Последний первый день весны

-Я тебя помню!

Девушка рассмеялась и слегка коснулась его руки.
Первый порыв Джи Ну был отдёрнуть руку. Здесь было не принято так сходу переходить на ты. Это касалось в полной мере и языка тела.
Однако руку юноша всё же не отдёрнул, незнакомка явно была неместной, потому и неформальное обращение являлось для неё простительным.

-Видела на берегу…Я прячусь вон там

Девушка указала на узкий лаз за скалой.

-А когда всё спокойно, просто гуляю по берегу

Джи Ну смотрел на чужестранку во все глаза.

“Когда всё спокойно?! Да в какой реальности она вообще существует? Когда тут в последний раз бывало спокойно? Он за свои семнадцать такого времени что-то не помнит…”

Джи Ну был измотан ночным уходом за ранеными и другими пациентами дедушки, однако каждое раннее утро старался выбираться на пляж.
Ему хотелось ощутить аромат моря, охватить взглядом его бирюзовый простор. Море оставалось последним воспоминанием о его раннем, относительно беззаботном детстве. Оно словно было незыблемым оплотом для его веры. Веры в свободное будущее.
Вот и сейчас он что-то машинально чертил палочкой на песке, когда девушка бесшумно материализовалась возле.

Джи Ну не на шутку был напуган и её внезапным появлением, и всем внешним видом. Даже когда она заговорила с ним, наваждение не рассеялось.
Юноша чувствовал себя так, словно ещё не до конца проснулся, потому то и не мог определить, где реальность, а где всего лишь иллюзорная дрёма.
Но проходили минуты, и в наступившей между ними тишине начало зарождаться что-то иное. Какое-то неосязаемое воспоминание. Разум Джи Ну лихорадочно искал какое-либо разумное объяснение своему состоянию, оправдывая всё усталостью, смущением от присутствия этой незнакомой девчонки. Но всё это было не то. Точнее всё перечисленное тоже присутствовало в его сознании, но не объясняло тех странных чувств, что он проживал.
Никогда ещё юношу так сильно не выбрасывало из земной действительности, пусть ему и раньше приходилось иметь дело с далеко нерядовыми жизненными ситуациями. Его жизнь и до этого никто не осмелился бы назвать обычной, она с детства была наполнена лишениями войны. Но это было нечто иное. Теперь в неё входили какие-то совершенно иные испытания. Но и благословения также. Конечно же, Джи Ну не думал об этом таким образом, в нем прорастало всё это лишь предчувствием.

Юноша смотрел на рисунки, что выводила девочка поодаль. Замечал, что ее рука дрожит, и она больше не смотрит на него; видимо, тоже волнуется.
А может быть ей просто холодно. Весна в этих местах хоть, по словам дедушки, и теплее весны на континенте, но не идёт ни в какое сравнение с набравшим силу летом. Воспоминание о лете внезапно Джи Ну вдохновило.
И больше ни о чём не раздумывая, он поднялся на ноги и тряхнул со всей силой головой. Он желал, чтобы давече окутавший её туман развеялся.

-Сколько тебе лет и откуда ты тут?

Незнакомка улыбнулась, и внутри него самого тоже как-то непривычно потеплело.


-Поднимайся…песок ведь ещё холодный…

И повинуясь какому-то незнакомому прежде импульсу, Джи Ну протянул девушке руку.


***
Всё повторялось, но и менялось одновременно. Жизнь совершала медленный подъём по винтовой лестнице, то и дело останавливаясь для передышки.
Это было особенно заметно по окружающему эту жизнь природному миру.
Со стороны наблюдателя природа словно бы решала некий ребус. То пускала в ход дождливую артиллерию, а то высаживала снежный десант, заполняя паузы солнечным перемирием.
И нельзя сказать, что она не осознавала, что творит; кто, в конце концов, поставит под сомнение мудрость последней?
Какой-то смысл в этих хаотичных операциях определённо имелся.
Природа подготавливаясь к новому циклу, продувала свои зимние трубы. И потому сейчас из них летело буквально всё подряд.

Для друзей же, на первый взгляд, эти дни были чем-то совершенно обыкновенным. Они заплетались в домашнюю небрежную косу, из которой выбивались пряди редких путешествий. Ближних и дальних.
И не то чтобы Уля не любя будни, избегала постоянных величин, напротив по своей натуре она была в чём-то очень консервативна. Но мироздание вынуждало меняться, каждый раз напоминая ей о собственной природе и необходимости существовать с той в соответствии.
Нечто подобное, как она догадывалась, происходило и с Олегом. Они почти не разговаривали об этом, предпочитая обсуждать что угодно, например, природу, свои будничные и творческие заботы. Да ту же погоду, что сейчас служила отражением их состояний. Обоим проще было выражать себя через аллегории, чем говорить о чём-то болезненном напрямую.
А рост зачастую бывает очень болезненным. Когда душа берёт всё в свои божественные руки, то не только верхняя одежда трещит по швам, но и все внутренние личностные ткани. Чтобы смочь вместить в себя больше. Больше понимания, больше любви, больше самоощущения.

Порой Уля чувствовала себя плохо. И при всём понимании, что с ней происходит и почему, она с горечью замечала, как на переживаемое расширение ложится второй, уже совершенно лишний слой.
Например, снег прежде подавленных чувств толстым слоем посыпался ещё и песком вины. Вины за то, что ей так больно, что она не может порадоваться этим переменам.
Ей казалось, что она не способна со всем этим справиться.
Девушка смотрела на себя в зеркало и недоумевала, как она, считающая себя достаточно мудрой, так легко ведётся на провокации своего подсознания.
Уля замечала, что её сердце в такие минуты сжималось до состояния ракушки, и вес накопленных за многие жизни теней становился почти неподъёмным.

Девушка подходила к окну и наблюдала за природой, отвлекалась на мир человеческих нейросетей, пустых социальных взаимодействий или возилась с домашними питомцами.
В её арсенале было тысячи здоровых и не очень способов отвлечь себя от того, что происходило на глубине.
Но, пожалуй, больше всего девушку поддерживало присутствие Олега. Он был знаком ей по тому миру, где находился её дом. Это тепло, что она ощущала в его присутствии нельзя было сравнить с чем-то чисто материальным, оно было за гранью.
Оба они были друг для друга в чём-то за гранью, тайною ото всех остальных. Отшельниками, чьи пути часто шли параллельно, и лишь в некоторых путешествиях пересекались.
В этот раз им повезло, и чувство врождённого одиночества было разбавлено присутствием идентичной энергии. И несмотря на то, что как люди они были во многом отличными друг от друга, никакие тени или наросший с земным опытом лёд, не способен был стереть их общего цвета. Сиреневого с голубовато-зелеными прожилками.
Уля знала, что там откуда они родом давно нет однородных цветов, как и подобного опыта болезненного преображения. Тем то этот опыт и был для души ценнен. Звёздная игра с разными земными уровнями.

Друзья были на самом пороге весеннего.
На дворе стоял последний день марта. Именно стоял. Не жался дождливо сироткой у крыльца, а вполне так уверенно обосновался возле самой двери. Со своим солнечным подношением, точно пирогом с пылу, с жару.
И обоим не терпелось отпереть ему дверь. Оставить всё привычное за порогом, и шагнуть навстречу весне.
Та усыпала лес первым цветочным конфетти, что кое-где ещё чередовалось со снежной мишурой. Но по мере того, как зима отдалялась от их дома, растворялась среди зелёных побегов и вся новогодняя атрибутика.


Персональный календарь друзей открывался всегда весной. Природа лично отрывала этот первый весенний листик в последний день месяца.