Так тоже воевали

- Матрёна! - гулкое эхо прокатилось по лесной поляне.
- Га! - донеся прокуренный голос от полевой кухни.
- В жопе нога! Жрать давай, каблучиа!
- А неча жрать-то. Вчера на вечерю последнего фашиста схарчили. Надо вам опять, мужики, сбираться в рейд, - прохрипела, как выплюнула худощавая женщина, служившая в партизанском отряде поварихой, медсестрой, радисткой и по совместительству ППЖ командира отряда.
- Шо, опять воевать!? Во, бяха муха, проглоты свалились на мою голову, на них не напасёшьси, - выдохнув свежим перегаром, выругался, вылезший из землянки, заросший бородищей по самые глаза, командир партизанского отряда "Смерть всем гадам" и смачно высмаркался через две ноздри. Шмаркли замёрзнув на лету,  упали на белоснежный снег и засверкали, как бриллианты.
- Я не понял, сегодня шо, опять без завтрака? - хмуро поинтересовался, вылезший из соседней  землянки, гладко выбритый, элегантно одетый в лётную куртку, щеголеватый моложавый мужчина, комиссар партизанского отряда. - Мне в лом идти, у меня медовый месяц. Командир, отправляй вчерашних дезертиров, пусть покажут себя в бою. А кто струсит, того в котёл, - вынес далеко не Соломоново решение комиссар.
- Сам с ними и пойдешь, там их в бою и проверишь. Не всё же время тебе с ишачихой кобелировать. И как у тебя на неё стоит? – удивился командир.
- Ты бы прекращал кобелировать, комиссар, а отдал бы свою ишачиху мне на кухню, нам жрать нечего. Нашел бы лучше себе бабу, а то второй месяц её пялишь, кобель, - выругалась повариха ППЖ, ревновавшая комиссара к прибившейся к отряду ишачихе.
- Захлопни свой  вафлятник, падла! - выругался комиссар. - Не все такие, прошмантовки, как ты. Да и где их взять тех баб? Одних проклятый фашист угнал в Германию, а вторые пашут в публичном доме в городе. Командир готовь шифровку в Центр, пусть пришлют нам врача и фельдшера. Только не как в прошлый раз - мужиков, а нормальных женщин. От тех пидоров в отряде проходу нету.
- Тебе зачем? Всё равно ты будешь пялить свою ишачку, - буркнул командир, которого задели за живое слова комиссара, сказанные в адрес его ППЖ.
- Если сожрём ишачку, тогда  буду пялить твою ППЖ... Лямур де труа, так сказать. А оно тебе надо, командир?
- Не надо. Каблучиа, бросай кипятить пустую воду, иди в землянку, готовь рацию, будешь передавать шифровку в центр.
- В рации нет питания, батареи сдохли. Так что не отлынивайте, товарищи борцы за свободу всех народов, а берите оружие и шуруйте в село за продуктами. Да полицая притащите пожирней, а фашиста поупитаней, а не так как в прошлый раз - одна кожа да кости. Пошевеливайтесь, я жрать хочу.
- Может тебе ещё и корову приволочь? - съязвил комиссар.
- Не надо. Опять корову пустите на хоровод, как в прошлый раз. Затрахаете её и она околеет.
- Да в прошлый раз, бойцы погорячились. Но ты же всё равно её сварила.
- Сварила, - передразнила повариха. -  Какой грамотный.  Да чем дольше я ту корову  варила, тем жестче её мясо становилось, пока окончательно не превратилось в камень. Пришлось рубить его колуном.
- Да я помню, я тогда ещё свою вставную челюсть на нём сломал, - сказал командир. - Готовь, комиссар, бойцов. Через час выдвигайтесь.
- А ты?
- А я буду в штабе руководить операцией и писать твои мемуары, как мы героически ходили партизанскими рейдами в глубокий тыл врага. Хочешь напишу, как ты Сталину и Жукову давал советы, как им проводить военные опреации?
- Не хочу, - отказался от такой чести комиссар. -  Напиши лучше, как я руководил высадкой десанта на малой земле.
- Из глубокого тыла?
- А что тут такого? Другим значит можно, а я чем хуже?
- Логично. Напишу.

Через час разношерстная, одетая кто, во что диверсионная группа партизанского отряда, ведомая неутомимым борцом за идеологическую чистоту и правое дело, комиссаром отряда выступила в путь. Из-за сосны, вытирая предательскую слезу, их провожала повариха. Среди них у неё добрая половина ходила во фронтовых мужьях и она их всех почти любила, особенно красавчика комиссара, который категорически обещал после войны на ней обязательно жениться.

Начал падать  лопатый мартовский снег. Подул ветер. Зашатались вековые, корабельные сосны принадлежащие князьям Дурново. Князья давно рассеялись по белу свету, зажигают во Франции и Америке по ресторанам, прожигая свою жизнь, а сосны всё ещё стоят, храня о них память...ожидая их возвращения.

Запуржило. Начало вечереть. Командир отряд спустился с радисткой в штабную землянку и раскорячив её на столе, прямо на штабных картах, начал не спеша заниматься с ней любовью. А куда спешить? Солдат бабу пялит, а война своим ходом шпарит. Такова житейская философия во время войны. Главное не лезть в герои пока не позовут, но ежели и позовут - торопиться не надо, а сказавшись больным или раненым попасть в госпиталь и делать шпили-вили с отзывчивой на ласки и доброе слово медицинской сестричкой...пока другие воюют. Влюбовных утехах с ППЖ время прошло незаметно. Поставив  ППЖ последнюю палку, командир отправился спать на свою срубленную топором койку. Матраса на ней не было, его заменяла медвежья шкура. Этого медведя шатуна он застрелил прошлой зимой, когда тот грабил их склад. Зелянку в которой хранились продукты ему не удалось разломать и он сам попал в отрядный котёл, пополнив скудный рацион отряда.

Вспоминая прошлое командир незаметно для себя уснул. И приснился ему кошмарній сон, где он находится на каком-то публичном мероприятие, скорее всего съезде партии, но не как заслуженый человек и делегат, а как секретарь свого комисара, эдакий мальчик на побегушках - подай, принеси, пошел вон, котрому обведено место в штате прислуги. Вот и сейчас его бывший комиссар стоит на трибуне и вдохновленной речью агитирует  молодёжь ехать, осваивать сибирские леса и строить там железную дорогу, а для большей убедительности зачитывает, что-то из своей книги, в которой  описаны его героические подвиги на малой земле во время десанта. Там показав пример отваги и героизма, он первым прыгнув в холодную воду и повел личный состав в атаку. Зал взорвался криками и громом аплодисментов и этот шум разбудил командира.  Кто-то громко разговаривал возле землянки, был слышен даже рёв коров. Командир выглянул в окно и в  призрачном мареве раннего утренего света увидел бойцов из диверсионной группы, которую он отправил за продовольствием, около них стояло несколько коров. Неожиданно дверь скрипнула и в землянку ввалился комиссар отряда. Он был весь в снегу, но с дымящейся цигаркой. «Значит бойцы раздобыли  табак», - отметил про себя командир и почувствовал как сильно ему захотелось закурить.
- Разреши доложить, командир? – присаживаясь к столу, сказал комиссар.
- Докладывай, но только сначала поделись табачком, - сглатывая липкую слюну, ответил командир, – а то так курить хочется, что и переночевать негде.
 - Кури, командир, - сказал комиссар и положил кисет на стол.
- Вот за это, комиссар,  спасибо, удружил так удружил, - скручивая самокрутку, сказал командир и подкурив её от керосинки, сладко затянулся.
- Вышли мы на окраину  села поздно ночью, хорошо, что проводник у нас был местный, знал дорогу хорошо, не то мы до утра бы по лесу и степным буеракам  блукали. Сняли часовых возле комендатуры и забросали казарму, где спали полицаи и солдаты, гранатами, пошли на штурм. Хотя, там штурмовать уже было нечего – от конюшни, где была казарма, остались одни дымящиеся развалины. Пополнение показало себя хорошо, все бойцы, хоть и окруженцы, но опытные и обстрелянные. Повезло нам с ними.
- Это хорошо. А что всех фрицев уничтожили? – поинтересовался командир. – В плен никого не взяли?
- Комендант остался в живих, его нашли в погребе, где он прятался. По документам гауптман Зильберт. Пока он без сознания. Как придёт в себя, допросим. Хотя я бы этого борова сразу бы освежевал.
- Успеется, сожрать мы его всегда успеем, сначала допросить нужно, гада.
- Как скажешь, командир, - согласился комиссар.
- Продуктов много взяли?
- Круп и жиров немного, но зать в селе нашлись запасы  муки -  они , сволочи, хлеб для себя пекли. Теперь мы с хлебом. Да и ещё нашли рацию и главное в ней были батареи электропитания. Сейчас наша радистка с ней колдует.
- Это замечательно, комиссар. А коровы и бабы откуда? В селе взяли? – продолжал допытываться командир.
- В лесу в овраге наткнулись на лагерь беженцев. Жители близлежащих сел. В нём спасались от немцев. Десятка два женщин с детьми и коровами. Восемь женщин со своїм скотом пошли с нами. Сейчас помогают по хазяйству, в госпитале и на кухне.
- Это хорошо. Только не разводи, комиссар, блудство.
- Да там, почти одни старухи и дети. Какие из них ****и, - отмахнулся комиссар. Одно недоразумение. А вот посмотри, командир, что мы нашли у коменданта, - сказал комиссар, выкладывая на столи из рюкзака блокнот.
- Что это? – удивился командир разглядывая фотографи голых женщин.
- Личный состав, так сказать, офицерского публичного дома. Хороши чертовки.
- Хороши, - согласился командир, - но вот нам с них какой профит?
- Пока ещё я об этом не думал. Хотя в блокноте лежат пригласительные билеты в тот бордель. Вписывай фамилию, звание и вперёд...
- Что-то в этом есть, - задумчиво проговорил командир. – А, ну-ка, комиссар, тащи сюда эту фашистскую гниду. Поспрашаем у него, что да как. И переводчика захвати.
- Он из прибалтийских немцев, довольно хорошо говорит по-русски. Сейчас приведу, гада. Заодно проверю, что готовится на кухне.
Комиссар отсутствовал долго, видимо, снимал на кухне пробу. Его можно было понять, отряд голодал несколько дней, ободрали и съели даже березовую кору и выловили всех мышей. Последним сожрали пленного немца, который был уверен, что его задница и приверженость к нетрадиционной любви, спасёт его от гибели – не спасла, разделали, сварили и сожрали. Чувство голода, перевесило любовные утехи. Сейчас в котле варили говядину. А завтра сварят коменданта, потому как негде его держать в плену, да и незачем. Каждая калория была в отряде на счету, а кормить пленого – недопустимая роскошь, которую не могли позволить себе партизаны, давно  не имевшие связи с Центром.

Комиссар окликнув ординарца, велел привести пленного и узнать, когда будет готова  к работе  рация. Нужна была связь с Центром партизанского движения и со штабом. Без приказов со штаба и направляющих указаний партии, партизанский отряд не мог полноценно существовать и превращался в банду грабителей и мародёров. Это могло иметь далеко идущие последствия – таких  не награждали, а отдавали под трибунал и расстреливали. Комиссар – это очень хорошо понимал, потому уже приготовил донос на командира отряда в котором обвинял того в заговоре, антисоветской пропаганде (рассказывал политические анекдоты), пьянстве, разврате (сожительствовал с радистской), узурпации власти (ни во что не ставил партию и комиссара), занимаясь мародёрством развёл махновщину. Себя же он выставил героем, чуть ли не в одиночку сражающимся с  фашистской ордой и идейным борцом за чистоту партийных рядов.

Допрос фашистского коменданта дал много ценых сведений. Фашист рассказал, что возле оккупированного села вскоре начнётся большое строительство, чуть ли не бункера самого Гитлера, в город прибывают инженерные части со спецтехникой, потому там сейчас и работает бордель, в который могут попасть по пригласительным билетам, не только немцы, но и особо отличившиеся полицейские. В его документах нашлись не только факсимиле его подписи, но и печать. Вписывай в билет звание и фамилию, ставь подпись с печатью и отправляйся на разведку в бордель. Было о чем подумать. Фашиста увели и, вскоре, пришла радистка, которая сообщила, что ей удалось оживить рацию и можно выходить на связь с Центром партизанского движения. Это известие очень обрадовало комиссара и он, захватив свой донос, ушел с радисткой. Радистке пришлось много времени повозиться, пока она шифровала и отправляла донос комиссара. Но ответ пришел быстро, радистка его расшифровала и отдала комиссару. Который тут же отнёс его командиру. Центр приказывал подготовить взлётно-посадочную полосу и через неделю принять самолёт, с оружием, продуктами, группой СМЕРШа и специалистов подрывников.
- Ну и зачем нам здесь нужен СМЕРШ? – искренне удивился командир, который не знал о доносе комиссара.
- Видимо, будут выявлять предателей и немецких агентов, - высказал предположение комиссар.

 Командир задумался. Всё прояснила ему ночью радистка, после того, как выполнила возложенную на неё обязаность ППЖ.
- Этот гад комиссар, на тебя, командир, накатал донос в Центр. Летят чекисты тебя судить, - сказала она, не выбирая выражениё. – Спасать тебе свою шкуру, милый,  надо.
- Ну, шлёпнут меня. Велика важность. Ты-то чего трясёшься? – заёрзал командир.
-  Совсем дурак что ли? Совсем ничего не понимаешь!? – взвизгнула радистка. - Да они шлёпнут и меня, как неудобного свидетеля или вражеского агента. Они найдут за что. А тебя могут ещё и допросить с пристрастием, после чего тебе смерть покажется избавлением от мучений, а та, гнида комиссарская, будет и дальше со своей ишачихой, жировать.
- Похоже на то, что так и будет. Надо избавляться от комиссара и дать шифровку в Центр, что принять самолёт не сможем, потому как ведём бои с карателями, в одном из которых и пал смертью храбрых комиссар. Готовь такую шифровку. Утром её и передашь.
- А комиссар?
- Сейчас пойду с ним пообщаюсь, - засовывая наган в карман ватника, сказал командир и вышел из землянки.
 
Радистка лягла на лавку и устало закрыла глаза. Её жизнь полностью сейчас зависела от командира, она потому и связалась с ним. После войны он на ней не женится, это она понимала, но до победы ещё дожить надо. Скрипнула дверь и в землянку вошел…окровавленный комиссар. «Решили меня убить…», - прохрипел он и,  рухнув на пол, пополз к столу. Радистка побелела от страха, но быстро взяла себя в руки, достала карманный браунинг и несколько раз выстрелила в комиссара. Выстрелы прозвучали негромко и пули попав в голову комиссара, успокоили его на вечно. « Собаке, собачья смерть», - прошептала радистка.

Труп они с командиром закопали тут же в землянке. Радистка утром отправила шифровку в Центр, в которой сообщила о героической смерти комиссара и о том, как их партизанский отряд ведёт тяжелейшие бои с карателями и потому аэродром оборудовать нет никакой возможности. Центр нашел выход, они пообещала сбросить на парашютах продукты, оружие и медикменты. Нужно было зажечь на поляне сигнальные огни. На следующую ночь, костры были подготовлены и в полночь, когда послышался гул самолёта, их подожгли. Самолет, сбросив груз на парашютах, развернулся и  улетел в сторону фронта.

Костры потушили: оружие роздали партизанам, продукты отдали на кухню, медикаменты в санчасть, после чего провели партийное собрание, митинг и парад. На собрании  избрали нового комиссара - им стала радистка. Комиссарша  тут же произнесла пламенную речь в конце которой клятвенно заверила всех присутствующих, что они отомстят за комиссара, имя которого уже вписано в аналы истории, потому как подвиг его бессмертен. Из Центра пришла шифровка в которой говорилось, что павший смертью храбрых комиссар посмертно наградён партизанским орденом мужества и его вдова получит жильё в Москве, Сталинскую премию  и ей назначат пенсию союзного значения. Услышав о жилье в Москве и о Сталинской премии - к командиру выстроилась очередь из партизан, которые завалили его рапортами; они требовали  отправить их  на рискованные задания, где они могут героически погибнуть за Сталина.

- Совсем мужики сбрендили, - просматривая рапорта партизан, мрачно сказал командир. – И шо мне с этим всем делать?
- Скажи им, что на такие задания Родина направляет только членов партии, - нашла выход радистка комиссарша.
- Представляю сколько  принесут заявлений о вступлении в члены партии…
- Уже несут. Вот заявление от партизана деда Маклая. Почитай.

Командир взял у комиссарши мятый лист желтой, оберточной бумаги исписаный корявым почерком и близоруко щурясь стал разбирать каракули. «Комиссарше отряда, шлюхе Вальке Многостаночнице. Заявление от партизана, героя мира деда Мазая. Я, дед Мазай, находюсь в отряде с первых дней войны, а до неё распроклятущей я  всю свою сознательную жизнь прожил в лесу,  вдали от городов, потому просю выделить мне фатеру в Москве, а на выполнение героического задания, отправить моего внука, лоботряса Ваньку, всё равно от него в отряде нет никакого толку, только  жрёт да гадит и девок по кустам тискает. Ежели для получения премии имени дорогого нашего товарища Сталина и фатеры в Москве, надо стать коммунистом, я готов. Записуйте меня в парию. Был я у Троцкого анархистом, побуду у Сталина и коммунистом. Дата, подпись герой мира дед Мазай».
- Ну и как тебе, командир?
- Не рапорт, а готовый материал для трибунала. И шо много таких «героев» у нас в отряде? – гневно, спросил командир.
- Нет не много, но они есть, а значит, найдётся  и работа для особиста со СМЕРШа. Шлёпнут и фамилии не спросят с нами заодно. Что будем делать?
- Надо собрать всех этих анархистов-комунистов в разведывательно диверсионную группу и отправить на разведку в город, заодно они и бордель уничтожат, а повезёт так и штаб, - вынес далеко не Соломоново решение командир.- Подготовь фамилии героев.
- Сделаю. Царствие им всем небесное, - перекрестилась комиссарша.

После обеда, на поляне выстроился весь партизанский отряд. Командир Клебанов в затянутой ремнями кожаной куртке героически погибшего комиссара и в его хромовых сапогах прошелся вдоль строя и, прочистив горло, сказал зычным голосом:
- Товарищи партизаны, в этот суровый час, когда наша Родина отдавая последние силы, ведомая коммунистической партией и лично товарищем Сталиным, истекая кровью сражается на полях сражения… Мы пратизаны не имеем никакого морального права отсиживаться в тылу. Орлы!! – командир усилил голос. -  На вас устремлены все взоры нашего народа, и всех остальных закабаленных фашистами людей в Европе. Они верят, что вы ценой своих жизней их освободите и принесёте мир в их дома и страны. Впереди лежит Франция - мировая столица вин и коньяков. До каких пор, я вас спрашиваю, дорогие мои побратимы, они будут уничтожаться проклятою фашистскою ордой!? Мы тоже люди!! Поэтому, приказываю диверсионо разведывательной группе утром отправиться на разведку в город. Там в застенках публичного дома, томятся угнетаемые фашистами путаны, труженицы сексиндустрии,  их надо освободить. Состав ДРГ я объявлю завтра на утреннем построении. Тогда же озвучу задание и карты. Отвечаю на вопрос: Когда можно будет вступить в партию и совершить героический поступок? После рейда в город - и в партию вступите, и героями станете. Вперёд, товарищи! Отомстим фашистам  за нашу Родину и всю Европу. Ура, товарищи!! Вольно. Разойдись.

Партизаны разошлись и пошли по своим делам – тискать вновь прибывших баб по кустам за сиськи и лезть им под подол, благо у тех давно не было мужиков, и они с радостью загибались раком и принимали в себя всех желающих. А желающих было немало. В ход пошла бережно сбереженная для особых случаев брага. Партизаны пили сами и бабам наливали. Так что не было ничего удивительного в том, что к вечеру по лагерю шатались пьяные, которые орали матерные частушки и устраивали драки. Комиссарша сдуру полезла их разборонять, но ей набили морду и обозвав шлюхой, заперли в землянке. Командир не вмешивался, решив, что приговоренным можно и погулять напоследок. Он сам, заманив смазливую бабёнку к себе в землянку, предавался с ней плотским утехам в виде разнузданного секса. Бабёнка оказалась мастерицей по части тех утех и, выпив почти бутылку немецкого ликёра, мастерски развлекала командира во всех позах, и даже позволяла  ему иметь себя во все места. Особенно командиру понравилось трахать её в нераздолбанную задницу. Она клялась ему в вечной любви и клятвенно заверяла, что он у неё там первый. Попытка командира сбить целку ей в ухе не увенчалась успехом, хотя он очень и очень старался.

Прервала любовные забавы комиссарша - партизанская жена командира. Она ввалилась в землянку, пьянючая в хлам с синяками под глазами и, держа в руках весомый аргумент - трофейный парабелум,   потребовала именем мировой революции, прекратить пьянство и бл@дство. Потом она допила командирский ликёр и обрыгавшись выпала в осадок. Командиру ничего не оставалось, как матерясь выпровадить из землянки  партизанскую честную давалку и завалиться спать. Светало.

В тот день разведгруппа партизан в город не попала. Пришедший утром связник принес сведения,  в которых резидент советской разведки сообщал о том, что каратели вместе с власовцами и хиви окружили лесной масив, где находился лагерь партизан и готовятся к его зачистке. Не успели партизаны приготовиться к обороне, как послышался отдаленный рев моторов. Через несколько минут показались фашистские самолёты.  С рёвом они начали пикировать и через мгновения с неба  на головы партизан посыпались бомбы. Заработала вражеская артилерия. Взрывы уничтожали лагерь партизан. С треском и горохотом падали вековые сосны, взлетали в воздух партизанские землянки. Началась паника. Командир вывел отряд из-под обстрела и повёл его к болоту.  На краю болота они попали в засаду и в перестрелке отряд был уничтожен полностью. Тяжело  контуженого командира Клебанова захватили в плен. В концлагере он записался в хиви и не только охранял концлагерь, но и обслуживал печи крематория, сжигая таких же евреев, каким был сам.

После войны американцы выдали его смершевцам, которые отправили его в концлагерь на Воркуту. Бериевская амнистия его освободила, а Хрущевская оттепель полностью реабилитировала, восстановив его честное имя и через много  лет, он на встречах с призывниками и пионерами рассказывал о суровых партизанских буднях, о том, как их деды воевали.