Атлант четырнадцатого этажа

Аннотация

Что делать менеджеру среднего звена, если его мир рушится? Вооружённый портфелем, пачкой печенья и безумной решимостью, Иван, бывший «Атлант четырнадцатого этажа», отправляется на поиски справедливости.

Текст

День Ивана начинался и заканчивался под гудение стареньких флуоресцентных ламп. Его скромный кабинет на четырнадцатом этаже современного небоскрёба существовал в упорядоченном шуме: стрекотание клавиш, монотонный гул голосов, далёкое урчание принтера, изрыгающего бумажную макулатуру.

Царство Ивана — бескрайние электронные таблицы, заполненные сложными формулами. Они позволяли ему эффективно управлять доставкой запчастей для сельхозтехники, а затем также эффективно отсылать готовую сельхозтехнику по всему миру. На его столе красовалась табличка с гордой надписью: «Менеджер по бизнес-процессам». Раздражённые клиенты, растерянные поставщики, вечно спешащие менеджеры из других отделов — все они обращались к Ивану. Он терпеливо объяснял, перенаправлял, обещал уточнить и перезвонить… но никогда не перезванивал, полагая, что проблемы рассосутся сами собой.

Всё это, как туманно формулировала его должностная инструкция, «совокупно влияло на операционную деятельность и финансовые показатели компании». Иван мнил себя незримым Атлантом, на чьих плечах надёжно покоился успех его компании. Эта мысль согревала душу, придавая ежедневной рутине почти сакральный смысл.

Вечерами Иван возвращался в свою холостяцкую квартиру на безликой окраине. Маленькое пространство с минимальным набором необходимой мебели, книжными полками, содержимое которых он почти забыл, и одним небольшим аквариумом у стены. Там, в зеленоватой воде, среди пластиковых водорослей, обитала одинокая золотая рыбка.

Каждый вечер перед Иваном разыгрывалась одна и та же немая драма. Рыбка, одержимая непостижимым инстинктом (или просто глупостью), раз за разом выпрыгивала из воды, тщетно пытаясь преодолеть стеклянные стены. Было неясно, стремилась ли она к свободе или к самоуничтожению. Иван наблюдал за этим ритуалом с философским спокойствием. «Она же рыбка, что с неё взять?» — думал он, бросая ей корм, и включал телевизор.

Телепередачи питали другую его важную, фундаментальную убеждённость — глухую, иррациональную ненависть к абстрактным «зарубежным странам». Он жадно впитывал образы врагов, внимая гневным монологам экспертов и свято верил, что его личная, тихая ненависть, помноженная на миллионы таких же тихих ненавистей по всей стране, создаёт некий невидимый щит. Без этого щита, он был уверен, страна утратит свою самобытность, свою уникальность или, что ещё хуже, превратится в бесправный придаток других, более сильных и циничных держав. Его работа в офисе и молчаливая ненависть стали двумя незыблемыми столпами, на которых держался его упорядоченный мирок.

Разрушение окружающего мира началось с чёрной плесени в углу кабинета. Сначала небольшое, почти незаметное пятнышко — оно с каждым днём разрасталось, пуская тонкие, похожие на щупальца, нити по белоснежной стене. Иван старался не замечать её, как не замечал раздражённых клиентов и просроченные дедлайны. Потом по офису зловредными спорами поползли тревожные слухи о грядущих сокращениях. Зарплату стали задерживать. Иван только отмахивался: временные трудности, бывало и хуже. Его-то уж точно не тронут, он же незаменим, он — Атлант.

Затем звонки от клиентов прекратились. Поставщики стали требовать предоплату. Менеджеры угрюмо сновали с побледневшими лицами. А вскоре на корпоративную почту пришло сухое официальное уведомление: банкротство. Полное и безоговорочное. Коллектив замер в растерянной тишине. Иван сидел за своим столом, уставившись в погасший монитор. Он не испытывал ни гнева, ни отчаяния. Только холодное, звенящее недоумение. Как?

Новости о стране были ещё страшнее. То, что раньше казалось немыслимым кошмаром, вдруг обрело пугающую реальность. Границы перекраивались, старые союзы рассыпались, новые конфликты вспыхивали, как сухая трава. Телевизор изрыгал поток противоречивых сводок, интернет бурлил паникой и конспирологическими теориями. Страна, его Родина, которую он так истово защищал стеной своей ненависти, распадалась на части. Неужели ненависти было недостаточно? Что ещё он мог сделать?

Иван в последний раз поднялся со своего скрипучего офисного кресла. Машинально собрал скудные личные вещи в старый кожаный портфель: пару карандашей, стопку чистой бумаги, нераспечатанную пачку печенья. Привычная тяжесть портфеля оттягивала руку. Он обвёл взглядом опустевший офис: ряды потухших безжизненных мониторов; брошенные на столах кружки с засохшими кофейными разводами; пустые кресла с продавленными сиденьями, хранящие фантомное тепло бывших владельцев. Тишина давила на уши.

Он подошёл к лифтам, нажал кнопку вызова. Ни огонька на панели, ни ожидаемого гула. Лифт был мёртв, как и многое вокруг. Разумеется, никто не удосужился повесить табличку с объяснением. В бессмысленной злобе он ударил по дверям. Со всей дури. Результатом стали небольшая вмятина на металле и ноющая рука.

Иван глубоко вдохнул и направился к лестнице. Четырнадцать этажей вниз. Шаг за шагом, гулкое эхо разносилось по бетонной шахте лестничных клеток. Иван погружался в новый, пугающий мир неопределённости.

Выйдя на залитую обманчиво-весёлым летним солнцем парковку, он на мгновение зажмурился. Плотный воздух был пропитан запахами раскалённого асфальта и выхлопных газов. Из кармана брюк он достал ключи от своей старенькой, но верной иномарки — символа его скромных достижений. Нашёл её глазами среди таких же осиротевших автомобилей. Подошёл, провёл рукой по тёплому, пыльному капоту.

Что же всё-таки можно сделать? В памяти всплыли все «бонусы», заработанные за годы службы: остеохондроз, хронический простатит, артрит… И в этот момент в сознании Ивана что-то сошлось. Плюсы и минусы соединились в один прекрасный ответ. Теперь он точно знал, как всё исправить!

Его рука скользнула внутрь портфеля, отодвинув пачку печенья. Пальцы нащупали гладкую прохладу стопки бумаги. Он извлёк один лист. Ослепительно белый, девственно чистый. Достав из бокового кармашка карандаш, он склонился над листом.

Иван начал писать. Неровные, крупные, почти детские буквы прыгали и кривились на бумаге. Карандаш царапал, оставляя жирные графитовые следы. Про себя он бормотал странные формулировки: «вопиющие события», «несанкционированного распада», «здравому смыслу», «восстановить деятельность».

Закончив, он отложил карандаш и долго, не мигая, смотрел на написанное, словно проверяя, те ли слова он вывел, обладают ли они той силой, которую он в них хотел вложить.

Открыв портфель, он не просто бросил бумагу внутрь, а аккуратно уложил листок, словно прятал бесценное сокровище или важную улику. Затем закрыл портфель, тщательно защёлкнув обе пряжки. Глухие щелчки прозвучали в тишине парковки почти торжественно.

Он сжал ключи от своей иномарки в кулаке, затем с силой, словно отсекая прошлое, зашвырнул их за спину, в сторону мусорных контейнеров. Раздался тихий звон. Он не обернулся.

Прижимая портфель к груди, Иван пошёл. Не к автобусной остановке, не к метро. Просто вперёд, по тротуару, мимо своей бывшей работы, мимо заманчивых витрин, мимо спешащих куда-то людей с озабоченными лицами. Через полчаса быстрым шагом он достиг окраины, своего панельного дома. Его окна на пятом этаже безразлично взирали на мир. Иван не остановился. В опустевшей квартире, на пыльном полу, лежала золотая рыбка и судорожно хватала ртом воздух, наконец обретая свободу. Иван миновал свой подъезд, детскую площадку с поломанными качелями и вышел на обочину трассы, ведущей прочь из города.

Никто не обратил на него внимания. Ещё один человек, бредущий по своим делам. Куда? Зачем? Какая разница. Солнце скрылось за тучами, и вскоре хлынул дождь. Сначала мелкий, надоедливый, потом — настоящий ливень. Иван не сбавил шага. Ботинки хлюпали по лужам, одежда намокла и отяжелела. Мимо с рёвом проносились редкие машины, обдавая его волнами грязной воды. Капли грязи стекали по лицу, смешиваясь с дождём. Ему было всё равно.

Так он шёл. День сменился ночью, а затем снова рассвело. Он не останавливался ни на мгновение. Тело превратилось в ноющий механизм, движимый лишь упрямством. Голуби, слетевшиеся на крошки у придорожного кафе, обдали его помётом, когда он проходил мимо. Желудок скручивало от голода, горло жгло от жажды. Но какая-то неведомая сила, глухое, упрямое намерение гнало его вперёд. Остановиться казалось немыслимым, противоестественным. Он должен был дойти, преодолевая любые препятствия. Только так можно что-то изменить.

На исходе второго дня, когда Иван брёл по обочине просёлочной дороги, он встретил стаю бродячих собак. Тощие, злобные, с мутными глазами. Они лаяли, скалили клыки, окружали его плотным кольцом. Одна, самая крупная, с клочковатой шерстью, изловчилась, прыгнула и впилась зубами ему в икру. Острая, жгучая боль пронзила ногу. Иван вскрикнул. Он замахнулся портфелем изо всех сил и обрушил его на пса. Собака отскочила, скуля, из её пасти брызнула кровавая слюна. За ней, не переставая рычать, отступила и вся стая, словно нехотя отрывая взгляды от желанной жертвы. Иван посмотрел на ногу, словно она была чужой. Штанина разорвана, из раны сочилась кровь, смешиваясь с грязью. Он сильно сжал зубы и поковылял дальше.

К вечеру нога распухла и горела огнём. Голова кружилась. То ли от изнеможения, то ли от голода, то ли… То ли вирус бешенства, подарок от бродячего пса, уже начал свою разрушительную работу. Он плохо соображал, где находится и сколько времени прошло. Но цель, ясная и реальная, всё ещё маячила впереди.

Асфальт плавился под ногами, превращаясь в липкое месиво. В небе кружили вороны, каркая почти человеческим голосом: «банкротство… банкротство…», а из-под асфальта к нему тянулись бледные руки его коллег, с обожанием шепчущие: «Наш Атлант… Атлант…»

Лихорадочное сознание вернуло его в детство. Отец, сильный и суровый мужик, говорил, что только упорство способно сдвинуть горы. Говорил о том, что нужно забыть, что такое боль. После он обыкновенно доставал ремень и производил «воспитательный процесс».

— Только так ты хоть чему-то научишься, — говорил он.

Всё, что хотелось Ивану в тот момент, – это забиться в угол и рыдать. Но он никак не мог себе этого позволить. Обида росла, ширилась и превращалась в ненависть. Не только к окружающему миру, но и к самому себе.

Теперь уже в настоящем перед ним появился его отец, умерший много лет назад. В своей любимой кожаной куртке и потрёпанных джинсах.

— Никто не любит ябед! — зло произнёс он. — Это ведь ты во всём виноват. Ты развалил компанию, а из-за этого развалилась страна. И что ты решил сделать вместо того, чтобы принять последствия? Что ты сделал, а?

— Не надо, — ответила ему возникшая рядом мать. — Он всего лишь маленький мальчик. Он пытается поступить правильно.

Иван потерял сознание. Боль пронзила укушенную ногу. Он с трудом разлепил глаза. Тот самый пёс с клочковатой шерстью тащил его за штанину вперёд.

— Что ты делаешь? — почти беззвучно спросил Иван.

— Ты хоть чему-то научился? — ответил пёс и растворился в мареве, поднявшемся от разгорячённой дороги. Иван кое-как поднялся и пошёл дальше.

Наконец, на третий день пути, сквозь пелену бреда, он увидел его. Монументальное здание Администрации в столице его Родины. Сердце забилось чаще. Вот оно. Место, где вершились судьбы. Место, где должны были выслушать. Вокруг были припаркованы роскошные лимузины, а улыбчивые люди в элегантных дорогих костюмах входили и выходили через парадные двери.

Пошатываясь, он подошёл к широким гранитным ступеням. У входа стояли двое охранников в строгой форме. Увидев приближающуюся грязную, хромающую фигуру с безумным блеском в глазах, они напряглись.

— Стой! Куда идёшь?! — крикнул один из них.

Иван не остановился, не понял даже, что от него хотят. Охранники попытались преградить ему путь, схватили его за руки, но Иван, движимый какой-то отчаянной энергией, рванул вперёд. С треском сломались планки турникета.

Он схватил за шивороты упирающихся охранников и потащил вверх по безупречной мраморной лестнице. Второй этаж, третий…

— Где «Приёмная»? — спросил он своих заложников.

— Направо, — прохрипел тот, что был справа.

Пройдя туда, Иван обнаружил нужный кабинет. Резко распахнув дверь с табличкой, он ввалился внутрь.

За массивным полированным столом сидел безликий чиновник средних лет в безукоризненном костюме. Увидев эту апокалиптическую процессию, он в ужасе вскочил, опрокинув стакан с водой. Чиновник боязливо попятился, но упёрся спиной в зарешёченное окно.

Иван, хрипло дыша, стряхнул с себя охранников, которые тут же рухнули на пол. Он сделал шаг к столу, взглянув на чиновника. Медленно, словно совершая священнодействие, Иван открыл свой портфель и дрожащими от слабости и напряжения пальцами извлёк единственный лист бумаги.

Он протянул листок чиновнику. Тот с опаской, двумя пальцами, словно боясь заразиться, принял бумагу. На ней крупными, неровными буквами было выведено:

«ЖАЛОБА»

А ниже, несколько абзацев корявого текста:

«Настоящим довожу до вашего сведения, что произошли вопиющие события. Компания, где я занимал ответственную должность менеджера по бизнес-процессам, обанкротилась по неустановленным причинам, что нанесло ущерб экономике и лично мне. Одновременно с этим страна, гражданином которой я являюсь, находится в процессе несанкционированного распада, что противоречит здравому смыслу и моим патриотическим убеждениям. Данные факты являются недопустимыми и неправильными. Требую немедленно разобраться в ситуации, восстановить деятельность моей компании и принять меры по предотвращению распада страны. Прошу устранить указанные недочёты в кратчайшие сроки и доложить о результатах».

Подпись: «И.И. Иванов, гражданин и менеджер».

Чиновник, вдруг оказавшись в знакомых обстоятельствах, вернул себе потерянное было самообладание. Хмурясь, он переводил взгляд с бумаги на Ивана. На его лице читалось недоумение, смешанное с раздражением.

— А что вы от меня-то хотите? Я не отвечаю за вашу компанию или страну, — ответил он.

В этот момент ноги Ивана подкосились. Он покачнулся и рухнул на ковёр. Охранники, с трудом поднявшись с пола, кое-как подхватили бесчувственное тело Ивана и выволокли его из кабинета.

Чиновник застыл, глядя на дверь, за которой исчез странный посетитель. Потом перевёл взгляд на жалобу. Перечитал её ещё раз. Подумал секунду. Затем с брезгливостью разорвал листок пополам и с облегчением бросил в мусорную корзину.

Очнувшись, Иван обнаружил себя лежащим на улице возле мусорных баков. В его бреду подача жалобы обрела какой-то высший, одному ему понятный смысл. Теперь всё должно стать как прежде! В портфеле все ещё лежала нераскрытая пачка печенья... будет с чем выпить кофе завтра у автомата на одиннадцатом.

Из дверей Администрации вышел уборщик с переполненным мусорным мешком. Поднимая его к контейнеру, он неловко дёрнулся, и мешок порвался об его край. Из дыры вывалился ворох бумаг, и один лист, подхваченный ветром, спланировал прямо к лицу Ивана. На нём крупными, неровными буквами было выведено: «ЖАЛОБА». Иван засмеялся. Это был смех сломленного, обезумевшего человека.