Аутодафе парение над пламенем

Слово «аутодафе» впервые ворвалось в детское сознание не из сухих страниц учебника истории, а с урока украинской литературы (уроки которой проводились на русском языке). Учительница, женщина страстная и, как теперь кажется, сама немного еретик в душе, говорила о нем сбивчиво, эмоционально, закатывая глаза и читая стихи – возможно, даже свои собственные – о кострах, о пламени, пожирающем плоть, о невообразимых мучениях. Весь урок был пропитан подспудным, липким страхом и жутким очарованием запретной темы. Буквальное значение слова тогда ускользнуло, затерялось за красочными описаниями горящих тел. Лишь годы спустя пришло осознание: actus fidei – акт веры.

Именно так – актом веры – именовали это действо его устроители, святые отцы инквизиторы. Логика их была строга и, по-своему, безупречна. Если первое крещение, погружение в воду во имя Отца и Сына и Святого Духа, оказалось недостаточным для удержания души в лоне Единой Соборной и Апостольской Церкви, если человек дерзнул совершить иной акт – actus ;;;;;;;, акт свободы выбора, акт «ереси» (что буквально и означает «выбор») – и отпал от Святого Тела Христова, то для спасения этого Тела, для сохранения его «телесного здравия», заблудшую овцу следовало подвергнуть иному крещению. Огненному. Погрузить не в воду, но в пламя, дабы выжечь скверну ереси, предотвратить заражение других членов и утвердить незыблемость единственно верного пути.

Ибо «телесное здравие» Церкви, в понимании инквизиторов, заключалось именно в единстве веры, в отсутствии самой мысли о выборе. Истинный член Тела Христова не выбирает – он верит. Он принимает данное, не подвергая его сомнению. На любые доводы разума, на любые парадоксы и противоречия у него готов ответ, освященный веками: Credo quia absurdum est – «Верую, ибо абсурдно». Вера стоит выше логики, выше разума, выше самого выбора.

Долгое время эта логика казалась непонятной, чуждой. Что за странные люди – еретики? Зачем им этот выбор, эта опасная свобода? Не проще ли верить, как все? Жить спокойно, наслаждаясь спасительным святым Телом Господним, не мучаясь сомнениями, не рискуя оказаться на костре? Неужели акт свободы выбора может быть сладостнее, притягательнее простого и надежного акта веры?

И лишь потом, медленно, приходит иное понимание. Выбор – ересь ;;;;;;; – это не просто предпочтение одного варианта другому. В своей глубинной сути, выбор – это ситуация парения. Это состояние мерахефет (;;;;;;;;;), как сказано в самом начале Книги Бытия: «И Дух Божий парил над водою». Это состояние «Между» (das Zwischen), как сказал бы Бубер, – между хаосом и порядком, между небытием и бытием, между тьмой и светом. Это точка потенциальности, где еще ничего не решено, но все возможно. Это миг, когда Дух, Сила, Принцип творения витает над бездной, готовый изречь Слово, которое положит начало всему.

Именно в этом парении, в этой свободе выбора, возможно, и кроется та сладость, та божественная искра, что влекла еретиков на костер. Они выбирали не другую веру взамен старой – они выбирали само право выбирать, само состояние парения над бездной возможностей, состояние, родственное изначальному творческому Акту. Они интуитивно ощущали, что именно в этом «Между», в этой свободе, а не в готовой вере, обитает Дух.

А потом – да, потом был вечер, и было утро, день первый, второй, третий… Было творение, был свет, был порядок, установленный Словом. Была Церковь, была Вера – структурированный мир, призванный защитить от Хаоса. Но изначальное парение, изначальная свобода выбора – она осталась там, в самом начале, как вечный соблазн, как напоминание о том, что предшествовало порядку.

И костер аутодафе – страшный парадокс! – становится местом, где эти два акта – акт веры и акт выбора – встречаются в последний, смертельный раз. Инквизиторы совершают свой actus fidei, утверждая незыблемость порядка и веры через огонь. Еретик совершает свой actus ;;;;;;;, утверждая свою свободу парения даже перед лицом смерти, выбирая огонь земной вместо отказа от огня внутреннего.

А потом наступает ночь. Ночь не только для горящего на костре, но и для тех, кто греется у его пламени. Как писал Гейне, глядя на угасающие искры в камине – образе домашнего, безопасного огня, но все же огня:

У пламени камина
В дремоте сидя, вижу,
как в пепле искры тают.
Прощайте! Навсегда!

Искры догорают. Искры выбора, искры парящего Духа, искры сомнения и поиска. Остается лишь пепел – пепел веры, лишенной свободы, пепел порядка, лишенного творческого огня. И в этой тишине, в этой наступившей ночи, уже не различить – кто победил, а кто проиграл в этой вечной драме выбора и веры. Остается лишь память о пламени и вопрос: не гаснет ли вместе с последней искрой и сам Свет?