Жаворонки и совы. Глава 41

— Сумасшедшая? Х-хэх! — ворчливо произнесла Марта, не отрываясь от чистки трубки. — Да в этом мире тот, кто ищет правды, сумасшедший и есть. Люди не любят задавать себе вопросы, а отвечать — и того меньше. Не стоит препарировать их, пытаясь заглянуть за скорлупу. Яйцо совершенно, а то, что внутри, хоть и полезно, на вид, сам знаешь, х-хэх, не очень-то аппетитно. Держись от этого подальше, мой тебе совет, прощайся всегда навсегда, смотри да помалкивай. Истина в спорах не рождается: раз споришь, значит, доказательств у тебя…, — она сложила пальцы в узнаваемую фигуру. — Да и про себя не очень-то болтай. Когда у каждого — своя история, им всё равно не до твоей. Даже если кто-то добр к тебе, у него всегда есть своё "я делаю это, потому что".
  Моя собеседница внимательно осмотрела трубку со всех сторон, сдула с неё настырный табачный мусор и положила в карман фартука. Все инструменты были тщательно вытерты и, уютно разместившись на своих местах в футляре, устало поблёскивали на бархатном ложе цвета бычьей крови. Отвечая своим мыслям, к чему она, видимо, давно привыкла, Марта продолжила:
— Бёльге они ждут, как же! Да кому вы сдались, старые дурни! Единственный прилив, способный смочить ваши иссохшие мозги — это лишняя пинта пива, которым вы каждый вечер заливаетесь по самые брови. Великая волна покорится лишь тому, кто сможет быть ещё выше, чем она — иначе её и не увидеть, даже если она появится на твоём пороге.
  Не переставая говорить, она неспешно перемещалась вокруг меня по крошечной кухне, делая привычные дела и нисколько не смущаясь присутствием нежданного гостя. Мне только и оставалось, что поворачиваться за ней на стуле, вторя стрелкам на циферблате настенных часов. Кот, имени которого я так и не узнал, потому что хозяйка обращалась к нему "ты", тактично напомнил о себе, ткнувшись ей в ногу пушистой головой. Она коротко глянула на него, сняла с полки глиняный кувшин, накрытый платком, налила молока в миску со стёршимся рисунком и, наклонившись, поманила ею кота, который уже вовсю танцевал у её ног, привставая на задние лапы. Затем Марта выпрямилась и взглянула на меня.
— Хочешь молока? — с сомнением спросила она, по-своему истолковав мой разомлевший взгляд. Улыбаясь, я отрицательно покачал головой. Мне было так хорошо здесь, в этой тесноте, у крошечной, пышущей жаром чугунки, под звуки тягучей речи и благодарного урчания безымянного кота, что больше ничего и не хотелось. Разве что ещё покопаться в старых книгах, доверху наполнявших тёмный шкаф — но мне было лень вставать.
— Здесь ведь каждый — не то, чем кажется, — продолжала Марта. — И ни для кого это не секрет. Да только все делают вид, что не их это собачье дело. Если кто и стоит внимания, так это дочь смотрителя. Хоро-ошая получилась девчонка, уж спасибо старому Ингвару, её деду. Да только и она здесь увянет, как все мы. — Она покачала головой. — Ей бы вернуться в город, пока не поздно, да только отец нипочём её не отпустит.
  Она сжала кулак и выпятила свой острый подбородок, демонстрируя крепкую Мартинову хватку.
— Разве что чудо какое случится…
  Марта испытующе взглянула на меня, то ли прикидывая, не могу ли я быть тем самым чудом, то ли проверяя, не заснул ли я от её болтовни.
— Засиделась я с тобой. Хотя, конечно, приятно поговорить, когда в тебя никто не тычет пальцем.
  Я понимающе усмехнулся и взглянул в окно. Уже совсем стемнело, и я впервые задумался, а закрывает ли Хелена по ночам двери на ключ.
— Спасибо. Если можно, я ещё как-нибудь зайду.
— А ты разве к нам надолго? Да что это я, заходи, конечно. У меня не заперто.
  Мы вышли за калитку в сопровождении кота.
— Ну, бывай.
— Спокойной ночи, Марта.
  Она лишь махнула рукой. Я медленно, чтобы глаза привыкли к темноте, побрёл по направлению к дому. 
— Эй, парень! — донеслось из темноты.
— Да? — обернулся я к двум зыбким силуэтам, отделённым от остальной тьмы слабыми лучами восходящей луны.
— Уезжай отсюда, парень, уезжай, — она приоткрыла калитку и устало махнула рукой, пропуская кота во двор. — Уезжай, пока ещё есть, о чём вспоминать с улыбкой.