152

 - Мать моя… Мы летом с ней жили в лесу, а зимой переходили в селение. Её уважали и боялись, была она не простым человеком, лечила людей, гадала и … Она была… Как бы тебе рассказать… Я и сама не соображу… Ладно, как есть, так и скажу. В лесу мать звала меня Даей. А может, я и была Дая. Как теперь понять? В селении я становилась Шимой… Дая была… Я, получается… Или не я? … Дая была хорошей помощницей матери. Она научилась лечить людей, потом научилась наводить морок, варить зелье. Много всего… Люди приходили в лес. Они несли нам всякую снедь, шкуры, мёд, а мы им… то, что они хотели. Дая была сильной и жёсткой. Может даже, жестокой. Она никого не боялась. Её все боялись. Когда наступала зима, и мы переходили в селение, я становилась собой. Ничего этого не умела. В нашем племени была просто Шимой. Зимой я, кажется, совсем забывала про Даю. Как это может быть? Ты что-нибудь понимаешь?

Шима подняла беспомощный взгляд. Но Рача не ответил. Он сам мало что понимал.

Девушка замолчала. Воспоминания нахлынули разом – не разберёшься.

Рача добавил в костёр ещё сухих веток. Огонь затрещал, забрызгал искрами, дохнул жаром. Шима чуть отодвинулась, огляделась по сторонам.

Кругом мрак. В нём скрыты деревья, прячутся лесные обитатели. Оттуда доносится неугомонное пение какой-то ночной птицы.

Шима наотрез отказалась ночевать в хижине.

- Она не моя, - заплакала тогда, как от неведомой обиды. – Здесь я никогда не жила. Я не хочу…

Вспомнила ещё...


- Мать, я не хочу быть Даей.

И Леда ударила её. Не больно. Обидно. И страшно.

- Ты не имеешь право не дать ей жить! Ты не посмеешь ещё раз её у меня отнять! Её теперь очередь.

Шима не понимала, что это значит. Но верила матери. Значит, так и надо. И становилась Даей. Мать объясняла как.


- Зимой мать разрешала мне быть собой. Делать всё, что желалось мне. И я напрочь забывала о целительстве, о мороке, о приворотах и ворожбе.

- И никто не заподозрил тебя в обмане?

- В обмане? Ты думаешь, я обманывала?

- Ты обманывала себя, получается.

- Да… Я обманывала себя. И мать?

Рача пожал плечами.

- Помню… какая-то женщина назвала меня Даей. Узнала видать, видела, наверное, в лесу. Но я не понимала, о чём она. И Лера… Ты же не знаешь, Лера всё это время просила у меня приворотное зелье. Говорила, что раньше я ей уже давала. А я подумала, что схожу с ума.

Рача протянул Шиме кусок жареного тетерева, но девушка отказалась.

- Не хочу сейчас. – Вновь вернулась к своим воспоминаниям. – А потом мать умерла. Зимой, когда мы были в племени. И последнее, что она сказала… - Шима нахмурилась, вызывая в памяти давно прозвучавшие слова, - наконец я вижу вас рядом… Она говорила так, словно перед ней сидели… двое. Ей это казалось? Или я и в самом деле не одна?

- Ты одна.

- А кто тогда Дая?

- Её нет.

- Но я же была… ею.

- Ты притворялась.

- Но почему так получилось?

- Помнишь, Пеша признался, что им в племя нужна прорицательница?

- Что-то припоминаю…

- Он рассказывал, как его отец когда-то обидел женщину-знахарку, продал одну из её маленьких дочерей.

Шима распахнула глаза. Стало что-то проясняться.

- Ты думаешь, он говорил о моей матери? Обо мне?

- Ты сказала – Леда. Ту женщину он тоже называл Ледой.

- Так получается… Дая существует? Она та девочка, которую продали?

- Может быть. Но не обязательно она – Дая. Её могли переименовать.

- Она ведьма?

- Вот тут уж я точно не могу тебе ничего сказать.

- И мать всю жизнь о ней тосковала… Поэтому… Поэтому мы так с ней жили.

- Да. Ты жила и за себя, и за сестру. Но что было дальше?

- После смерти матери? Я осталась в племени. Про лесную лачугу не думала, жить там не собиралась. А потом пришли бешенные. А потом Наз меня спас.

- А потом ты оказалась целительницей. Видно, матерна наука пошла впрок.

- Но я не хочу становиться Даей.

- И не становись. Давай спать. Поздно уже.

- Давай…

Но Шима ещё долго смотрела в тёмное небо, на поднимающиеся от костра искры и вспоминала, вспоминала, вспоминала. А Рача лежал неподалёку с закрытыми глазами. Но временами ресницы его чуть вздрагивали, и лёгкая улыбка непривычно скользила по губам.