Неделя длиною в год

                И всё бы хорошо, да что-то нехорошо.
         
                Аркадий Гайдар. Сказка о военной тайне,
                Мальчише-Кибальчише и его твёрдом слове.

Итак, мне - четверть века. Я уже почти четыре года работаю в ВЦ СОАН СССР. Наша небольшая, но дружная лаборатория работает в рамках пятилетнего плана над графической системой, которая должна стать базисом для большого числа Систем Автоматизации Проектирования в машиностроении для самых важных министерств СССР.
План пятилетний, один год пятилетки позади и задача на этот год была - создать и передать на внедрение мой пакет автоматизации построения машиностроительных чертежей. И он создан и передан в головное предприятие заказчика!
Более того, его там реально используют.
Директор ВЦ здоровается со мной за руку.
Моя кандидатская диссертация всё больше и больше выходит в заключительную фазу.
Я чуть не каждый месяц летаю на разные важные заседания в Москву, Подмосковье, на Урал…
А еще я руковожу небольшой группой осень талантливых ребят из НИСа (Научно-Исследовательский Сектор) НГУ, с которыми на базе моего пакета мы строим автоматизированную систему для гигантского авиазавода имени Чкалова.
Всё хорошо, да не всё..

Был месяц март. И было замечательное утро. Механический будильник на столе задорно затренькал, сообщая, что мне пора вставать на работу.
Незадолго до этого я получил “одиночку” - комнату в аспирантском общежитии размером в шесть квадратных метров.
Теснота комнаты имела и свои преимущества. Например, я мог пальцами ноги покрутить ручку программ на гигантском телевизоре “Рубин”, который я подвесил над дальней частью кровати, взять с книжной полки любую книгу или достать что-нибудь из холодильника не вставая с кровати!
А успокоить будильник я мог просто протянув руку до столика, на котором тот стоял ночью.
Я попытался протянуть руку… и меня словно обожгло током.
Это была адская боль, которая начиналась сразу в нескольких местах моего организма, собиралась в толстую струю в позвоночнике и била в голову, куда-то под черепную коробку. Боль, похожая на удар током, от которого искрило в глазах.
“Так и пробки выбьет” - подумал я и спохватился.  Какие пробки? Это ведь боль, а не ток!
Это чувство боли, но в существенно слабой степени, мне было уже знакомо. Боль возникала уже и раньше, неожиданно и была чем-то похожа на боль от спортивных травм, например - когда потянешь мышцы ног. Но возникала она не в мышцах, а где-то в костях - в крестце, шее, коленях, локтях. Возникала, мучила пару дней, существенно ограничивая подвижность, и потихоньку отпускала.
Меня это не особенно беспокоило и я списывал её появление на сквозняки, неудачные движения, обманывая себя и теша себя надеждой, что всё пройдёт само собой.
И вот - эта боль усилилась, размножилась и обогатилась ощущением удара током.

Будильник удивлённо трещал дальше, а я не мог до него дотянуться. Я попытался сначала повернуться на бок, но и это привело к адскому удару болью-током. Любые мои движения, даже самые незначительные, превращались а эту нестерпимую боль.
Что со мной?
Будильник дотренькал свой механический завод и, удивлённо крякнув напоследок, замолчал.
Я, придавленный к кровати болью, стал по очереди проверять состояние своих конечностей. Итог анализа оказался очень печальным. Любые движения, даже попытка пошевелить пальцами ног, приводили к боли.
Всё ещё лёжа в кровати, я попытался делать очень медленные движения. Это дало чуть более лучший результат. Острая боль сразу возникала в суставе, но при медленном движении “ударов током” не было.
Медленно-медленно, продумывая каждое следующее движение, я сумел встать с кровати и одеться. Тут я обнаружил, что из глаз непроизвольно текут слёзы - позор, от которого я себя отучил ещё в далёком уже детстве.

Не стану больше утомлять читателя печальными подробностями.
В таком моём состоянии я сумел добраться до поликлиники, которая располагалась, к счастью, неподалёку, отсидеть в очереди у кабинета участкового врача.
Зайдя в кабинет, я начал рассказывать ей о своих болях, но она остановила меня, сказав, что сначала надо измерить давление. Для этого надо было снять толстый свитер. Я начал это делать, но нетерпеливая врач велела сидевшей рядом и записывающей в больничную карточку медсестре помочь мне. Та подошла и стала мне помогать. Я смог не застонать, но не смог удержать слёзы.
Сестра закатал рукав рубашки, чтобы приспособить на руку манжету прибора измерения давления.
- Постой, остановила её врач. Второй локоть освободи.
- Мне бы за недельку подлечиться, у меня на следующей неделе совещание важное в Москве, - начал я.   
Врач недоуменно посмотрела на меня.
- Вы, что этого сами не видите? - спросила она укоризненно.
- Чего? - спросил я и сам понял, что она имела ввиду.
Мои суставы на пальцах рук, запястья, локти были словно надуты и выглядели подозрительно красновато.
Врач пощупала ладонь и локоть.
- Горячие, - констатировала она.
- А лечиться как, таблетки какие выпишите? - поинтересовался я.
Она снова посмотрела на меня, как на идиота и ничего не ответила.
Подняв трубку, она куда-то позвонила. Когда на том конце подняли трубку, она поздоровалась, представилась и сообщила:
- К вам сейчас пациент придёт. Готовьте место. - Потом, посмотрев на меня ещё раз, поправилась: - Не придёт, а привезут его. Он сам не дойдёт. Я скорую закажу.

Спустя несколько минут я, покинув карету Скорой Помощи,  уже сидел в отделении районной больницы на улице Пирогова перед Ниной Ивановной, которая станет для меня надолго моим ангелом-хранителем.
Уже в самом начале учинённого мне Ниной Ивановной осмотра и допроса я спросил её, нельзя ли меня починить за недельку, а то мне на следующей неделе в Москву на важное заседание надо лететь.
- За недельку точно не получится, - добро, по-матерински улыбнувшись моей наивности, ответила она.

Она оказалась права.
Я был выписан из этого отделения через полгода, но ненадолго, потому что ожидаемо для Нины Ивановны вернулся туда с ремиссией.
Потом я долечивался вне больницы, живя в общежитии.

Так что на работу я вышел почти через год после того злополучного дня.

На дне

И вот, я уже пару недель лежу в больнице, а моё состояние не только улучшается, а медленно, но верно ухудшается.
Пока я не достиг точки, которую оценил как дно. Ниже опускаться просто никак нельзя. Надо что-делать самому, а не только полагаться на мудрость врачей.
Это просветление было инициировано очень молоденькой, только что из медучилища девушкой. Маленькой и хрупкой, как подросток.
Она появилась в поле моего зрения и произнесла:
- Виктор Георгиевич, я Вам утку принесла, давайте я её вам поставлю.
- Что, почему? - не понял я. (Говорить мои челюстные кости позволяли относительно безболезненно, а вот с жеванием, а тем более со смехом были большие проблемы).
- Ну,... мне сказали, что Вы не ходячий и что Вам утку надо ставить.
Я представил себе, что вот эти худенькие ручечки начнут подсовывать под мой зад утку и мне стало не по себе. 
- Нет. Не надо. Я могу сам до туалета дойти.

Отвлекаясь от грустного, могу сообщить, что с этой девочкой, которую звали Оля, через пять лет мы будем жить в одной квартире. Так распорядится судьба. Оля станет весьма симпатичной женщиной, матерью двух дочурок. Им с мужем Олегом дадут две комнаты в квартире, третью комнату которой дадут нашей молодой семье.
А с Олегом мы будем стараться подзаработать много денег, чтобы найти вариант размена с доплатой и жить наконец без соседей в квартире.
Эти поиски и осуществлённые нами размены достойны отдельного повествования. Главное - мы с Олегом своего добьёмся. Но это будет позже. А пока вернёмся на нашей машине времени назад.

После разговора с Олей я отправился, опираясь для страховки на стенку, в туалет, располагавшийся в дальнем конце коридора. Сколько времени я туда двигался, медленно передвигая по полу ногу за ногой  и делая после чуть не каждого метра остановку, чтобу дождаться, когда боль немного утихнет? Может полчаса, может час. На обратном пути я завернул в кабинет Нины Ивановны и сказал, что нам надо поговорить.
Понимая моё состояние и настроение, она сказала, что пока подобрать лечение не удаётся, что у меня какой-то особый вид полиартрита, что артрит - понятие очень широкое, но приставка “поли” не придаёт ясности диагнозу, а означает просто, что у меня артрит присутствует на очень большом количестве суставов.
Чтобы меня обнадёжить, она сказала:
- У тебя сердце сильное, кровь может хорошо по телу гонять. На это вся надежда.
- Почему? - спросил я.
- Если лекарство или вообще что-полезное до сустава и сможет добраться, то только с кровью. Чем больше крови придёт - тем больше вероятности, что в ней что-то полезное будет.
- Значит, надо кровь к суставам подгонять? - уточнил я.
- Да.
- А как?
- Упражнениями. Сгибай, разгибай, напрягай суставы.
- Получается, чем сильнее сустав болит, тем больше крови к нему надо гнать, тем сильнее его напрягать?
- Я понимаю, как это больно. Но только на это надежда.

Разумеется меня и дальше пичкали таблетками, кололи уколами, я лежал под капельницами. Но, начиная с этого момента, моим главным занятием каждого дня на много-много месяцев стало, скрежета зубами, загибать пальцы руки, которые не хотели брать чашку чая, пробовать достать руками сначала плечи, потом затылок, пытаться согнуться к полу, присесть. И радоваться каждому новому отвоёванному у болезни сантиметру, градусу угла сгибания сустава, минимальному увеличению скорости движения.
В этой постоянной боли пройдёт много времени.
Но сначала я снова начну перелистывать страницы книг, потом снова «научусь» читабельно писать, потом - смеяться во весь рот.
Таблетки сорвут мне желудок и я долго буду его восстанавливать, питаясь сывороткой собственного изготовления.
Кое-что восстановить не удастся. Моя спина согнётся и я “укорочусь” (не сразу, а год за годом) на восемь сантиметров. Это установит медкомиссия, когда я очередной раз буду призван на военные сборы.
Я так и не могу лежать ровно на спине, поэтому у зубного врача мне под шею подпихивают подушечки.
Тонкую моторику, необходимую для игры на гитаре, я тогда восстановить не смог, но пытаюсь это сделать спустя сорок лет.
Несколько обострений я переживу и в Германии, где мне установят диагноз Синдрома Бехтерева и найдут в моих генах предрасположенность к ней. 

Но жизнь продолжается, и в ней очень много хорошего.