Видение на кладбище

Сеть земли, сеть воздуха и глас тишины: видение на кладбище

Есть слова, что приходят из глубины времен, из текстов, напитанных мудростью и тайной. Они ложатся на душу, как семя на подготовленную почву, и прорастают неожиданными откровениями. Таким словом для меня стало "видение погребенных в землю", найденное в Дэвикалоттаре, жемчужине из сокровищницы Шри Раманы Махарши. Оно всколыхнуло воспоминания, заставило вернуться мыслью в те дни юности, когда кладбище было для меня не местом скорби, а пространством для… медитации.

Да, именно так. В ту пору, когда сверстники искали шумных развлечений, я находил странное, меланхоличное утешение в прогулках среди могил. Читал полустертые надписи на памятниках, представлял жизни людей, чей путь завершился здесь, под этими холмиками. Часто я присаживался на скамейку у чьего-то надгробия и просто смотрел на землю. На эту тихую, безмолвную землю, покрывавшую тайну ухода. Неосознанно, почти инстинктивно, я погружался в созерцание самой ее сути – плотной, темной, принимающей и хранящей.

Много позже я прочитал у Франца Бардона, что тибетские ламы практикуют подобное, медитируя над комком глины, стремясь проникнуть в суть элемента Земли. Сам Бардон предлагал иной путь: представить весь универсум как Землю, а себя – в ее центре, дышать ею, вбирать ее тяжесть, плотность, подружиться с ней, установить симпатическую связь (;;;;;;;;;). И мне подумалось тогда: а ведь кладбищенская земля – она особенная. Она насыщена не только тленом, но и памятью, скорбью, любовью, самой квинтэссенцией человеческого бытия. Она идеальна для того, чтобы научиться чувствовать эту симпатию, этот глубинный отклик.

С землей у меня с самого детства были отношения особые, почти мистические. Мне было пять, когда умерла бабушка, отцова мать. Помню долгую, душную поездку в поезде, опоздание, плачущих родителей и свежий могильный холмик в деревенском погосте. «Там твоя бабушка лежит, глубоко в земле», – сказали мне. И я, увидев слезы взрослых, тоже заплакал. А потом, когда первые рыдания стихли, сел на корточки и начал руками разгребать рыхлую землю. «Что ты делаешь?» – спросили меня. «Бабушку откапываю», – ответил я с детской уверенностью. Взрослые грустно улыбнулись, оттащили меня, вытерли руки. Но стоило им отвлечься, я снова принялся за свое. Я был абсолютно убежден: бабушка жива, просто земля мешает ей выйти. Надо убрать эту преграду, эту несправедливую землю – и она снова будет со мной. Но взрослые не понимали. Они снова оттащили меня и в конце концов увели от могилы, потому что я не переставал копать…

Этот детский опыт – интуитивное неприятие земли как преграды, как символа окончательности – остался со мной. И много лет спустя, уже став отцом и пережив мучительную потерю очень близкого человека, я снова вернулся на кладбище. В тот первый год я приходил на его могилу очень часто. Иногда просто сидел рядом. Иногда ложился на траву, прижимаясь к земле, пытаясь почувствовать его присутствие под ней. И медитировал. Пытался развить то самое "видение погребенных в землю".

Поначалу это были лишь смутные образы, игра воображения. Но постепенно, раз за разом, видение становилось отчетливее, глубже. Я научился проницать взглядом – не физическим, но внутренним – толщу земли. Я видел гробы, лежащие рядами под дерном. Видел истлевшие доски, полуистлевшие останки, белые черепа и кости. Иногда, поднявшись на небольшой холм и окинув взглядом кладбище, я видел его иначе. Земля под ногами словно становилась прозрачной, и все эти гробы, все эти последние пристанища, выстраивались в огромную, сложную структуру. Они были похожи на пчелиные соты или на бесчисленные ячейки, связанные между собой невидимыми нитями. Кладбище предстало мне огромной земляной сетью, уловившей мертвецов, запутавшихся в ее петлях. Да, Земля – это Сеть. Тяжелая, плотная, удерживающая.

Я выходил за ворота кладбища, возвращался в город. Мимо спешили люди, живые, суетливые, погруженные в свои дела. Ехали машины, автобусы… И я смотрел на них своим новым, преображенным, "кладбищенским" взором. И видел: они тоже пойманы. Но не землей. Их держала иная сеть – легкая, прозрачная, сотканная из воздуха. Они были подобны узелкам в этой воздушной сети. Пока она держит их – они живы, дышат, движутся. Но сеть эта так же реальна, как и та, земляная. Воздух – это тоже Сеть.
И тут пришло странное чувство – чувство власти над воздухом. Ведь я прошел курс посвящения у Бардона, постиг тайны четырех элементов, научился видеть за воздухом – Воздух, его тонкую, изначальную суть…

Снова кладбище. Я стою один. Вокруг – только могилы, кресты, тишина. Ни души на километр. Сосредоточившись, собрав всю волю, всю силу, обретенную в медитациях и постижении стихий, я поднял руки к небу. И начал возглашать над могилами слова пророка Иезекииля – слова о поле, полном сухих костей:

"И бысть на мне рука Господня, и изведе мя в Дусе Господни и постави мя среде поля: се же бяше полно костей человеческих…
…И рече ко мне: сыне человечь, оживут ли кости сия? И рекох: Господи Боже, ты веси сия.
И рече ко мне: сыне человечь, прорцы на кости сия и речеши им: кости сухия, слышите слово Господне… се, аз введу в вас дух животен…
…И прорекох, якоже заповеда ми Господь. И бысть глас внегда ми пророчествовати, и се, трус, и совокупляхуся кости, кость к кости…
…И рече ко мне: прорцы о Дусе… от четырех ветров прииди, Душе, и вдуни на мертвыя сия, и да оживут.
И прорекох, якоже повеле ми, и вниде в ня Дух жизни, и ожиша и сташа на ногах своих, собор мног зело." (Иез. 37:1-10)

Я произносил эти древние, могучие слова, вкладывая в них всю свою силу, все свое видение, всю свою власть над стихиями… Я почти ожидал, что земля содрогнется, кости загремят, и мертвые встанут из могил…

Но вместо этого… раздался Голос. Не снаружи – внутри. Голос Абсолютной Тишины. Он не звучал, но был слышен яснее любого грома. И в этой Тишине я, повинуясь древнему тексту из книги Иова, мысленно спросил: "Кто сей, утаивающий замысел…?" (Иов. 42:3). Кто скрывает истинный смысл всего этого – жизни, смерти, воскресения?

И Глас Тишины прогремел внутри меня одним-единственным словом:
"Ты!"

Ты сам – тот, кто утаивает замысел от себя. Ты сам – тот, кто держит ключ и не поворачивает его. Ты сам – преграда на пути Духа.

И тут же Молния Тишины, беззвучная, но ослепительная, ударила в сердцевину моего существа. Она сплавила воедино мое маленькое, вопрошающее «Ты» и то огромное, отвечающее «Я» Гласа. Сплавила их в Одно. В единое, всеобъемлющее «Я».

И это новое «Я» прогремело внутри и вовне:
"Да будет воля Я!"

И в это мгновение я понял. Понял не умом – всем своим существом. Понял, когда и как «оживут мертвыя сия». Не по слову пророка, не по заклинанию мага. А тогда, когда каждое «Ты», запутавшееся в сетях земли и воздуха, осознает себя как «Я». Когда воля каждого отдельного существа станет единой с Волей Того Единственного «Я», что дышит и в живых, и в мертвых.

Тогда не нужно будет пророчествовать над костями. Они сами услышат Зов. Ибо Зов будет исходить не извне, а изнутри каждой косточки, каждой пылинки, вспомнившей о своей божественной природе.

Я опустил руки. Тишина кладбища больше не казалась мертвой. Она была наполнена ожиданием этого великого Пробуждения. И я ушел оттуда другим человеком, неся в себе не власть над стихиями, а знание о Единой Воле, чей Глас звучит в Тишине.