Мохдан тушаев

Родился в селе Нашха в 1926 году. Чеченец. Об¬разование 4 класса. В данное время пенсионер. Был осужден к восьми годам лишения свободы. Прожи¬вает в селе Гехи.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ

Родился я и жил до февраля 1944 года в селе Нашха Галанчожского района. В феврале 44-го в горах распространилась весть о том, что чечен-цев выселяют. Как раз в то самое время в нашем доме уже месяц как жил офицер в звании капитана. Он немного говорил по-чеченски. Как его звали, я не помню, но отчетливо запомнил, что к нему мы относились очень до¬брожелательно: старались накормить его самой вкусной едой, стелили ему лучшую постель.
Он рассказал моему отцу, что всех чеченцев должны выселить. Стариков и больных людей выселять не будут, говорил он. Поэтому он советовал, что¬бы я ушел в горы, так как там, на откорме, находился наш домашний скот.
В тот же вечер я ушел к месту стоянки скота. Утром я уже видел, как выгоняли людей из своих домов и выводили на окраину села. Все это было видно со скалы, на которую я взобрался, чтобы осмотреть местность в округе. Такую же картину я наблюдал и в окрестных селах. У меня был бинокль, и поэтому все можно было разглядеть со всеми подробностями. Скрывавшиеся от выселения люди собирались в группы и решали все вопросы на день и на последующее время. Появляться в селах было опасно, так как военные стреляли без предупреждения. Мы находили обезглавленные трупы людей. Военные уничтожали население без всякой жалости и сострадания. Свиде¬тельством тому были обезглавленные трупы, которые мы находили в разных местах. Головы убитых предъявляли своим командирам - таким образом, они вели счет убитых «бандитов». Эти деяния пугали чеченцев, вызывали гнев и ненависть к любому русскому человеку.
Ответственно могу сказать, что привлеченные к выселению чеченцев дагестанцы были не лучше русских. Я видел в бинокль, как один из них по имени Мохмад отчленял голову трупа. Пастухи - дагестанцы, которых военные не тронули, предавали чеченцев. Они хорошо знали местность и наводили чекистов на места, где укрывались чеченцы.
Очень быстро разнесся слух о том, что в Хайбахе сожгли людей. Однажды над селом Пешха появился дым. Я с несколькими земляками спустился ближе к селу. Там горели дома. Были убиты около сорока человек. С разных ущелий и гор спускались жители и присоединялись к нам. Мы все знали друг друга. Мы разбились на две группы. Одна группа ушла хоронить сожженных в село Хайбах, другая - в село Пешха. Помолились за убитых и похоронили их в спешно вырытых могилах. В каждую могилу клали по два трупа.
В центре села я нашел своего убитого деда. Его тоже предали земле вместе с односельчанами. Военные в горах минировали дороги, тропинки, дома в безлюдных хуторах. В местах обитания чеченцев все чаще стали раздавать¬ся взрывы. От мин гибли люди. Военные безжалостно стреляли в местных жителей, подбрасывали им отравленные сухари и другие продукты. Люди употребляли их в пищу и погибали. При встрече друг с другом мы делились новостями. В горах уже все знали, что нельзя есть найденные продукты.
Осенью 1945 года приехали известные в Чечне муллы Яндаров и Арсанов. По их призыву люди начали выходить из ущелий и сдаваться властям. Но была большая часть, которая не верила доброте русских и предпочла смерть в горах, чем быть в распоряжении военных и в неволе.
В основном чеченцы сдавались властям в надежде увидеться со своими близкими родственниками, а после им и смерть была не страшна. Так рас¬суждали горцы и прощались с теми, кто оставался в горах. Мы прощались, зная, что больше можем не встретиться. По просьбе двоюродного брата моего отца я тоже сдался военным. Нас доставили в Урус-Мартан. Там был чеченец-предатель по имени Абдурахман. Он прислуживал военным, помогал уничтожать земляков. Увидев нас (нас было несколько человек), он сказал военным, что мы собираемся убежать в горы. Они тут же связали нам руки. Мне руки связали телефонным проводом, от чего я сильно мучился. Нас бросили в какое-то помещение. Утром я проснулся, и, открыв глаза, увидел направленный на меня ствол маузера. Того офицера я знал в лицо, его фамилия, по-моему, была Щерба¬ков. Меня повели к грузовику. Я узнал водителя. Он бывал в нашем районе и с ним я несколько раз ходил ловить рыбу. Он узнал меня. Водитель понял, как мне тяжело. Он подошел ко мне и развязал руки. Никто из военных ему слова не сказал. Мне кажется, что этим меня и спас, так как мучительную боль я помню до сих пор.
Нас повезли в Грозный. Там меня держали в тюрьме, избивали. При этом я молчал и не произносил ни слова. Я кричал от боли, но они все равно били. Мне кажется, в тюрьме избивающие делились на группы: любители избивать при криках и любители издеваться над теми, кто молчит при из¬биении. Я не знаю, что от меня нужно было этим людям. Сожгли мой дом, расстреляли моего деда, родственников, забрали имущество - более 500 голов коров и 1000 овец. За что меня бьют, зачем издеваются, я не пони¬мал. На моем теле не было места, где не было следов от побоев. Били меня прикладом. Медленно в тело втыкали штык. Наставляли к горлу кинжал и имитировали движения, при котором режут горло. Я был молодым и очень здоровым. Один чеченец из села Сержень-Юрта мне сказал, что это делают специально, чтобы подорвать мое здоровье. Нас вывезли в Среднюю Азию. После - Джамбул. Я встретил там чеченца по имени Якуб из села Teлоя, который бежал обратно на Кавказ. Он рас¬сказывал, что всех доставленных чеченцев, которые сдались властям, после выселения арестовали и осудили, ему самому удалось бежать. Это было летом 1945 года. Вскоре меня нашли и забрали в Алма-Ату. Мне было предъявлено обвинение в пособничестве бандитам. Главным до¬казательством в НКВД посчитали то, что на мне была рубашка офицера. Эту гимнастерку подарил моему отцу приятель-офицер, когда тот был у нас в гостях. Кто-то донес, что я хожу в ней, и что пособничал бандитам. Меня осудили на 8 лет. Через 6 лет меня освободили. Взяли с меня подписку о том, что я не расскажу никому, что отбывал наказание. Со слов начальника и по его поведению я понял, что меня осудили незаконно и поэтому они запретили мне жаловаться и говорить об этом. Я до сих пор считаю, что не стоит об этом говорить кому-либо.
Вопрос: Скажите, Тушаев, за что вас выслали с родных мест?
Ответ: Ни один пешхоевец не сделал ничего против Советской власти. Я думаю, кому-нибудь нужно было поссорить народы. Кто-то отдавал при¬казы, а кто это делал, я не знаю. Знаю одно, что большинство русских этот приказ выполняли лучше, чем воевали на фронте с немцами. В глазах у этих военных была ненависть к нашему народу. Были и сочувствующие добрые солдаты, которые помогали нам, а порой, рискуя жизнью, и спасали. Но их было мало. Теперь не разберешь все равно, кто виноват в уничтожении чеченцев. Должен сказать, что эти вояки мне привили жестокость. Будучи в за¬ключении в тюрьме, я вел себя так, чтобы меня быстрее расстреляли. Ждал там смерти. Мне нечего было терять. Не верил, что останусь жив, так как видел, как истребляли чеченцев в тюрьмах, в колониях, на свободе, лишь по одной причине, что ты - чеченец. А это для чекистов значило дикарь, враг, бандит, мусульманин. Нас расстреливали, сажали на штыки, сжигали. Теперь это ни для кого не секрет.