселении, задавал интересующие меня вопросы, пытался восполнить пробелы в своей памяти, и они помогли мне в этом. Поэтому сегодня я могу описывать эту трагедию. Уверенно могу утверждать, и это подтвердят очевидцы. Что военные отравляли в горах водоемы, ставили минные ловушки для уничтожения оставшихся в живых. Уничтожали скот и птицу, отравляли оставшуюся пищу. По рассказу жителя села Самашки - его звали Чока Хожаев - я узнал, что он и двое его товарищей употребили найденную соль, и она была отравлена. В результате один из них умер, а другие чудом остались живы, так как при¬няли противоядие - семена варибуса. Соль была перемешана с мышьяком и подброшена для умерщвления людей. В 1944 году именно от такой отравы умер и Эдалбек Гаев, в свое время друживший с Чокой. Он употребил в пищу, подброшенные сухари, и отравился. А его брат Эдалха Гаев погиб, наткнувшись на минную ловушку, устроенную военными в горах. Во время высылки солдаты отсекали мертвецам головы и уносили их с собой. За это получали соответствующие награды. На тер¬ритории села Нашха мы нашли несколько безголовых тел, утверждал Села Алихаджиев. Среди убитых были Саламбек Алихаджиев, сельский учитель Иби Довтаев, колхозники Мусит Мусостов, Халид Алиев и другие.
Примечателен рассказ Эльберда Яхиева, жителя села Нестеровка. В те времена, то есть после февраля 1944 года, он пас овец в горах вместе со своими братьями. Узнав, что выслали всех чеченцев и ингушей, он про-брался на территорию Грузии. Там жил до 1947 года, а позже был аресто-ван и находился в Грозненском следственном изоляторе. Для опознания ему были предъявлены бальзамированные головы знакомых и незнакомых ему людей. Он еще удивлялся, что голова его знакомого так хорошо сохра¬нилась. И сделал акцент на том, что голова была, как живая, даже старый шрам был отчетливо виден. Из его рассказа я сделал вывод, что в 1947 году для опознания предъявлялись не фотографии, а хранившиеся с 1944 года бальзамированные головы.
Этот же факт подтверждали Ваха Раисов, Ахмед Тушаев, Абухажи Бату¬каев, Юса Муртазалиев.  Они привлекались для борьбы с «бандитами» с мая месяца 1948 года. Кроме Ю. Муртазалиева, все они проживали в селе Гехи-Чу. Мне с ними многократно приходилось беседовать по поводу выселения. Рас¬сказ Саламбека Закриева из села Гехи-Чу тоже характерен для тех времен и достаточно убедительно подтверждает жестокость карательного отряда НКВД. Он рассказывал мне о пожилой женщине Сусуркаевой, застрелянной с находившимся у нее за спиной шестилетним мальчиком. Автоматная очередь была произведена в спину мальчика: внутренности мальчика находились на спине бабушки. О том, как обошлись с семьей Саламбека Закриева. Знают многие: его молодую жену Сациту - ей был 21 год - застрелили. Маленький сын Сайхан, обессиленный, лежал рядом с трупом матери и сосал ее грудь, через несколь¬ко месяцев мальчик умер в Казахстане. Остальные подробности жестокости в отношении мирного населения может рассказать сам Саламбек Закриев, называя при этом имена погибших, места их захоронения, обстоятельства, при которых эти люди были убиты.
Эти же факты достаточно подробно описаны в газете «Комсомольское племя», вышедшей 24 августа 1989 года.
При сборе данного материала непосредственное участие со мной прини¬мал писатель Ахмед Сулейманов. Материалы об этих событиях содержатся в газетах «Заветы Ильича» от 7 октября 1989 года, «Ленинская, правда» от 25 октября 1989 года, «Грозненский рабочий» от 5 марта 1989 года,
«Ме¬дицинская, правда» от 10 октября 1989 года, «Голос Чечено-Ингушетии» от 2 сентября 1990 года, в газете «Даймохк» от 5 сентября 1990 года.
В краеведческом музее находится переданная нами тетрадь с описанием тех же событий. Под каждой строчкой названных документов я могу подпи¬саться, убежденный в истинности и достоверности их содержания. Сведения, содержащиеся в этих документах, собраны нами в результате длительного кропотливого труда. Предварительно этот материал подвергся аналитической проверке и только после этого был передан для публикации.
Анализируя уже ставшие историей факты, связанные с выселением цело¬го народа, я сам себе задаю вопросы и пытаюсь на них ответить. Не знаю, сможет ли на эти вопросы ответить прокуратура, а также суд истории. Кто виноват в выселении моего народа? Какую цель ставили при этом руково¬дители государства? Для облегчения какой задачи было переселено в конце войны, в феврале 1944 года столько людей? Если ставилась какая-то задача, то была ли она известна ответственным работникам коренной националь¬ности? Знали ли эти работники о предстоящем выселении их народа? Если знали, как они, каждый поименно, отреагировали на это? Какими своими действиями воспрепятствовали этому злодеянию?
Так как в данном деле напрямую затрагиваются вопросы истории, желал бы, чтобы была произведена видеозапись показаний еще пока живых свиде¬телей. До сих пор живы и здравствуют свидетели, которые своими глазами видели, как солдаты стреляли в мирных граждан только за то, что они не могли идти быстро в силу своей беспомощности и болезни, по этой причине не могли покинуть родные места.
Теперь мне известно, что палач М. М. Гвешиани после этой операции до¬служился до генерал-лейтенанта КГБ, получил награды за то, что беспощадно сжег безвинных, беззащитных, беспомощных детей, женщин и стариков. И умер своей смертью в 1966 году, будучи помилован после расстрела Берия. Сын его, Джермен Михайлович Гвешиани, был женат на дочери А. Косыгина. Не здесь ли кроется тайна помилования этого вояки?

 
ДЗИЯУДИН ГАБИСОВИЧ МАЛЬСАГОВ

Родился в 1913 году в селе Старый Ачхой Ачхой - Мартановского района ЧИАССР, чеченец. Образова¬ние высшее, семьянин, работает главным ревизором контрольно-ревизионной группы, не судим.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ

Я работал следователем, прокурором, судьей и в других должностях с 1937 года в Курчалоевском, Шалинском и Атагинском районах Чечено-Ингу¬шетии. В марте 1942 года был выдвинут на должность заместителя наркома юстиции Чечено-Ингушской АССР.
18 февраля 1944 года в Грозный приехали Л. П. Берия и другие руково¬дящие работники НКВД. Утром того же дня меня пригласил председатель Совнаркома Супьян Моллаев и сообщил, что предстоит выселение чеченцев и ингушей. Он также сообщил, что будет встреча у первого секретаря об¬кома партии Иванова, поэтому отлучаться, никуда не следует. После этого разговора, примерно через два часа, меня пригласили в кабинет Иванова. Там находились Моллаев, Серов, Круглов, заместители Берия. Приезд этих людей и сама встреча проходили в режиме строгой секретности. О том, что в республике находится Берия, мне сообщил Моллаев. Мне также сказали, что я должен ехать в Галанчожский район. Туда я поехал с Халимом Раши¬довым, вторым секретарем Чечено-Ингушского обкома КПСС.
Рашидов должен был быть в Сунженском районе, а я - в Галанчожском. До станции Слепцовская мы ехали вместе. Нам сказали, что нас ожидают заместитель Л. Берия Аполлонов и другие высокопоставленные военные.
Когда мы прибыли на станцию, там, в железнодорожном вагоне находи¬лись генерал-полковник Аполлонов и другие генералы. С нами вел беседу представитель высокой власти. Зазвенел телефон, и я понял, что Аполлонов разговаривает с Берия, так как, обращаясь к нему, называл по телефону его имя и отчество - Лаврентий Павлович.
В Галанчож должны были поехать я, генерал, имени которого не назвали, старшие офицеры в сопровождении солдат. Как фамилия генерала, я не знаю. Они в то время не называли своих фамилий.До селения Галанчож мы ехали на автомашинах. Еще до нашего отъезда после обеда в обкоме партии проводилось совещание партийно - хозяйствен¬ного актива. Когда мы вышли от первого секретаря обкома, нам сказали ждать в приемной. Оттуда нас пригласили в зал заседания и там объявили, что предстоит выселение всего народа и что все мы должны принять участие в этом. Лично я задал вопрос:
- Почему выселяют всех, в чем они повинны? Например, один мой брат вернулся контуженным с фронта, а пять других братьев находятся на фронте. Почему я и моя семья, как и тысячи других, должны выселяться?
На этот вопрос Серов ответил, что это мера временная, основная масса людей вернется обратно. Никакой подписки о неразглашении сведений о поголовном выселении чеченцев у нас не брали, так как это объявлялось тем, кто был допущен к работе с секретными документами. Однако всех предупредили, что за раз¬глашение этой государственной тайны будут привлечены к уголовной от¬ветственности вплоть до расстрела.
В селе Галашки нам подали лошадей - генерал, я и несколько офицеров в сопровождении примерно 15 солдат отправились в Галанчожский район.
За полтора месяца до выселения в селах Чечено-Ингушетии начали по¬являться солдаты. Под видом учений, ведения боевых действий в горных условиях, они готовились к массовому террору. Это я понял позже, когда сам факт предстоящего выселения перестал быть тайной.
Вечером мы прибыли в село Ялхорой Галанчожского района. Наше по¬явление в этом районе было засекречено. Выселение чеченцев ожидалось начать 27-го, а 28 февраля 1944 года - закончить. Потом я узнал, что 24.02.44 г. в плоскостных районах республики чеченцев выселили. Об этом мне сообщил сам Гвешиани. Кстати, Гвешиани полтора месяца находился в селе Ялхорой и руководил выселением жителей Галанчожского района. Он в то время занимал долж¬ность начальника Дальневосточного управления НКВД и был командирован в Чечню. В каждом районе выселением наших соотечественников руководил военный не ниже звания генерала. В селе Ялхорой нам представился сам Гвешиани. Внешне он разговаривал вежливо, культурно, называл меня по имени. Это было вечером 19 февраля 1944 года.
До 24 февраля 1944 года мы приехали в село Хайбах, а после с капитаном Громовым поехали по маршруту: Акки - Эски - Хайбах - Нашха. С Громовым я познакомился в пути следования. В ночь с 26-го на 27 февраля 1944 года мы приехали в село Хайбах. В то время из Галанчожского района люди еще не были выселены. Были слухи о том, что здесь орудует банда Исраилова и поэтому, по всей видимости, власти придавали особое значение этому району, и выселение чеченцев отсюда было немного отсрочено.
27 февраля в селе Хайбах собрали всех жителей для отправки в го¬род Грозный. Здесь, в конюшне колхоза им. Берия, собрали людей со всех окрестных сел и хуторов. Офицер НКВД  приказал тем, кто не может идти, зайти в помещение, там, мол, специально подготовлено место, завезено сено для утепления. Здесь собрались старики, женщины, дети, больные, а также здоровые люди, присматривающие за больными и престарелыми родствен¬никами. Сюда же зашли и здоровые люди, которые решили, что их вместе с нетранспортабельными могут увезти на машинах, подводах. Некоторые поговаривали, что их вывезут на самолетах. По моему подсчету, в конюшню зашло 650-700 человек. Это происходило на моих глазах. Всех остальных жителей района через село Ялхорой под конвоем отправили в село Галашки, а оттуда - до железнодорожной станции. Примерно в промежутке с 10 до 11 часов, когда уже увели здоровую часть населения, ворота конюшни закрыли. Я услышал команду: «Зажигайте!» Вспыхнул огонь, охватив всю конюшню. Оказывается, заранее было под-готовлено сено и облито керосином. Когда пламя поднялось над конюшней, люди, находившиеся внутри конюшни, с неестественными криками о по¬мощи выбили ворота и рванулись к выходу. Генерал-полковник Гвешиани, стоявший недалеко от этих ворот, приказал:
Огонь!.. Тут же из автоматов и ручных пулеметов начали расстреливать выбега¬ющих людей. Выход у конюшни был завален трупами. Один молодой человек выбежал оттуда, но в метрах двадцати от ворот его настигли пули автомат¬чиков. Выбрались еще двое, но их у ворот также расстреляли.
Я подбежал к Гвешиани и попросил прекратить расстреливать людей, сказал, что это произвол. Гвешиани ответил, что на это есть приказ Берия и Серова и попросил не вмешиваться в это дело. Иначе, как и они, погибнешь здесь. Капитан Громов также начал возмущаться по поводу уничтожения людей. Мы с Громовым больше ничего не могли сделать. Гвешиани позвал меня и Громова, дал в сопровождение нескольких солдат и отправил нас в Малхесты. Эта местность состоит из мелких горных хуторов. Там также есть боевые башни, построенные несколько веков назад. Здесь мы увидели страшную картину: с промежутками в несколько де¬сятков метров на дорогах и тропах валялись трупы расстрелянных горцев. В самом селе Малхесты трудно было найти дом, где не находился бы труп рас¬стрелянного чеченца. Через несколько дней, когда мы с Громовым возвращались обратно, в пещере увидели много бездыханных тел. Мне особенно запомнилась мертвая женщина, прижавшая к себе трупы двух детей - грудного ребенка и второго малыша двух-трех лет. В пути следования в Малхесты и возвращаясь обратно, мы чеченцев не встречали. Повсюду были солдаты, а оставшаяся часть людей скрывалась в горах и лесах. Их автоматически причисляли к бандитам и жестоко с ними расправлялись. Когда возвращались в Малхесты, мы с Громовым заехали в Хайбах, чтобы посмотреть, что осталось после расстрела людей. В Хайбахе, у конюшни, чеченцы выкапывали трупы сожженных и расстрелянных людей. Увидев нас, они бросились в разные стороны. Я им на чеченском языке крикнул, чтобы они остановились и подошли ко мне. Один из них приблизился ко мне, а остальные разбежались. Подошедший ко мне был Жандар Гаев. Вид у него был ужасный. Он, вместе с земляками, на месте сожжения круглые сутки откапывал трупы чеченцев и хоронил их недалеко от этого места. Жандар сказал мне, что они уже похоронили 137 трупов. В разговоре с нами Гаев рассказал, что они отстали от своих и скрыва¬ются в горах. Я им посоветовал, чтобы они сдались властям. Но Жандар мне ответил, что военные убивают и тех чеченцев, которые добровольно идут к ним с просьбой воссоединить их с родственниками. Он попросил у меня какой-нибудь документ, чтобы их не расстреляли. Рядом стоял Громов. Я ему перевел весь наш разговор. Тогда мы с Громовым выдали Жандару Гаеву справку о том, что он и те люди, которые с ним были, отбились от родственников и просили помочь им проследовать к сборному пункту. Мы сказали, что не знаем, поможет ли эта справка им в чем-нибудь, так как у нас не было никакой печати или штампа, чтобы заверить этот документ. Потом мы с Громовым добрались до железнодорожной станции «Слепцовская». Там встретили какого-то полковника-грузина. У него спросили, где находятся Серов и Берия. Мы хотели им доложить, что в горах при выселении чеченцев допущены злоупотребления - уничтожено много невинных людей путем расстрела и сожжения. Полковник что-то сказал своему шоферу на грузинском языке. Громов понял суть их разговора, так как раньше работал в Грузии и знал грузинский язык. Мой спутник предложил срочно покинуть это место. Мы сели в автомашину и уехали. По пути Громов объяснил мне, что полковник вызвал автоматчиков, чтобы расстрелять нас как лишних свидетелей преступления в Хайбахе и в Малхе сты. Когда мы проехали село Закан-Юрт, нас догнала военная автомашина. Офицер, ехавший на ней, сказал, что нам повезло, что мы уехали оттуда, так как нас разыскивали автоматчики. В Грозном обо всем, что видел, я подробно рассказал Серову - это было примерно 8-го марта. Генерал был в ярости, приказал мне не говорить никому об этом. В то время я даже не мог заикнуться о преступлениях, совершенных войсками, так как меня могли физически уничтожить как свидетеля.
Вопрос: Скажите, Мальсагов, когда Гвешиани отдавал приказ уничто¬жить людей, запертых в конюшне, вы, обратили внимание, на его лицо, его поведение?
Ответ: Гвешиани вел себя спокойно, как будто бы ничего не происходило, будто там, внутри, не было людей. Там, кроме меня, находились Громов и другие офицеры, примерно человек 15, а также много солдат. После Хайбаха с Гвешиани я никогда не встречался. После выселения моего народа, Чечню я покинул только 18 апреля 1944 года. До этого дня я был задействован властью для оказания помощи при выселении оставшихся в горах чеченцев. Вместе со мной были и другие ответственные работники. Некоторые из них пробыли в Чечне до 1948 года. В то время в Галанчожском районе обитала банда Хасана Исраилова. Она большой опасности не представляла. По моему соображению, в банде было 14 человек. Эта группа не могла совершать какие-либо действия про-тив Советской власти, так как для операции по выселению чеченцев были стянуты войска НКВД - по два солдата на каждого жителя района. Кроме того, в горах была еще банда Виситы Анзорова. Сколько там было человек, мне неизвестно. Я состоял в отряде особого назначения, который был создан в июне 1942 года в городе Грозном. Позже отряд переименовали в Грозненский истребительный батальон. Я значился бойцом батальона. В этом воинском подразделении не было ни одного рядового беспартийного. Основное его назначение было - борьба с десантом немецкой армии. Летом 1942 года фашисты были близки к Грозному. Гитлеровское командование забросило в горы десант. Это было в конце августа - начале сентября. Неприятель был заброшен в горы Веденского и Чеберлоевского районов. Их было 76 человек под командованием немецкого разведчика полковника Геккерта. Диверсионная группа была быстро уничтожена, от нее осталось 5 человек. В начале октября 1942 года нашему отряду был дан приказ опуститься в село Нижалой. Командование обратилось к нам с просьбой помочь в поимке членов банды Шаипова. Нам объяснили, что в ней 100 человек. Разрабо¬тали операцию, окружили эту шайку. Разбойники бросили чучело из бурки и папахи в обрыв, отвлекли внимание солдат. Бойцы направили огонь в сторону этой фигуры. Этим временем, преследуемые воспользовавшись таким обстоятельством, ушли из окружения. Оказалось, что эта свора состояла из трех человек. В перестрелке был ранен и захвачен в плен сын-подросток главаря банды - Шаипова. Лейтенант хотел застрелить его, но я не позво¬лил ему этого сделать. Тогда он направил пистолет на меня. Я был готов ко всему, но стоявший сзади меня автоматчик навел на него автомат. Лейтенант испугался, побежал и доложил в штаб, что я упустил банду.
Из штаба пришли военные и начали разбирать этот случай. Я объяснил, что если мы берем на фронте в плен раненых немцев, то почему лейтенант пытается застрелить подростка, ведь он ранен и находится в плену. Выслушав мое возмущение, командование признало действия лейтенанта незаконными и его арестовали на 15 суток. Затем я поехал в районный центр Чеберлой. Там первым секретарем работал Халим Рашидов.
Когда я находился у него в кабинете, следом зашли два человека в штат¬ском. Это были полковник Колесников, замнаркома внутренних дел ЧИАССР и Серов. Серов начал высказывать Рашидову, что между местечком Денидук и селом Нижалой идет война. Он так и сказал - война. Бой идет между от¬рядами Советской Армии с немецким десантом и повстанцами-чеченцами.
Я удивился этому, так как только что прибыл оттуда. Поэтому решил уточнить, сообщив им, что там никакой войны не было, что в перестрелке с тремя членами банды Шаипова ранен мальчик. Между тем Колесников и Серов докладывали начальству, что с обеих сторон имеются большие потери. После этого нарком внутренних дел Дроздов и первый секретарь Чечено-Ин¬гушского обкома КПСС Иванов подписали и дали информацию в Москву о том, что они легализовали и уничтожили 5 000 бандитов - чеченцев и ингушей, а Л. П. Берия передал в центр, что в течение пяти дней идут ожесточенные бои с чеченскими бандитами.
Это делалось с целью создать видимость тяжелой обстановки в регионе. В то время по грубо завышенным данным НКВД в бандах находилось всего 335 человек. Откуда они взяли данные о пяти тысячах бандитов - неизвест¬но. Такого количества не было, и быть не могло - я тому живой свидетель.
Когда меня позже допрашивали в Москве по делу Берия, я говорил о сфальсифицированных им же сведениях о наличии бандитов в Чечне. Эти дан¬ные были сфабрикованы с целью, опорочить весь народ в целом.
Вопрос: Скажите, Мальсагов, в чем выражалась деятельность банд Ис- раилова, Анзорова и Шаипова? Какие действия они предпринимали против Советской власти?
Ответ: Банды совершали набеги на колхозное имущество, угоняли скот, грабили людей. Хасан Исраилов называл себя генеральным секретарем национально-социалистической партии гитлеровцев. Он был адвокатом, гра¬мотным человеком, но в то же время большим авантюристом.
Вопрос: Скажите, Мальсагов, после увиденного вами вы где-нибудь говорили о факте уничтожения чеченцев в Хайбахе, писали ли об этом, об-ращались ли к кому-нибудь с заявлением о привлечении к ответственности лиц, виновных в уничтожении людей?
Ответ: В январе 1945 года я написал Сталину о произволе военных в Хайбахе и Малхесты. В конце февраля меня за это уволили с работы и пред¬упредили, что если я напишу об этом, то попрощаюсь с жизнью.
В 1953 году, после ареста Берия, я написал в Москву об этом случае. Через три недели меня вызвали в Москву и допрашивали. Я давал конкрет¬ные показания, как и вам сейчас, о геноциде чеченского народа в Хайбахе, Малхесты и других селах Чечни. В ходе допросов по делу Берия говорил, что были также расстреляны председатель Галанчжского райисполкома Бугаев и шесть ответственных работников-чеченцев в селе Пешхой. Это случилось, когда они шли на соединение со своими родственниками. Во время записи моих показаний по делу Берия, я обратил внимание на то, что следователи не хотят изобличать в совершенном преступлении Серова и Круглова. В от¬ношении преступников - Гвешиани, Берия и других - показания записывали тщательно и охотно.
В Москве я находился более трех недель. Когда шло предварительное расследование, на судебном процессе по делу Берия я не был, хотя на тот период был вызван в Москву. Почему-то меня на судебное заседание не вы¬зывали и не допрашивали. Мои показания и весь материал по эпизоду Хай- бахского преступления имеются в уголовном деле по обвинению Л. П. Берия.
Впоследствии, когда по моим заявлениям из Москвы приезжала комиссия во главе с заведующим отделом административных органов Тикуновым, весь материал по Хайбаху находился у него со всеми моими заявлениями, письмами и жалобами. Тикунов приезжал в Казахстан, где я жил - это было после моей встречи с Н. С. Хрущевым.
С Хрущевым я встретился в июле 1956 года, когда он приехал в Алма-Ату. Хрущев проводил совещание партактива в оперном театре. Я участвовал в работе этого совещания. Мне представилась возможность лично вручить ему заявление о варварском истреблении чеченцев в Хайбахе, Малхесты и других селах. Охрана Хрущева была из работников КГБ республики. Начальник охраны меня знал и после переговоров с ним он прочитал мое письмо-заявление и разрешил мне подойти к Хрущеву после доклада. Я представился Хрущеву, сказал, что по национальности чеченец и попросил рассмотреть заявление по факту уничтожения чеченцев в селе Хайбах. Хрущев пригласил меня в комнату отдыха, внимательно прочитал заявление и спросил, знаю ли я, какая ответственность ложится на меня, если не подтвердятся изложенные в заявлении факты? Я ответил, что эти факты не могут не подтвердиться, и что полностью отдаю отчет своим действиям. Хрущеву я сказал:
- Нужно спросить председателя КГБ ССР Серова и министра Внутренних Дел СССР Круглова, где находятся 700 человек Нашхоевского сельского Со¬вета, где многие жители села Малхесты, где председатель Галанчожского сельсовета и шесть ответственных работников? Потом я сам же ответил на эти вопросы:
- 700 человек сожжены в Хайбахе в конюшне колхоза им. Л. П. Берия. Более 300 человек из Малхесты расстреляны в домах, на дорогах и в пе¬щерах, где они скрывались от солдат. Делалось это по приказу Серова, Круглова и Берия. После этой встречи с Н. С. Хрущевым была создана комиссия по рассле¬дованию Хайбахского преступления во главе с ответственным работником ЦК КПСС Тикуновым. В 1956 году эта комиссия выехала в село Хайбах, в бывшую Чечено-Ингушетию. При осмотре этого места участие принимал и я. При раскопках бывшей конюшни сразу же обнаружили останки людей. Нашли много пуль и гильз от оружия, которым расстреливали чеченцев. Это расследование длилось свыше 6 месяцев. После по результатам расследова¬ния была составлена справка. Эту справку я читал лично. В ней правильно отражались все факты. Была проведена огромная работа, допрошены более ста человек.
Вопрос: Скажите, Мальсагов, были ли те расстрелянные и сожженные люди в конюшне Хайбаха больны тифом или какой-либо другой болезнью?
Ответ: Неправда, что уничтоженные были заражены тифом. Возможно, среди них и были единицы тифозных больных. Солдаты тифозных прямо в своих же домах расстреливали. Кроме того, хворых, которые не могли передвигаться, не выселяли, а сразу же уничтожали на месте в своих же кроватях. Бывали случаи, когда нетранспортабельных выводили из дома и расстреливали прямо во дворе. Мертвых никто не хоронил. Они лежали в тех позах, в которых их настигла смерть.
Вопрос: Скажите, Мальсагов, имелись ли случаи умышленного отрав¬ления отбившихся при выселении чеченцев?
Ответ: Да, эти случаи имели место. Военные оставляли отравленные продукты - пряники, сухари, сахар и другие продукты. Много было случаев гибели людей от отравлений.
Вопрос: Мальсагов, вы помните, какая была погода, когда уничтожали людей в Хайбахе?
Ответ: В этот день шел мокрый снег, дул сильный ветер, была ужасная погода.
Вопрос: Как вели себя солдаты при приказе расстреливать чеченцев? Была ли на их лицах тень сожаления, сочувствия, жалости?
Ответ: Не знаю, но приказ солдаты выполняли беспрекословно. Ни од¬ного возмущавшегося, за исключением капитана Громова, я не заметил.
Вопрос: Встречались ли вы с ответственными работниками Чечено- Ингушского обкома КПСС после выселения народа, как они относились к этому геноциду?
Ответ: Меня первый секретарь обкома КПСС Иванов не принял. Я встре¬тился с Лысовым, бывшим секретарем обкома КПСС по кадрам. Ему я рас¬сказал о расстрелах мирных жителей. Он посоветовал обратиться к Серову. Я ответил, что Серову об этом уже рассказал. На этом разговор между нами закончился.
Вопрос: После выселения чеченцев, кто распоряжался их имуществом? Особенно скотом?
Ответ: Часть скота перегнали в Грузию, вторую - в Дагестан, другую -
в Осетию и даже увезли в Тульскую область. То же самое можно сказать и про другое имущество. Кстати, тогда скота в Чечне было намного больше, чем сейчас.
Вопрос: Скажите, Мальсагов, у вас сохранились какие-либо документы, переписка по Хайбаху?
Ответ: К сожалению, нет, не сохранилась.
Вопрос: Скажите, как относились русские, дагестанцы, осетины, армя¬не, евреи после выселения к невыехавшим чеченцам, в общем, - к самой трагедии чеченского народа?
Ответ: Я среди этих людей не вращался. Правда, когда я оказывался в людном месте, на меня указывали пальцем и говорили: «Чечен, чечен!» Были, к сожалению, и люди, которые не понимали эту трагедию, но им всем было объявлено, что чеченцы - враги. И в этом случае, как правило, сраба¬тывали стереотипы.
Вопрос: Скажите, как относился лично Тикунов к этим событиям?
Ответ: Со всей определенностью могу сказать: очень объективно.
Хочу отметить вот что. Мне еще в то время стало известно, что приказ отсечь нетранспортабельных подписал Круглов. В ходе расследования этих событий в 1956 году, когда доказали, что именно Круглов отдал приказ расстреливать нетранспортабельных чеченцев, он (Круглов) застрелился. Серов же умер своей смертью в июле 1990 года.
Вопрос: Знал ли Н. С. Хрущев о том, что вы проситесь к нему на прием по причине уничтожения людей в Хайбахе?
Ответ: Нет, не знал. Для него все было неожиданным.
Вопрос: Как вас принял Хрущев?
Ответ: Н. С. Хрущев очень внимательно меня выслушал. На нашу бесе¬ду он потратил более часа. Он придавал большое значение моему письму, перечитывал отдельные места, задавал мне много вопросов.
АХМЕД МУДАРОВ
Родился в 1892 году в селе Нашха Галанчожского района, чеченец. Неграмотный, семейный. Судим в 1946 году по ст. 59-3 УК. Приговорен к восьми годам лишения свободы. В данное время живет в селе Рошни-Чу.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ

Жил я на хуторе Тийста, который расположен недалеко от села Хайбах. Села были рядом: если крикнуть, можно было услышать друг друга. В феврале 1944 года всех жителей села Тийста собрали и повели в Хайбах. Это была среда. В ауле остались больные, старики и ухаживающие за ними молодые люди. Я со своей семьей из восьми человек остался дома: вся семья болела тифом. В воскресенье мой восьмилетний сын вылез из дома через окно, чтобы принести воду. Обычно более здоровые члены семьи ухаживали за
тяжелобольными. Сын принес воду и сказал, что в селе Хайбах раздаются выстрелы, лают собаки и над селом клубится дым.
Вскоре в окно нашего дома произвели выстрел из какого-то тяжелого орудия. Часть стены обвалилась, и на меня попадали куски сухой глины, отвалившейся от стены. Я сказал детям, что нас стерегут, и выходить на улицу нельзя. Вечером я заметил, что к дому идут несколько человек в военной форме. В дом зашли пятеро, остальные остались во дворе. В одной руке у них были пистолеты, а в другой - кнуты. Среди них был русский, низкий, черный, который знал чеченский язык. Его звали Григорий. До этого я его несколь¬ко раз видел в селах Галанчожского района. Он тоже меня знал. Я ему по - чеченски сказал, что мы знакомы. Ты должен выслушать меня. Мы не можем никуда идти, потому что больны. Мы можем отправиться вслед за своими родственниками, но после выздоровления. Если вы пытаетесь нас напугать и заставить идти, то это невозможно, не мучайте нас. Попросил его не при¬менять насилия по отношению к нам и перевести на русский язык то, что я ему сказал. Григорий улыбнулся и сказал:
- Ничего не знаю.
После этого двое схватили меня за плечи, вывели во двор. Через некото¬рое время вывели остальных. Я услышал приказ: «расстрелять». Рядом со мной был мой брат Умар. Ему я по-чеченски сказал: – Не смей их злить, они могут совершить злодеяние.
На меня была наставлена винтовка. Раздался выстрел. Меня отбросило в сторону. Я упал. Пуля пробила челюсть. Потом рядом стоявший военный нажал на курок и выпустил в меня почти весь диск автомата.
Даже после этого я еще видел и слышал. Потом ко мне подошел третий военный. Он сзади штыком проткнул мне спину, и, не вынимая штыка, по¬тащил к обрыву и сбросил меня туда. Спереди, через ребра, вышел кончик штыка. Я видел этот заостренный кусок металла, торчавший из грудины. Меня тащили с помощью штыка, как калошу палкой. Когда штык входил в мое тело, было очень больно. Было больно и тогда, когда военный вытаски¬вал его из моего тела. Эту острую пронизывающую боль я ощущаю и сейчас.
На дне обрыва я потерял сознание. В этот момент я не знал, что следом за мной будут расстреляны остальные члены моей семьи: мать Ракка, се¬стра Зарият, брат Умар, сын Ахъяд - восьми лет, сын Шаъман - шести лет и младший сын Увайс - пяти лет, восьмилетняя племянница Ашхо. Из них сразу после расстрела умерли 6 человек. Военные почему-то в остальных членов семьи произвели только по одному выстрелу. То ли экономили пули, то ли оставили для того, чтобы мучились дольше. Когда я пришел в сознание, первым делом стал взывать к Аллаху о по¬мощи. Правая рука у меня была пробита автоматной очередью. Челюсть висела, так как была перебита выстрелом из винтовки, кровоточили другие раны по всему телу. Вокруг была тишина. Я попытался подняться. К моему удивлению, я мог передвигаться: видно, Аллах помог мне. Я дополз до двора, где лежала моя убитая семья. Все они, кроме дочери, были в одном месте. Был в живых сын Шаъман. Он узнал меня и сказал:
– Апи, мне больно. Больше он ничего не сказал. Я не мог ему что-либо посоветовать или утешить, так как не мог разговаривать. Дочери я не находил. Сын Шаъман звал меня:
– Апи, Апи...
Я прочитал над ними отходную молитву «Ясин», заполз в дом, вытащил одеяло и накрыл трупы, чтобы звери их не тронули. Также сделал пугало для мышей и собак, чтобы они не приближались к трупам. После этого снова ползком пробрался в дом и лег. Я знал, что могу умереть в любую минуту, и это хотелось сделать по-человечески.
Но я не умирал. В доме было сильно накурено, и в комнатах стоял сильный запах табака. Видимо, военные долго еще находились в доме. По мусуль¬манским обычаям нельзя курить и пить, а умереть в табачном дыму - тоже грех и Всевышний не прощает этого.
Я выполз из дома, нашел яму, которую можно было приспособить себе под могилу, лег в нее и начал здоровой рукой сыпать на себя землю: я хотел встретить смерть в могиле. Сколько времени это продолжалось, я не знаю. Незаметно, словно засыпая, я потерял сознание. Через некоторое время я вновь пришел в себя. Во дворе я увидел солдата и снова закрыл глаза: он непременно добил бы меня, если бы обнаружил, что я еще жив.
По моим подсчетам, я провел в этой яме трое суток. Я понял, что умирать еще рано, если не умер в течение трех суток. Попытался выползти из ямы. Сильно опухло плечо. Обвисла перебитая челюсть, переломанная рука ви¬села плетью. Я дополз до пригорка - это примерно 60-80 метров. Забрался туда, чтобы меня кто-нибудь увидел.
Вдруг каким-то невероятным образом почувствовал, что сзади кто-то приближается ко мне. Этот человек был достаточно далеко от меня, но уже можно было различить, что ко мне идет не военный, так как на голове у него была папаха. В стороне, в лощине, на лошадях резвились солдаты, смеялись, кричали и что-то весело рассказывали друг другу. Другая часть военных угоняла скот.
Я подумал, что они все равно меня растопчут лошадьми. А человек, ко¬торый шел в моем направлении, меня не замечал. Когда я понял, что он так и пройдет мимо, я осторожно скатил камень с пригорка, чтобы он обратил на меня внимание: крикнуть-то я не мог. Человек заметил меня и подошел. Это оказался мой дядя Али. Он искал меня. Все трупы членов моей семьи он нашел и теперь занимался моими поисками.
При встрече с дядей я дал ему понять, что нужно положить между челюстя¬ми что-нибудь, чтобы я мог двигать языком и разговаривать. Дядя положил между верхними и нижними зубами щепку. Теперь я мог говорить. Отвечая на мои вопросы, он рассказал, что его преследовали военные и дважды произвели в него прицельные выстрелы. А еще раньше, преследуя его вер¬хом на конях, они пытались зарубить его шашкой, но шашка, скользнув по костям черепа, разрезала на голове кожу, не задев кость. Разрезанная кожа отвисла и свернулась. Вместо волосяного покрова на его голове виднелась белая полоса подкожной ткани. Он спасся от военных, бросившись с обрыва.
Я сказал ему, что он один не сможет мне помочь, и попросил поискать кого-нибудь. Дядя ушел и через некоторое время вернулся с моим зятем, мужем моей сестры. Зятя звали  Пособи. Он был сыном впоследствии, ставшего абреком, Виситы Анзорова. Сестра вышла замуж за   Пособи, когда он еще не был врагом Советской власти. Впоследствии его отец: – Висит Анзоров, был признан властями главарем банды.
Пособи был хорошо вооружен, как и полагается «бандиту». Он просил у меня совета - что ему делать дальше. Я сказал, что он сейчас в горах один и не может воевать, так как это бессмысленно и нет необходимости всту¬пать в бой с солдатами. Я попросил его, чтобы он привел сюда двух быков, которые находились на некотором расстоянии от нас. Дальше следовало найти сани и отвезти меня и дочку, которая осталась жива, в безопасное место. Пособи все сделал так, как я ему посоветовал, и отвез нас в пещеру. Он завесил проход одеялом, растопил костер. В этой пещере я находился более двух месяцев.
Дочь умерла на четвертый день, ее мы похоронили. Через некоторое время меня перевели в другое место. Лечили подручными средствами, в основном, солевым раствором, чтобы раны не гноились. А их у меня было много - до сих пор ношу в себе несколько пуль. Не приведи Аллах испытать кому-нибудь те мучения, которые выпали на мою долю.
Летом 1945 года в горы приехали известные шейхи Яндаров и Арсанов. По их призыву чеченцы, которые скрывались в горах, сдавались властям и их отправляли в Казахстан и Киргизию. Меня после этих ранений перевезли в село Рошни-Чу, где я прожил более восьми месяцев, вылечивая раны. После, когда я несколько окреп, отправили в Казахстан, в город Алма-Ату. Там устроился на работу и проживал среди земляков. Однако, через шесть месяцев, в сентябре 1946 года, меня арестовали и осудили на восемь лет лишения свободы «за пособничество бандитам».
Вопрос: Что вы знаете по факту уничтожения людей в селе Хайбах?
Ответ: В то время я встречал людей, которые непосредственно хоро-нили трупы сгоревших жителей Хайбаха. Они мне подробно рассказывали о захороненных останках сожженных людей. Кроме того, в 1954 году в г. Алма-Ата мне Д. Мальсагов рассказывал, как он оказался свидетелем уничтожения людей.
Вопрос: Сколько пуль сейчас находится в вашем теле?
Ответ: Семь. Часть пуль из неглубоких ран я вытащил сам с помощью ножа еще в феврале 1944 года. Врачи в Казахстане вытащили из моего тела еще семь пуль.
Вопрос: Скажите, по вашему мнению, какая была причина выселения вас и уничтожения вашей семьи?
Ответ: Какой-либо причины я не знаю. Никогда оружия не брал в руки. И не умею им пользоваться, никому зла не причинял. Все время работал в колхозе скотником.
Вопрос: Скажите, за что вас судили?
Ответ: Когда я был ранен, за мной ухаживали абреки Виситы Анзорова. Меня признали бандитом и осудили на восемь лет. Абреками и бандитами признали всех чеченцев, которые остались в горах при выселении. Они никогда на военных не нападали и даже избегали их.
Будучи подследственным, меня мучили, надо мной издевались, требовали подписать протокол. Я не подписывал. Они надевали на меня резиновую смирительную рубашку, избивали, сажали в карцер. Девять месяцев я не подписывал протокол с «признаниями». Следователь ничего не мог сделать со мной. Тогда из Алма-Аты привезли главного прокурора. Он при мне за¬полнил одну страницу с моими показаниями, и я расписывался под ними. Вторая страница была чистой.
Со мной в камере сидел один карачаевец. Ему я рассказал о допросе глав¬ного прокурора и как я подписывал свои показания. Он мне сразу же сказал:
- Тебя обманули. Теперь жди суда.
Действительно, через три месяца особым совещанием тройки я был заочно осужден к восьми годам лишения свободы. Отбывал наказание в Монголии, в Иркутской области. В тюрьмах провел 8 лет и 18 дней.
Вопрос: Скажите, Мударов, сколько ранений на вашем теле?
Ответ: Семь пуль сейчас находятся в моем теле, можете даже пощупать их. Выстрелом из винтовки была насквозь пробита челюсть, эта же пуля повредила плечо. Кроме того, я сам вытащил много пуль, которые торчали из-под кожи, находились неглубоко в теле. Я их вытаскивал пальцами рук, после выковыривал ножом. Кроме того, семь пуль из моего тела удалили врачи. Всего по моим подсчетам, в меня попало 59 пуль. Но больнее этих пуль было штыковое ранение. Я чувствовал, как холодная струя проходит через все мое тело. Интересно то, что при входе и выходе штыка было не¬выносимо больно.
Вопрос: Скажите, Мударов, кого вы считаете виновным в гибели вашей семьи, в выселении вас из Чечни?
Ответ: Я не знаю, кого считать виновными. Солдаты выполняли приказ. По всей видимости, русские хотели завоевать наши горы и сделать послуш¬ным весь народ. Когда этого не смогли, то решили всех уничтожить. Другой причины я не знаю. Хочу еще добавить, что когда по совету Яндарова и Арсанова сдался властям, то ожидал, что ко мне будут относиться по-человечески, так как я был весь изранен, семья моя уничтожена. Однако меня, наоборот, чтобы окончательно добить, посадили в тюрьму на восемь лет.


МАГОМЕД  ИБРАГИМОВ

Родился в 1921 году в селе Нашха Галанчожского района, чеченец, образование 8 классов, пенсионер. В данное время проживает в селе Рошни-Чу Урус- Мартановского района.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ

Для содержания скота в Хайбахе условий не было. Само село малень¬кое, строить фермы негде, в связи с этим приходилось выращивать скот за пределами населенных пунктов. Поэтому мы и жили не у себя дома, а за селом, там, где были фермы, были также зимние пастбища для выпаса ско¬та. Расстояние между нашим стойбищем и селом Хайбах - примерно десять километров. Место проживания наших предков - село Тийста. Там вполне можно было слышать о происходящем в Хайбахе. Спустя три дня после выселения при¬ехал наш дядя и сообщил, что в Хайбахе заживо сожжены люди. Из наших родственников были убиты восемь человек: их скинули с обрыва, прошив автоматными очередями. Меня и моих братьев попросили приехать в Хайбах, чтобы помочь захо-ронить трупы. Мой дядя Ахмед Мударов с множественными огнестрельными ранениями был сброшен в обрыв, а трупы остальных моих родственников (всего семь человек) лежали у себя во дворе, расстрелянные солдатами. Это произошло в нашем родном селении Тийста. Услышав эту ужасную новость, мы поспешно укрыли трупы и поспешили в Хайбах. К тому времени до нас разными путями стали доходить новые под¬робности о неслыханном злодеянии. Ни до, ни после этого ничего подобно¬го я не слышал. Эта новость ужасала своей циничностью. Люди в военной форме, которых мы гостеприимно принимали у себя в домах, делили с ними пищу и кров, в один миг превратились в безжалостных убийц. В Хайбахе мы застали настоящий ад. От запаха гниющих трупов вперемеш¬ку со стойким запахом гари невозможно было подойти. К тому же свободно передвигаться было опасно: в горах были войска. Но оставлять сожженных людей под открытым небом, не погребенными в землю, было нельзя. Мы вкратце рассказали собравшимся здесь людям о трагедии, которая произошла с семьей Ахмеда Мударова, и, оставив их хоронить останки сожженных, вернулись обратно. Вырыв траншею, мы отнесли в нее всех убитых, накрыли их кошмой и за¬сыпали землей. Затем мы перевезли раненого Ахмеда Мударова с дочерью к месту нашего пребывания. Оставлять его в селе было очень опасно.
В горах у жителей было много скота. В каждом подворье был крупный рогатый скот, было также очень много овец, коз, птицы. После выселения оставалось имущество людей - с собой забирать разрешалось только самое необходимое, в основном - еду. Поэтому все, что каждая семья нажила де¬сятилетиями, оставалось нетронутым в опустевших жилищах.
Спустя пятнадцать дней после выселения, солдаты согнали скот в отдель¬ное место и отправили в Грузию. Все это мы наблюдали издалека, скрываясь в горах. Мы не ожидали от Советской власти такого варварского отношения к себе. Ведь люди, жившие в нашем селе, а также во многих соседних селах, не сделали этой власти ничего плохого. Люди не заслужили такого жестокого отношения к себе. Между тем, в Хайбахе в числе убитых были и новорож¬денные. И этот факт красноречиво говорит о том, что шансов выжить у нас не было в случае, если мы попадем в руки карателей. Другим словом я тех людей назвать не могу. После выселения мы пришли в село и увидели его разграбленным. Солдаты откровенно занимались мародерством, растаскивая все, что попадалось в руки. Увозилось все, начиная с посуды и заканчивая одеялами, подушками, коврами... В том году, когда нас выселяли, мне было тридцать два года. На мое имя пришла повестка, но у меня были больные глаза, и медики это подтвердили. В связи с этим я не мог служить в армии. В нашей семье не было молодых людей призывного возраста - все ушли на фронт. Я могу перечислить их фамилии. Много раз я задавал себе один и тот вопрос: за что была уготована вот такая судьба моему народу? Никто мне на этот вопрос так и не ответил. А то, что люди были нелояльны к существующей власти - это удобная от¬говорка. Жестокость, с которой мы столкнулись в период выселения и в последу¬ющие годы уже на чужбине, ужасала и не оставляла никаких иллюзий. А трагедию в Хайбахе ни описать, ни рассказать, ни тем более, объяснить ни¬кто не сможет. И это с людьми сделала власть, при которой эти люди жили, работали на нее, чтили эту власть и учили этому своих детей. В Хайбах мы добирались ночью, так как днем передвигаться было опас¬но: в горах было много солдат. В пути следования мы все время находили трупы женщин, детей, стариков. Похоронить этих людей, соблюдая все по¬гребальные обряды, не было никакой возможности. Даже после жестоких убийств в Хайбахе, после бесчеловечного акта вы¬селения никто в Галанчожском районе не оказывал сопротивления властям. Между тем, подобные трагедии, такие, как в Хайбахе, произошли и в других близлежащих селениях. Просто Хайбахская трагедия по своим масштабам превосходила остальные. До сих пор вижу перед собой эту ужасную картину: опустевшие села, лай собак, мертвые тела на дорогах и запах, исходящий от них. Трупы гнили, и никто их не хоронил. Никогда в наших горах не было такого, чтобы люди оставались не погребенными. В то время жители некоторых сел болели тифом, но среди сожженных в Хайбахе таких больных не было. Там просто было много людей в пре¬клонном возрасте, были женщины, малолетние дети, были также молодые люди, которые помогали престарелым родственникам передвигаться. Они и доставили сюда, в Хайбах, своих немощных родственников, и должны были за ними присматривать и в дальнейшем. Они тоже попали в Хайбахскую топку и там сгорели. Хочу уточнить еще один момент: за две недели до выселения весь гужевой транспорт был отобран, и люди шли пешком, со своими детьми и домашним скарбом на плечах. Это был еще один штрих, насколько бесчеловечно от¬носилась власть к выселяемым.


САЛАМБЕК ЗАКРИЕВ

Родился в 1911 году в селе Нашха Галанчожского района. Неграмотный, имеет семью, чеченец, не судим. В данное время проживает в селе Гехи-Чу.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ

Это было в конце февраля - начале марта 1944 года. Я заметил стоящего на склоне горы Ерды-Корт Писара Гамаргаева. Оттуда, как на ладони, видны все населенные пункты Галанчожского района. Писар окликнул меня и по¬просил подойти. Мы разговорились. Он сообщил мне, что в Хайбах свезли всех жителей Галанчожа. Он также сообщил, что второй день наблюдает за движением людей - у него был хороший военный бинокль.
Дальше из его рассказа я узнал, что в Хайбахе выселяемые переночева¬ли, а наутро большую часть людей по льду озера Галанчож отправили на равнину, а часть жителей завели в колхозную конюшню. Он все это хорошо видел и без бинокля. После того, как людей отправили на сборный пункт (намного позже я узнал, что он располагался в селе Шалажи), строение, куда завели больных людей, немощных стариков, женщин и детей, подожгли. Колхозная конюшня начала гореть. Над ее крышей поднялся густой черный дым.
Писар Гамаргаев также рассказал мне, что видел, как солдаты поймали кого-то и бросили в обрыв. Гамаргаев решил узнать, кого сбросили в про¬пасть. Он осторожно отправился к тому месту и увидел, что на дне пропасти лежит беременная женщина, родственница Махди Канаева. Эту женщину солдаты встретили после уничтожения людей в конюшне Хайбаха.
Писар Гамаргаев с другими оставшимися в живых и избежавшими высылки сельчанами отправился в Хайбах, и они начали хоронить останки сожженных. Это было очень опасное занятие, так как и в самом селе, и в окрестных се¬лах было много военных. Но, несмотря на опасность, группа мужчин решила предать земле тех, кто в эти дни погиб мучительной смертью в безжалостном пламени хайбахской топки.
Они поставили дозорных, чтобы те могли сообщить о появлении солдат, так как в случае встречи с ними они расстреляли бы этих людей, ни о чем не спрашивая. На протяжении трех суток они хоронили останки сожженных и расстрелянных жителей селения Хайбах и других сел Галанчожского района.
При захоронении он узнал несколько погибших. Это были Тута Гаев, Ке¬рим Амагов. Их он опознал по лицам. Лица их сохранились, так как трупы лежали животом вниз - именно поэтому их лица были узнаваемы. Целых тел практически не было, поэтому в основном они хоронили обугленные человеческие кости. Они соорудили носилки, на них клали трупы и костные останки, относили все это к вырытым наспех могилам и предавали земле, как полагается по мусульманским обычаям.
Место захоронения погибших я могу показать и сегодня. Остатки хоронили в яме, где раньше хайбахцы добывали глину для строительства домов. По моим подсчетам, всего захоронили около 300 трупов, часть останков они не смогли захоронить. Сколько тел было предано земле, я не знаю, так как целых скелетов было только около 300.
Вопрос: Встречались ли вы с военными во время погребения трупов в Хайбахе и после?
Ответ: Нет, не встречались. Мы избегали этих встреч, так как военные расстреляли бы нас сразу же.
Вопрос: Скажите, Закриев, что вы сделали после захоронения, куда пошли и где провели время?
Ответ: Все скрывались в горах группами и в одиночку. Однажды на наш след напали солдаты. В ходе преследования они обстреляли мою жену Сациту. С ней был наш двухлетний сын Сайхан. Автоматной очередью у нее была оторвана нога. Она лежала мертвая около двух суток. Ей было в то время 21 год. Сына Сайхана нашли рядом с трупом: он обессилел от голода, и в тот момент, когда мы его нашли, он сосал грудь матери.
Был также застрелен мой брат Темирсултан - его военные застали, когда он пас овец. Эти события происходили в марте - апреле 1944 года. В мае того же года из Казахстана приехали шейхи Абдул-Хамид Яндаров и Баудин Арсанов. По их призыву мы сдались властям, после чего нас увезли в Казахстан.
Вопрос: Скажите, Закриев, где вы жили после выселения чеченцев - в своих домах или в другом месте?
Ответ: Жить в своих домах было невозможно, так как в заброшенных аулах появлялись военные, искали там оставшихся людей и уничтожали их с особой жестокостью.
Вопрос: Как вы питались, одевались в течение 2-3 месяцев, находясь в горах?
Ответ: Питались, чем попало. Ели высохшие плоды мушмулы, кизила, на опустевших стойбищах иногда находили кукурузную муку, еще что-то. И это была большая удача, так как после выселения весь съестной запас жителей был вывезен.
Вопрос: Скажите, Закриев, какая, по вашему мнению, была причина вашего выселения?
Ответ: Никакой причины для выселения меня и других чеченцев не было. Я работал в колхозе, ухаживал за скотиной, косил траву, убирал навоз в конюшне. Это все, чем мы занимались в горах. Плохого ничего не делали. Вины своей я не чувствую ни перед кем. Хочу еще сказать, что от людей, скрывавшихся в горах, мне стало известно, что в селе Пешха было
расстреляно много людей. В этом селе Солтмурад Изнауров и Хасу Магомадов обнаружили более 20 трупов. Их они захоронили. При погребении мертвых в Хайбахе и в Пешхе оружия у них не обнаружили. Вопрос: Что вы еще запомнили, связанное с выселением?
Ответ: До сих пор трудно переношу смерть жены и сына Сайхана. Ночью мы группой в 20-30 человек шли в очередной раз менять место расположе¬ния. В этот раз наткнулись на засаду. Раздались автоматные выстрелы. Мы бросились в разные стороны. Моя жена с двухлетним сыном шла от меня в метрах пятнадцати сзади. На моей одежде от этих выстрелов я обнаружил 32 повреждения. На фуражке среднего сына - три отверстия. Мы не постра¬дали. В эту ночь я и не знал, что моя жена лежала смертельно раненная, с перебитой ногой. На второй день я нашел ее мертвой. С ней рядом лежал двухлетний сын Сайхан. Я до конца своей жизни не забуду застывшего взгляда сына, когда мы подошли к ним. Со мной было несколько родственников. Но Сайхан по¬смотрел только на меня. Видимо, узнал. Я стоял и не мог шевельнуться. Мои односельчане в то самое время воевали против фашистов. А здесь уничтожали солдатские семьи, дома и хутора. Сердце до сих пор сжимается от обиды и непонимания. Эти мучения и страдания я не могу забыть и простить, потому что, Аллах тому свидетель, какие-либо действия против Советской власти я не предпринимал. А мой народ обвиняли именно в этом. Боль не утихает в моем сердце с 27 февраля 1944 года до сих пор. Спустя несколько месяцев в горах появились очень почитаемые в Чечне шейхи - Яндаров и Арсанов. Они сами ходили по горным тропам, без сопровождения солдат. Ученые-алимы были людьми известными в горах - их узнавали из¬далека. Они и убедили нас, скрывающихся от преследования чеченцев в том, чтобы мы сдались властям. Жить в таких условиях невозможно, говорили они. Эти почтенные люди дали слово, что нас не тронут, что нас отвезут к своим родственникам в Казахстан и Киргизию. Вообще, в горах была жуткая картина: тишина и какая-то насторожен-ность. Села стали какими-то страшно безжизненными. В домах были раз-бросаны вещи, оставшиеся от ограбления. Посуда была перебита полностью. В каждом доме была гнетущая обстановка. Жизнь в горах замерла. Уже не бродил скот. Редкая собака попадалась в горах, и даже она сторонилась людей. Впервые же два дня после выселения сотрудники НКВД угнали куда-то весь скот. Солдаты патрулировали села, устраивали засады, отлавливали чеченцев и тут же расстреливали. Когда по призыву Яндарова и Арсанова люди выходили из леса добровольно, солдаты обращались с ними, не ис¬пытывая к этим обездоленным, истощенным людям никакого сострадания. Их, как правило, отвозили в Грозный, сажали в товарные вагоны, где прел конский навоз, и увозили в Казахстан. В пути следования нам выдавали продукты, в основном, это был хлеб на три дня и вода. Вагоны сопровождал усиленный конвой. Нас привезли в Ка¬захстан и выгрузили. С железнодорожной станции нас развозили по другим населенным пунктам. А какие лишения пришлось испытать после приезда в Казахстан, известно всем и без моего рассказа.


САЙД-ХАСАН АМПУКАЕВ

Галанчожско¬го района. Чеченец. Образование 3 класса. Судим по ст. 59-3 УК РСФСР. Был приговорен к восьми годам лишения свободы. В данное время живет в селе Гехи-Чу Урус-Мартановского района.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ

В конце февраля 1944 года, в период выселения, я находился в селе Му¬жичи. Вся наша семья - отец, мать, братья - находились там. Брат к тому периоду пропал без вести на войне. Старшим был я. Родители у нас были престарелые, поэтому вся нагрузка по дому была на мне.
Недалеко от села было место, где мы держали скот. Отец говорил, что по хуторам ходят солдаты. Для безопасности я скрывался в урочище, где была наша стоянка. В ту ночь я остался на ночлег в лесу. Утром я услышал взрывы. Оставив скот, я забрался на гору и посмотрел вниз. Я увидел, как в массовом порядке куда-то уводили чеченцев. Я понял, что жителей села ведут насильно, и побоялся спуститься к ним.
Через 2-3 дня с высокой горы я наблюдал, что происходит в близлежащих селах. Я видел, как военные угоняли скот и уносили имущество. Однажды ночью я осторожно добрался до нашего дома, чтобы взять какие-нибудь про¬дукты питания. Из нашей сакли все съестное уже унесли, а оставшиеся сыр и брынзу раскидали по земле. То, что нашел в доме из продуктов питания, я взял с собой и ушел обратно в горы. Таких, как я, здесь оказалось много. Встретил я там Закриева Саламбека и других жителей окрестных хуторов. Мы объединились и начали борьбу за существование, при этом не зная, как нам следует поступать дальше. Жили мы, как дикари, так как были отторгнуты от окружающего мира. Знали и чувствовали, что если попадем к военным, нас непременно расстреляют. Однажды недалеко от нашего села я увидел группу людей. Я понял, что это чеченцы, и окликнул их. Они сказали, что в селе Хайбах уничтожили людей и нужно их похоронить. Я присоединился к ним, и вместе со всеми отправился в село. Среди них были и мои родственники. В Хайбахе неко-торые дома были повреждены, разбиты двери и окна. Там, где находилась колхозная конюшня, тлели угли. Крыша этого строения была сооружена из толстого слоя глины, замазанной на плетеные щиты. Под обуглившимися обломками крыши были видны трупы обгоревших людей. Собравшиеся здесь помолились, как подобает мусульманам, и начали разгребать землю и вытаскивать трупы. Останки переносили на плетеных носилках. Вокруг села были поставлены дозоры, чтобы сообщить о появлении во¬енных. В первый день мы похоронили много трупов. Сколько их было, я не считал. Дело продвигалось быстро. Одни копали траншеи, другие выкапы¬вали останки, третьи подносили их к месту захоронения. С наступлением сумерек люди разбивались на группы и уходили ночевать в горы, ущелья, урочища, где они чувствовали себя в относительной без¬опасности. На второй день мы продолжили работу.
Из погибших узнал только Туту Гаева. В момент пожара он, оказывается, лежал лицом вниз, поэтому оно сохранилось. Я узнал его по знакомой бороде. Убитых хоронили и на третий день. Мне известно, что в дни выселения в Хайбахе собрали жителей пяти населенных пунктов, заставили их ночевать под открытым небом, прямо на снегу, а утром в пешем порядке куда-то от¬правили. Оставшихся больных и присматривающих за ними людей загнали в конюшню и подожгли. Тех, кто выбежал из этого ада, косили автоматными очередями. В похоронах участвовало много людей. Среди них я был самым молодым. Все, что было в Хайбахе в эти дни, я хорошо помню. Особенно запомнилось то, что детские черепа почти полностью сгорели. Предав покойников земле, люди расходились группами, и жили, кто как мог.
Часто в горах появлялись карательные отряды и уничтожали встречавших¬ся им чеченцев. Кроме того, военные подбрасывали отравленные продукты, минировали дороги и тропы, на них подрывались люди, скот и дичь. Мы ни¬чего не знали о судьбе наших родителей, родственников, что стало с детьми. Так, в страхе и больших мучениях, мы провели весну и лето 1944 года.
Осенью в горах появились известные шейхи Яндаров и Арсанов. Они при¬ехали по заданию власти, чтобы содействовать переселению оставшихся чеченцев. Люди вышли из своих укрытий и сдались властям. Но впослед¬ствии их автоматически причисляли к бандитам или их пособникам. Именно по таким наветам их ссылали на каторжные работы. Эта участь постигла и меня. Я был обвинен в пособничестве бандитам и осужден на 8 лет тюрем¬ного заключения. Прошел через весь этот ад и по воле Аллаха остался жив.
Вопрос: Скажите, Ампукаев, по вашему мнению, почему выслали че-ченцев?
Ответ:  На то воля Аллаха.


АХМЕД ГАМАРГАЕВ

Родился в 1927 году в селе Нашха Галанчожского района. Чеченец. В данное время проживает в селе Гехи-Чу.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ

В феврале 1944 года, когда выселяли чеченцев, я оказался вне дома. По¬этому и остался в горах, отстав от своих родственников. Когда вернулся в село, то там уже никого не было. Все в доме было разбросано. Вещи, продукты валялись во дворе. Солдаты уносили вяленое мясо, сыр, муку, а оставшиеся продукты обливали керосином. Мы, вместе с другими оставшимися в горах чеченцами, ушли в горы, так как в селе оставаться было нельзя. Солдаты в упор рас¬стреливали любого попавшегося им чеченца. Стреляли не только в людей, но и в животных. Раздавались крики, плач, стоны, зовы о помощи, слышались автоматные очереди... Над Хайбахом стоял дым. Ночью видно было, как в селе горел огонь. В бинокль я видел чекистов возле села. Их было очень много. Потом мне стало известно, что в сельской конюшне сожгли живыми мир¬ных жителей. Мы похоронили их в течение трех дней. Попадались трупы знакомых. Погибших перетаскивали носилками и хоронили. Недалеко от места гибели военные установили на дорогах мины, на которых подрывались люди, животные, дичь. Кроме того, подбрасывали отравленные продукты. Осенью в горы приехали Яндаров и Арсанов. Они уговорили людей сдаться властям. Я последовал этому призыву. Наверное, поэтому и остался в жив.