Хрустальный дворец и зеркала Сулеймана

В царских чертогах, где сам воздух был насыщен ароматами восточных благовоний и вибрациями ангельских имен, сокрытых в магических алфавитах, царь Сулейман, повелитель людей, джиннов и ветров, ожидал прибытия той, чья слава шла впереди караванов — Билкис, царицы Савской. Ее ум был остер, как обсидиановый кинжал, а красота сияла так, что вызывала зависть солнца и заставляла даже звезды замереть на небе. Но Сулейман искал не только равную по блеску драгоценность. Он искал зеркало для истины, способное не только отражать, но и раскрывать суть отражённого.

Говорят, он повелел джиннам воздвигнуть дворец, подобного которому не знал даже Энох. Не из мрамора или золота, но из чистейшего хрусталя, отполированного до состояния исчезновения. Пол дворца был гладок, как поверхность замершего времени, а стены — настолько прозрачны, что казались отсутствием стен. Дворец стоял на грани между видимым и невидимым, между бытием и его отражением.

И вот настал миг. Царице Савской было сказано:

— Войди во дворец.

Она шагнула, царственная и лёгкая, как рассвет над песками. Но внезапно замерла. Под ногами раскинулся прохладный, глубокий водоём. Или — казалось, что водоём. Иллюзия была столь совершенной, что сердце пропустило удар. Инстинктивно она приподняла подол своих одежд, чтобы не замочить их в мнимой воде.

И тут раздался спокойный голос Сулеймана:

— Не бойся воды там, где её нет. Это зеркало, но не лужа. Это пол, но не земля. Это истина, выстроенная из хрусталя.

Она коснулась его ногой. Твёрдь. Не вода — но её абсолютное подобие. Отражение без искажений. Иллюзия, которая не лжёт, но показывает предел восприятия.

— Господи мой! — воскликнула Билкис. — Я причинила несправедливость своей душе.

Это было первое зеркало. Зеркало, в котором она увидела ограниченность органов чувств и признала, что то, что мы воспринимаем, не всегда то, что есть.
Но на этом испытание не окончилось.

Ранее, ещё у входа, она узнала нечто ещё более странное: её собственный трон, перенесённый из далёкой Сабы, уже стоял перед ней. Сулейман спросил:
— Таков ли трон твой?

И Билкис, вглядевшись в знакомые очертания и тонкие инкрустации, произнесла слова, которые стали предметом размышлений мудрецов на века:

— Как будто бы это он.

"Ка'аннаху хува" — "Как будто бы это он".

В этих словах — врата к тайне Творения.

Ведь если творение каждое мгновение возобновляется, как учат пророки, если материя — лишь тень форм, которые миг за мигом гаснут и возжигаются вновь, то тот ли это трон? Или — его точное подобие, воссозданное в ином времени, в ином пространстве, из иного "сейчас"? То, что мы видим как "то же самое", — на самом деле новое, словно вновь произнесённое слово, похожее на старое, но уже с другим дыханием.

И Сулейман понял, что она поняла.

Но был и третий зал. Самый потаённый.

Царицу провели в комнату без дверей, без окон, без потолка. Только зеркала. Тысячи зеркал, отражающих друг друга в бесконечность. Там она увидела себя — в каждом возрасте, в каждой возможности, в каждой судьбе. Там были Билкис, что не поехала, Билкис, что подчинилась, Билкис, что умерла в младенчестве. И Билкис, что слилась с Тенью, став её голосом.

Сулейман сказал:

— В этом зале ты не ищешь истины. Ты — её создаёшь.

— Как это возможно? — спросила она.

— Потому что ты — одно из зеркал, — ответил он. — Ты думаешь, что смотришь, но на самом деле отражаешь. То, что ты узнаёшь, уже было внутри тебя. А если не было — оно не будет узнано вовсе.

В тот момент она ощутила: мир не отражает реальность — он отражает способность её видеть.

И это был апогей: она поняла, что знание — это не накопление, а узнавание того, что всегда было. Но узнавание должно быть двойным. Узнать форму — и узнать, что она не та же, но всё ещё она.

И тогда Сулейман подвёл её к последнему зеркалу — которое не отражало её вовсе.

— Это зеркало покажет тебе то, кем ты могла бы быть, если бы не ошибалась никогда.
Она посмотрела.

И там был Свет.

Не форма, не лицо, не образ. Только сияние, наполненное именами, что не поддаются человеческому произнесению.

И тогда, наконец, она склонилась.

— Я не только причиняла себе несправедливость. Я считала справедливым лишь то, что могла постичь. А теперь — я вижу, что знание не в обладании, а в смирении перед Тем, Кто творит знание.

И с этим она предалась Господу Миров, вместе с Сулейманом.

Так стал дворец из хрусталя и зеркал не только испытанием. Но и мимом реальности.

Трон, что “как будто бы” тот же.

Вода, что “как будто бы” была.

Образ, что “как будто бы” ты сам.

И всё — лишь формы, возобновляемые каждое мгновение.

А в центре — Свет, который не отражается. Только узнаётся.