Был День геолога. Стреляли...

Праздновали высоко в горах, в базовом лагере. Народу в землянку набилось много, короче,  пили-ели-матерились-пели. Как выяснилось позже, кроме геологов в гостях были также Судьба, Рок и Карма. Жертвой  их стал Фитур С., памирец, бывший капитан КГБ, изгнанный из органов за стрельбу из табельного оружия в потолок хорогского кинотеатра. Не помню уже из-за чего - то ли фильм не понравился, то ли... А! Вспомнил! опоздал он на сеанс и попросил таким образом начать заново. И что? там, в обширной нашей землянке, на него это снова нашло, и он выстрелил из ракетницы в потолок! И что вы думаете?! Ракета, пометавшись по потолку и стенам (никого из присутствующих не задев!), по воле упомянутых выше карм прожгла ему затылок!

Хорошо что я был в отгуле, а то брат Фитура,  полковник упомянутой организации, точно бы меня засадил как начальника...
Да, я ходил еще к нему в больницу, чтобы посмотреть на его новенький титановый затылок.

P.S. Знаете, теперь геологи совсем другие, в белых воротничках ходют, всяко-разные приборы за них всю работу делают. А мы, советские, совсем другие были люди, мы жизнями чуть ли не ежемесячно рисковали, а за разведанные запасы арифмометры крутили...


Вот вам еще из быта геологов:


Как геолог Сосунов боролся с матом да перестал

- Все! - в середине рабочего времени ударил кулаком по столу геолог Сосунов. - Поставлю на сейф литровую банку, кто матернется, кладет  двугривенный на пропой!

Дело было зимой,  наша партия, не особо занятая, камералила в городе. Душевный вопль коллеги, щеки которого даже от friedly мата густо краснели, нашел в наших душах живой отклик,  мы стали платить за каждое вырвавшееся  табуированное слово  звонкой в банке монетой. Однако, очень скоро дело приняло неожиданный оборот. Все Управление - десятки геологов, в том числе, прожженных, - узнало о нашем нововведении,  и народ повалил валом. Кто просто посмотреть на банку, ставшую к тому времени трехлитровой, а кто  и матернуться от чистого сердца. После того как повалили проходчики, чтобы сразу на красненькую трехэтажно, дело пришлось прикрыть - надо ведь было еще и работать, а не только слушать, попивая купленное за мелочь.



Маленькие трагедии или Вишня в цвету

Странно, когда я был молод, и впереди были десятки лет жизни и несколько лет счастья, я не боялся все это потерять, не боялся смерти. Теперь боюсь. Боюсь, хотя впереди — одни потери. Почему? Может быть потому что смерть в молодости и в старости — это разные вещи?
Вот Витька-Помидор, шебутной горный мастер и многолетний мой компаньон по преферансу и междусобойчикам смерти своей и в глаза не видел. А как ее увидеть, если она пришла в виде «чемодана» килограммов в девятьсот? Когда этот «чемодан», свалившийся с кровли штрека, зацепили тросом и с помощью электровоза поставили на попа, то каску снимать было не перед кем: от Помидора осталось одно мокрое место — потеки давленого мяса, да прорванная костями роба.
А Крылов Борис в маршруте полез в лоб, на отвесные скалы, хотел рудную зону до конца проследить. Ему тоже повезло: летел секунды три всего, а потом шмяк — и готова посылочка на тот свет! Всего три секунды отчаяния! Или даже меньше — потом врач с санитарного вертолета сказал, что он, скорее всего, в полете умер.
Женька Гаврилов, друг детства, -о чем только мы не переговорили в его заветном чердачке! - речку ночью по перекату переходил, курице по колено, оступился — и, бац, затылком об камень! Глупо, конечно, но как романтично...
Взрывник наш Михал Михалыч тоже романтично кончил. На гребне жизни, можно сказать, хоть пьесу пиши. Спустился в отгул и домой, дурак, сразу поперся. Не сообщив супруге по телефону о своем скоропостижном явлении. Что с него возьмешь? Джентльменом никогда не был, все хамил и вперед лез… Ну, пришел, позвонил, не открыли. Соседки улыбаются, запасной аэродром предлагают, знают, стервы, каков мужик орел после трех месяцев полевой голодухи. А он нервный стал, засуетился. Подпер дверь доской подвернувшейся и во двор пошел проветриться, выход ментальный сообразить. Покурил там под вишнями в цвету, в окно свое на втором этаже посматривая, потом в рюкзачке покопался и боевик из  скального аммонита снарядил. Снарядил, поджег шнур и стал в форточку открытую закидывать. Но, видимо, сильно не в себе был. Промахнулся дважды, а как в третий раз бросил, боевик-то у него аккурат за головой взорвался. Вот зануда! Жена, говорят, сильно потом переживала. Когда ей мужнин глаз на жилочке показали. На цветущей вишневой веточке висел, то так, то эдак повертываясь...

Все это грустно, но в таких смертях есть своя прелесть. Конечно, каждый из живущих, будь у него такая возможность, выбрал бы менее оригинальную смерть, то есть смерть от старости. Но уверен — каждый, беспомощно ожидающий смерти на восьмом десятке, выбрал бы, будь у него такая возможность, смерть Женьки Гаврилова. Или Михал Михалыча, на худой конец.



Как ампутировали повара

Мужчины ушли в многодневный маршрут, оставив приболевшую маму-практикантку со стариком-поваром. Ночью пришла медведица с медвежатами. И до утра они что-то ели в палатке повара. Когда чавканье стихло, мама решилась посмотреть, что там осталось от кашевара. Оказалось, что медведи, сорвав палатку и оттащив ее в сторону, ели сгущенку из обычных тогда пятилитровых банок. А повар сидел на яблоне, к которой крепилась палатка.
  Мужчины пришли через три дня.
  Повар держался мертвой хваткой. Руки его одеревенели.
  Яблоню пришлось спилить и разделать на чурбаны.
  Чурбан с бедным стариком отправили в базовый лагерь на лошади, дальше - в город - на полуторке.
  От бревна повара смогли ампутировать лишь в республиканской больнице. Потом мать говорила, что чурбан старик взял  домой. И в минуты неприятностей, крепко его обнимая, думал, что все проходит, как проходят медведи.


Ночь в септике

Летом пятидесятого мою мамочку Лену спустили с высокогорной разведки в кишлак Айни с острым приступом аппендицита. В больнице переодели в латанные операционные одежи, очень похожие на солдатское исподнее - и на стол. Заморозили, где надо, потом хирург, естественно, местной национальности, к ней двинулся, скальпелем поигрывая. А мамуля как увидела его - маленького, черненького, с бельмом на глазу да с ручками жадненькими - у такого семечек на базаре купить побрезгуешь – как услышала: - Сичас, девичка, ми твой пузо кесим башка будем делить, - так и слетела со стола насмерть перепуганной кошкой, чтобы  прочь из такого лечебного заведения. Отец в это время, машину в лагерь отправив, коридор шагами мерил; так она схватила его за руку и в подворотню ближнюю потащила. Средняя Азия тогда еще была Средней Азией, и молоденькой девушке на людях появляться в исподнем никак было нельзя: камнями могли побить только так.
И что, вы думаете, делает моя маменька в такой непростой ситуации? Она ведет моего папулю в септик (то бишь уборную) общесоюзного образца и просит его поменяться с ней одеждами! Поменяться, чтобы в расцвете сил не умереть  в сортире (что подружки скажут?!!), но переехать на общественном транспорте в ближайший город Пенджикент  с порядочной больницей. Вы помните еще удобства во дворе на три очка? Помните?? Ну, тогда вы поняли, как папуля любил свою женщину. Он сидел над зловонным очком сутки. Сидел, потому что не мог подштанников на зад натянуть – маловаты были, хоть плачь. А мамочка ничего, доехала, хоть температура, как и в тени, 42°С под конец стала. Следующим днем у нее швы от смеха чуть не разошлись. Когда приехавший отец рассказывал, как после бессонной ночи в сортире с хорошим человеком познакомился, таким хорошим, что запасных штанов своих тот не пожалел, а тогда это был поступок…


На снимке первой идет моя мама.
-------------------------------


Моя геология скончалась!

Теперь геологи ходят в белых перчатках, жизнями не рискуют, не идут на все ради победы над природой. Умерли геологи Олега Куваева, умерли так же, как он сам умер как геолог, умерли мои геологи - огрубевшие на природе романтики. Нет теперь геологов, ведь теперь они есть клерки-белоручки; это только я знаю, как геологи, выбравшись из тайги, узнавали, что второй год идет "Война народная", на которую их не призывали - их дела были для государства важнее дел Кожедубов и Космодемьянских...
-------------------


Геология тоски
Руслан Белов
1.

Вечер этот пройдет, завтра он будет другим.

В пепле костер умрет, в соснах растает дым...

Пламя шепчет: "Прощай, вечер этот пройдёт.

В кружках дымится чай, завтра в них будет лёд..."


Искры, искры в разлет - что-то костер сердит.

"Вечер этот пройдет" - он, распалясь, твердит.

Ты опустила глаза, но им рвануться в лёт -

Лишь упадет роса, вечер этот пройдёт...

2.

Вечер этот прошел, он превратился в пыль.

Ветер ее нашел и над тайгою взмыл.

Солнце сникло в пыли, светит вчерашним сном.

Тени в одну слились, сосны стоят крестом.


В сумраке я забыл запах твоих волос.

Память распалась в пыль, ветер ее унес.

Скоро где-то вдали он обнимет тебя

И умчит в ковыли, пылью ночь серебря...
-----------------------------------------