С уважением в. калашников, директор института сара

***
Читал ваше письмо в «Огоньке» и плакал. Хочу, чтобы вы и все чеченцы знали и другое. Какой путь для моих слов вы найдете, устный или печат¬ный - вам виднее. В 1954-1957 гг. я работал по распределению в Западном Казахстане (поселок Кулсары, Гурьевская обл.). Кроме нас, молодых специалистов и казахов, там сплошь были депортированные, отсидевшие, сосланные. 38 на¬циональностей! Были чеченцы и ингуши. Я с ними ничего не делил, кроме хлеба: иногда они мне давали, иногда - наоборот. Пекарня не справлялась. Случая не было, чтобы кто-нибудь не поделился. Затем вышло такое: мать семерых детей, чеченка, заболела воспалением легких. Терапевт по невежеству определил у нее грипп. Лечит на дому, а она медленно погибает. Соседкой у них была медсестра, моя землячка - украинка Катя. Просит: «Посмотри ее, А. А.!» Были сложности. Первое - тот врач - казах из местных. По расспросам уже вижу - ошибся он. Но опровер¬гну - влезу, осложню отношения с местным населением. С другой стороны, и врачи могут обидеться: коллегиальность нарушил, не в свое дело влез. Если эти две группы от меня отвернутся, с кем мне жить и работать? Короче, пошли мы ночью, чтобы никто не видел, больную осматривать. А она уже за¬дыхается, ее и в больницу не довезти. Вижу - точно двусторонняя крупозная пневмония! Еще одна землячка, зав. аптекой, пенициллин нам ночью выдала. Катя уколы делала, я смотрел. Спасли ведь мы эту мамашу! А у нее только старший школу шоферов кончал, остальные – все меньше его.
С тех пор уважали меня ваши единокровные, выручали много раз, и в домах их я гостил. Случая не было, чтобы чем-то обидели, уважения не показали, плохо приняли! Чеченцы - народ прямой и честный, я смотрю объективно и со стороны - вы можете гордиться своим народом. В общении с ними одна у меня забота была: «Только бы в чем не сфальшивить, не соврать. Этого - не простят!» Вы можете смеяться, а я молодой был, мне всего 22 стукнуло, для меня их уважение очень важно было. Они меня не опасались, верили, но не мог я понять - откуда у них, даже молодых, такая озлобленность. Только теперь, узнав из вашего письма, как сожгли людей в конюшне, начал понимать ис¬токи. А тогда? Нет, не поверил бы! Фашисты могли такое делать. Но чтобы наши? Звери они! И было бы хорошо, если бы их разыскали, судили. Ведь, верно, получают почести как «участники» ВОВ. Герои, «воины-аники» (простите).

 
На месте трагедии - перед началом раскопок

Нужен суд. И нужен памятник. На месте конюшни. И еще - пусть простят меня давние мои приятели-чеченцы, не все знал я об их беде и не мог тогда до конца понять. Если кто из них жив, пусть знают: уважаю, ценю и помню их всегда! Ис¬кренне ваш!
А. А. ПАСТЕРНАК, врач, г. Бояровка, Киевской обл.
P. S.  Да, и последнее: к вопросу о благородстве. «Мои» чеченцы не рассказы¬вали о своем прошлом, о своей февральской трагедии, потому что берегли меня! Опасались: по молодости и горячности выскажу. А затем - разделю их участь. Знаю - прежней империи не быть! Но и верю: затем свободные народы будут дружить, и верить друг другу, как мы в Кулсарах!
Это письмо - песчинка в фундамент нашей будущей дружбы.
***
Дорогие друзья, товарищи, люди!
Поверьте мне. Я много видел, много страдал и много пережил. Я часто прощал. Но такого! Если все это правда, то прошу и требую: найти и нака¬зать по закону виновников этого страшного преступления. Зная, что пока это очень трудно, предлагаю в данном (и подобных) случаях принять меры наказания преступникам приговором «всеобщее презрение народа». Такой приговор может вынести народ при соответствующем сборе подписей.
Думаю, что такой приговор страшнее всякого другого.
На месте этого страшного преступления поставить памятник погибшим с упоминанием двух героев (а в те времена они действительно были геро¬ями!) - капитана Громова и молодого бойца истребительного батальона чеченца Дзияудина Мальсагова. Уверен, что деньги на памятник соберет народ (если местные власти, как обычно, не смогут их найти). Думаю, что надо объявить конкурс на проект памятника.
По причине службы, я много раз общался с народами Северного Кав-каза. Это прекрасные люди - люди добрые, гостеприимные, готовые всегда и во всем помочь. Это люди с благородством, с честью и достоинством. Спасибо автору материала за его гражданскую смелость, которая нам сейчас так необходима.
Михаил Николаевич ТАРАСОВ,
доктор географических наук, профессор, г. Новочеркасск
                ***
Я русская, ветеран войны. Нас пичкали информацией в «Боевых листках», какие изверги фашисты, как они сжигают села вместе с жителями и т. п. Согласна, много бед натворили фашисты. Но скажите, какие матери родили извергов, что смогли сжечь 700 человек наших людей - людей, трудившихся на клочках каменистой земли???
Боже! Где они? Понесли ли наказание за свои злодеяния? Кто они? Вы знаете, я не могу выразить на бумаге, что я чувствую. Только плачу. Я ни¬когда не молилась. Сейчас же говорю:
- Господи! Покарай недочеловеков, отдавших приказ уничтожить стари¬ков, женщин, детей. Детей! Самое дорогое у матери - это ребенок. Об этом мы кричали на каждом перекрестке и... хладнокровно уничтожаем их. Извините, я перенесла инфаркт. Пишу, и руки дрожат. Господи! Накажи их! Накажи Божьим судом! Еще раз извините за несвязность изложения.
С уважением
Анна СИТНИКОВА, пос. Талая Магаданская область
                ***
Леденящую кровь историю поведали Вы в письме в журнале «Огонек» № 42. Хорошо знаю о ГУЛАГах, о десятках миллионов уничтоженных невин¬ных, в том числе лучших сынов Родины. О геноциде и прочих «завоеваниях социализма». Но о таком, что приписывали в фильмах лишь немецкому фашизму, однако, творившемся нашей «единой с народом» армией, узнал впервые. Даже на фоне уничтоженного в наши дни в Тбилиси и Баку рас¬сказанное событие Вами невероятно.
Предполагается ли создание памятника в память всем 700 расстрелянным и сожженным с полными их именами и этим двум героям - капитану Громову и солдату Дзияудину Мальсагову в селении Хайбах или в столице Чечено- Ингушетии? Необходим и мемориал всему народу! Это наш долг перед ними, ибо кровь их на наших руках, все одобрявших, потворствующих откровенному фашизму. Можно лишь удивляться гневной реакцией вождей партократии на требование о покаянии.
Информируйте, пожалуйста, о возможных мемориалах, и если есть счет в банке, то сообщите его номер, лучше бы через «Огонек».
Низкий поклон всем вам в канун дня скорби и траура.
А. ГУСЕВ, ветеран войны и труда г. Ленинград.

 

Свидетель трагедии Ахмед Мударов (в центре) рассказывает об увиденном корреспонденту ИТАР ТАСС Шерипу Асуеву


ОПАЛЕННАЯ КОЛЫБЕЛЬ

Хайбах... Слово, похожее на вздох страдания. У нас в республике оно ассоциируется с Куропатами и Хатынью. Но впервые громко это слово про¬звучало лишь в 1990 году, когда некоторые республиканские и районные газеты опубликовали материалы своих корреспондентов об этом скорбном месте. А до сих пор это была запретная для обсуждения тема, как запретной была тема выселения вообще. Кому-то очень хотелось, чтобы все думали, будто ничего не было. И все делали вид, будто думают, что ничего не было.
Но ведь было. И это былое незабываемо, потому что оно не зажило, болит, кровоточит открытой раной и во втором, третьем поколении. Уж слишком жестоки были испытания, эхом отдались они от отца к сыну, от деда к внуку.
...Прибывший из Нальчика для специального рейса вертолет поднимает в небо небольшую группу, которой предстоит наконец-то снять табу с собы¬тий в Хайбахе. Здесь московский журналист, руководитель группы «Поиск» Советского Комитета ветеранов войны, приглашенный в Чечено-Ингушетию оргкомитетом по восстановлению автономии Ингушетии Степан Савельевич Кашурко и сопровождающий его в поездке член оргкомитета Салим Ахильгов, корреспондент ТАСС Шарип Асуев, прокурор Урус-Мартановского района, под руководством которого ведется расследование этого страшного пре¬ступления, народный депутат ЧИАССР Руслан Цакаев, учитель из Гехи-Чу, проделавший огромную поисковую работу, Саламат Гаев и непосредствен¬ный участник тех событий, бывший заместитель наркома юстиции и боец Грозненского истребительного батальона Дзияудин Габисович Мальсагов.
...Я приникаю к иллюминатору и узнаю места, по которым в октябре про¬шлого года мы ехали в Хайбах на траурный митинг, организованный не¬формальными движениями. Внизу среди лесистых склонов змеится дорога, по ней мчится кажущаяся сверху игрушечная машина: она везет людей из Рошни-Чу и Гехи-Чу - родственников безвинно погибших нашхоевцев и тех стариков, на долю которых выпала страшная миссия хоронить сожженных.
Мы пролетаем над скалистыми утесами и глубокими ущельями, и нигде не видно человеческого жилья, только изредка проплывают развалины старин¬ной башни и жилого помещения рядом с ней... Имя этой прекрасной земли - Нашха. По преданию, именно отсюда вышли вайнахи. Нашха - их колыбель. Ее горы формировали характер народа, выпестовывали его нравственные устои. Здесь рождались традиции, которыми восхищались просвещенные умы Европы и России. А сейчас здесь разрушенный мир. Когда чуть позже в разговоре с одним из стариков Степан Савельевич к слову спросит, а что же стало со скотом, с имуществом высланных людей? В резко сказанные слова Салима Ахильгова вме¬шается ответ народа: «Самое дорогое имущество, которого мы лишились, это наши башни». И все поймут, что он имеет в виду не только каменные строения, но и те духовные башни народа, каковыми были его нравственные устои - высоты и крепости его духа.
Разрушенный мир. Огнем Хайбаха опаленная колыбель народа...
Когда люди вернулись из высылки, каждый год стал приходить сюда один человек, поэт и просветитель Ахмад Сулейманов. Он бродил по горам, осматривал развалины хуторов, беседовал с пастухами, расспрашивал случайных путников на дорогах, встречался с уроженцами здешних мест. И записывал, записывал, записывал... Он знал, что рано или поздно мир захочет узнать страшную правду. И боялся, что когда эта правда сможет вернуться к людям, живых ее свидетелей уже не будет. Поэтому он записывал, не жалея на это ни времени, ни сил. Много раз поднимался он - а это был поэт Ахмад Сулейманов - на каменный утес, о котором шла молва, будто он - говорящий: позовешь кого-нибудь из предков, и он отзовется. Не предков он звал, а выкрикивал названия галанчожских сел и хуторов:
Моцкара!
Чармаха!
Ялхара!
Хайбах!
Но не откликались они на его призывы... Сколько раз, бродя по этим склонам, вспоминал он стихи Магомеда Гадаева - поэта с судьбой драмати¬ческой: «Как памятник безграничному горю стою я в этой пустынной Азии. И когда я вижу Тянь-Шаньские горы, передо мной картины родного края предстают, где, как на трауре, раскачиваются сады и дикие леса»... (под¬строчный перевод).

Свидетели трагедии на месте преступления

Дикие леса и сейчас - как на трауре.
К месту захоронения привел московского гостя Дзияудин Мальсагов. Он на¬чал  в который уже раз  свой горький рассказ. Он повторял его и пись¬менно и устно. Писал и Сталину, и Хрущеву, давал интервью журналисту и выступал в прошлом году здесь на митинге... Но и сейчас он не может пода¬вить волнения. Это понятно, потому что черный день 27 февраля 1944 года стал для его дальнейшей судьбы определяющим. Он не мог молчать о том, свидетелем чего стал тогда, из-за этого пережил много несчастий. Когда жена Мальсагова Валентина Петровна рассказала об этих несчастьях одному высокопоставленному лицу в республике, тот ответил:
Он много писал, надо было молчать.
Я не мог молчать, - говорит Дзияудин Габисович, - у меня совесть бо¬лела перед народом. ...В тот день в Хайбахе - одном из четырех сборных пунктов, организо¬ванных при выселении в Галанчожском районе, - были собраны те, кого не смогли отправить со всеми вместе 23 февраля. В основном это были больные и престарелые люди. Со многими остались и вполне здоровые родственники. По мнению Д. Мальсагова, было человек 650-700. Их поместили в конюшне до того времени, пока не прибудет за ними транспорт. Так было сказано людям. Но ворота конюшни крепко заперли, и командовавший операцией комиссар госбезопасности 3-го ранга - человек со стеклянными глазами - Гвешиани приказал поджигать. Мальсагов и капитан Громов попытались вос¬препятствовать злодеянию, но были обезоружены и под конвоем отправлены в Малхесты. Навсегда врезалась в память Дзияудину Габисовичу страшная картина: огромный костер, распоровший хмурое февральское небо, рух¬нувшие под напором обреченных людей ворота конюшни, крик Гвешиани:
- Огонь!
И гора трупов, закрывшая выход...
На обратном пути  Мальсагов с Громовым нашли в Хайбахе развалины конюшни и людей, занятых адской работой: они извлекали останки своих сородичей из-под пепелища, чтобы предать их земле.
Рассказ Мальсагова продолжали, подъехавшие на машине, Эльберт Хам¬затов, Ахмед Гамаргаев, Саид-Хасан Ампукаев, Мума Исаков. Именно они вместе с Жандаром Гаевым и другими выполняли эту работу. Рыли траншею. С опаской, днем и ночью. Самые молодые держали брезент над светильником, чтобы не увидели солдаты. Лица пришлось обвязать тряпками, потому что запах стоял невыносимый. На носилках переносили трупы из конюшни, на¬считали 147. Узнать никого не смогли, кроме, сто десятилетнего Туты Гаева: он упал вниз лицом, его узнали по бороде. Но всех извлечь из-под обломков все-таки не смогли.

 
Останки сожженных людей в Хайбахе.

Вскрываются сейчас тайные захоронения, где прячутся следы преступлений сталинско-бериевских прислужников. «Белые пятна» истории заполняются чудовищными фактами. И каждый раз леденеет душа и бьется в ум вопрос: «Как? Почему такое стало возможным?» И каждый раз мы шепчем спасительную молитву:
- Не приведи, Всевышний Господь, чтобы такое когда-нибудь повторилось.
Вскрывается и эта могила: в подтверждение устных свидетельств нужны вещественные доказательства, чтобы можно было продолжить расследование и возбудить уголовное дело. Адам Газалоев, Ваха Эльгакаев, Баудди Карнаев, сын Эльберта Хамзатова Абуязид и другие берутся за лопаты. Тут глазам собравшихся людей открывается лицо страшного преступления.
...На горы опустилась ночь. Взволнованные и усталые люди стали устра¬иваться на ночлег.
- Впервые за 46 лет я ложусь спать в родном селе - сказал Хамзат Мур¬тазалиев - уроженец Хайбаха, которому в год высылки было четыре года. Символически прозвучали его слова.
Чрезвычайная комиссия, в которую вошли Степан Савельевич Кашурко (председатель), Дзияудин Мальсагов, Салим Ахильгов, Руслан Цакаев и Саламат Гаев, составили акт обследования места массового уничтожения жителей Галанчожского района в Хайбахе. В этом документе записано: «Комиссия считает установленным факт массового уничтожения людей путем сожжения и расстрела в Хай¬бахе и признает это геноцидом.
Призвать государственные и общественные организации и всех граждан оказывать всяческое содействие проводимому по указан¬ному факту расследованию. Необходимо в память о зверски замученных мирных жителей уста¬новить памятник».
***
Когда материал уже был готов к печати, стало известно, что Степан Саве¬льевич Кашурко вместе с представителями оргкомитета по восстановлению автономии Ингушетии побывал в Тбилиси. Он встретился с родственниками командовавшего операцией в Хайбахе Гвешиани, дослужившегося до ге¬нерал-лейтенанта, и узнал следующее: после казни Берии Гвешиани был разжалован. Умер он в 1966 году.
Мария КАТЫШЕВА, журналист
(«Комсомольское племя», 22 февраля 1990 год).