Сознание, Небо и квадрат мудреца

Говорят, мудрецы любят чертить карты сознания. Кен Уилбер, например, предложил аккуратный квадрат, разделенный на четыре сектора: индивидуальное внутреннее («Я»), индивидуальное внешнее (тело, мозг), коллективное внутреннее (культура) и коллективное внешнее (социум). Схема элегантная, почти математическая. Но что-то в ней смущает, какая-то фундаментальная… плоскость. Где в этом квадрате небо? И почему «Я», этот изначальный центр мироздания для каждого пробуждающегося существа, смещено куда-то с оси?

Вспомним: первые проблески сознания – это ведь не схема. Это мутный, но властный гул: «Я». Окруженный туманным «не-Я», где-то там мама, другие, вещи. Но главное – «Я». Оно есть. Оно отделено. Даже от мамы, самого близкого «не-Я», источника жизни. А потом это «Я» крепнет, наливается силой, превращается в маленького тирана, требующего, чтобы мир вращался вокруг него. «Я хочу!» – и горе тому, кто встанет на пути. Истерики? О, это были не просто капризы, это были тектонические сдвиги эгоцентричной вселенной, попытки подчинить реальность воле новоявленного демиурга.

И это «Я» неразрывно связано с телом. Кожа – граница мира. Внутренности – таинственная территория. Боль – сигнализация, вопль о том, что оболочка, это внешнее «я», священна. Оно, тело, не просто сосуд – оно часть самосознания. Повреди его – и «Я» изменится. Страшная мысль. Потому пустяковая трещина в руке в детстве – это не просто боль. Это панический ужас перед ущербностью, перед необратимым изменением того «Я», которое знало себя целым. «Моя ручка, моя рученька…» – это плач не о кости, а о целостности самовосприятия. Возможно, венский доктор с бородкой увидел бы здесь искаженное эхо страха кастрации, боязнь недостачи. Но глубже – это был экзистенциальный ужас потери себя.

Потом приходят другие измерения – культура, социум. В суровые времена советской действительности это вносило особую шизофрению: сказки про Бабу-Ягу и Кощея соседствовали с портретами вождей и лозунгами о светлом будущем. Мифологии сталкивались, требуя от юного сознания невозможного – как-то увязать Ивана-царевича с пионерским галстуком. Интегральный подход, который позже предложит Уилбер, казался бы спасением – привести все сектора к гармонии на пути к Духу.

Но когда приходит зрелость и знакомство с картой Уилбера, возникает чувство… незавершенности. Чего-то катастрофически не хватает в этом четко расчерченном квадрате. Мудрецы делят людей на три типа: тех, кто никогда не смотрит в небо; тех, кто поднял голову к звездам однажды; и тех, чьи глаза всегда устремлены ввысь. Детские воспоминания: тихие летние вечера, первые звезды, и ты бродишь по двору, запрокинув голову, пытаясь взглядом пронзить темную бездну, усыпанную мерцающими искрами. Невозможно оторваться. Каким было бы сознание без этого взгляда вверх?

Поэтому квадрат Уилбера кажется плоским. Ему недостает пятого измерения, пятого сектора – Небесного. Космического. Того, что не вписывается в рамки «Я», тела, культуры или социума, но пронизывает их все.

Древние тюрки и шумеры знали это. Небо – Тенгри, DINGIR – было верховным божеством. Знак для «бога» у шумеров – это знак неба с точкой в центре. Божество, невмещаемое ни одним храмом, неизобразимое, как и еврейский Яхве (имена обоих, кстати, из четырех букв). Танах запретил изображения, но все же локализовал Присутствие в Храме. Иисус же предрек разрушение и этого последнего земного якоря, указав на поклонение в Духе и Истине – то есть, везде и нигде конкретно. Как Небо.

Сознание человека – не просто зеркало, как у животного. Оно добавляет измерения. Кошка видит книгу как предмет с запахом. Человек видит в ней портал в иные миры, мысли, эпохи. Кошка видит камень. Человек может увидеть в нем алтарь, связь с Небом, с Тенгри. Человеческое сознание способно локальному придать космическое измерение. И эта способность, кажется, напрямую связана с Небом. Оно присутствует в нас, как предустановка, как сама возможность мыслить о бесконечном. Шаманские камлания, астральные культы древности – все это не просто суеверия, это техники работы с этим пятым, небесным измерением сознания.

Кант выразил это гениально: звездное небо над головой и моральный закон внутри. Два источника благоговения. Небо – расширяет нас до бесконечности миров, почти уничтожая наше животное значение. Моральный закон – возвышает нас как мыслящих существ, открывая жизнь, независимую от материи.

Небо и Сознание. Оба – пространства. Но разные. Небо кажется самодостаточным. Сознание без Неба – неполно, заперто в квадрате. Возможно, Небо-Тенгри – это Альфа и Омега сознания, его начало и предел, потенция и акт. Они едины, как порядок идей и порядок вещей у Спинозы. Развитие сознания – это движение между этими полюсами, проекциями Тенгри внутри нас. Пространство сознания становится Тенгри лишь в единстве с Ним. Но как? Локус индивидуального сознания так же не может вместить Небо, как наперсток – океан.

И все же… Крымская ночь. Прозрачно-черное небо, звезды – яркие, живые, мерцающие. Лежишь на спине, смотришь вверх. И возникает безумное желание – влить это Небо в себя через глаза, растворить границы своего «я», выйти из черепной коробки и стать этим звездным сводом. Осознать себя как Небо. Попытка смертельно опасна – Natura non nisi parendo vincitur, природу побеждают, лишь повинуясь ей. Попытка раствориться – значит погибнуть.

И тогда, в момент этого предельного напряжения, смирения перед невозможностью слияния, происходит иное. Не выход вовне, а вход вовнутрь. В полночь Тенгри входит сам. Не как поглощающая бездна, а как… мерцание. Внутренние вспышки света в пространстве сознания, пульсирующие между Альфой и Омегой, между началом и концом. «Ничто с мерцанием, но каким мерцанием!» – как написал когда-то Кроули в своем дневнике. Возможно, это оно и было? Не растворение в Небе, а осознание Неба внутри себя, как пульсирующей основы самого сознания. Пятый сектор – не снаружи, а в самой сердцевине квадрата. Точка в центре шумерского знака DINGIR. Точка, из которой разворачивается всё.