Урановая зона Аленушка и полудрагоценный чароит

 
В наших с Еленой  книжных шкафах бережно хранится полученный из Томска  подарок  профессора Л.П.Рихвалова – сборник, посвященный 100-летию Томского политехнического института (ТПИ) и 45-летию первого выпуска геологов-редкометальщиков (так тогда называли геологов, специализирующихся на поисках и разведке урановых месторождений). Листая эту книгу  я вновь и вновь вспоминаю студенческие годы, знакомство с Еленой Хенкиной, ставшей в 1961 году моей женой, наших друзей, преподавателей, «батю» нашей урановой специальности  профессора В.К.Черепнина, соратников по группе 265 (выпуск 1960 года), геологов Сосновской экспедиции, где прошли три моих первых полевых сезона в Забайкалье  и  Якутии.
В статьях  В.И.Медведева и Л.Д.Чирцова (выпуск 1956г.), работавших в родной для меня Сосновской экспедиции (ныне «Сосновгеология»), кратко изложена история поисков урана в районе гольца Мурун. Этот, обрамленный зарослями кедрача и снежниками горный массив высотой до двух с небольшим тысяч метров расположен на стыке южной Якутии, Иркутской и Читинской областей. Границы этих регионов на карте буквально сходятся на его вершине.
В.И.Медведев вспоминает,  что в 1959 году  аэропартией №327 (начальник Зенченко В.П., старший геолог Медведев В.И.) в процессе аэропоисковых работ  в зоне сочленения Чарской глыбы с Сибирской платформой была обнаружена серия аномалий, перспективных для работ на уран. Этими работами  Сосновской экспедицией было выявлено крупное Торгойское месторождение урана, приуроченное к  зонам дробления сиенитов Мурунского массива, а также  другие рудопроявления этого металла  вдоль краевого шва Сибирской платформы. Так, пишет В.И.Медведев, начал формироваться новый ураноносный Чарский район, который  и сегодня  относится к числу перспективных на уран регионов.
Я привел  эти сведения, чтобы кратко охарактеризовать регион, где мне  летом 1959 года  довелось участвовать в наземных поисках урана.
Мой третий полевой сезон в Сосновской экспедиции - памятная для нашей семьи и, особенно нам с Еленой, моя дипломная практика 1959 года. Отмечу, что все  экспедиции Первого главка Министерства геологии СССР, занимавшегося поисками и разведкой руд радиоактивных металлов (по-сути,  одного главного тяжелого металла – урана), имели наименования, не привязанные ни к месту (по географическому признаку), ни к конкретному виду минерального сырья (в отличие от нефтяников, все экспедиции которых, например, так и назывались нефтеразведочными). Сосновская экспедиция имела штаб-квартиру в Иркутске, Березовская – в Новосибирске, Горная – в Кызыле (Тува), Волковская – в Казахстане, Кольцовская – на Северном Кавказе и т.д. И только Невская достаточно точно указывала на Ленинград, хотя работала на территории смежных областей Северо-Запада России.
Два первых полевых сезона в 1967 и 1968 годах я – студент группы 265  ГРФ ГПИ им. С.М.Кирова работал в Читинской области в районе станции Чернышевск Забайкальcкий (поиски на флангах Оловского уранового месторождения) и станции Аксеново-Зилово (поиски урана в районе хребта Хорьковый).
За два полевых сезона в одной организации ко мне студенту – дипломнику, окончившему пять курсов института («на уран» в Томске учили 5,5 лет и выпускали не летом, как всех других студентов, а на 6-м курсе – под Новый год), видимо, уже присмотрелись. В третий мой полевой сезон после короткой стажировки в поисково-съемочном отряде у Ивана Сысоева, проводившем работы в масштабе 1:25 000, главный геолог партии Алексей Михайлович Бильтаев поручили мне возглавить небольшой отряд по проведению детализационных поисковых работ на уран на выявленных  ранее аномалиях на одном из склонов  гольца Мурун.
Голец Мурун  (в переводе с якутского – нос)  можно  безошибочно найти почти на всех географических и административных картах. Он расположен на водоразделе рек Чары и Токко, в точке слияния  границ Иркутской, Читинской областей и Якутской АССР (ныне Республика Саха-Якутия).
Эта часть среднегорного Забайкалья (высота гор до двух тысяч метров) называемая Патомским нагорьем, сложена кристаллическими сланцами, известняками и кварцами, прорванными интрузивами  сиенитов и дайками гибридного состава. До высоты 1100 м горы прикрыты сосново-лиственной тайгой с густым труднопроходимым обрамлением из кедрового стланика, выше которого каменистые тундры. На северных склонах изрезанных карами гольца круглый год  сохраняется  снег.
В моем отряде, вместе с только что приехавшим в партию молодым специалистом и двумя операторами-радиометристами, работали два китайца (студенты из МГРИ), 6 горных рабочих, техник-взрывник, каюр и 11 оленей.
Рядом с нами работала группа доктора наук, квалифицированного петрографа из ВСЕГЕИ Т.В. Билибиной - жены одного из известнейших полевых  геологов Ю.А.Билибина - основателя региональной металлогении, первооткрывателя Колымского золота. Вместе с ней вместе работал Г.Н.Шапошников и еще пара специалистов имена которых не сохранились в моей памяти. Они возили с собой микроскоп, прямо в поле готовили шлифы и искали прогнозируемые в этом районе нефелиновые сиениты.
В результате  проделанных за лето поисково-разведочных  работ  наш отряд вскрыл канавами и шурфами пять рудоносных зон. Были отобраны десятки бороздовых и штуфных проб, которые в месте с замерами радиоактивности пород позволили достаточно обосновано нанести на карту рудоносные зоны.
Прибывший ко мне в отряд с инспекционной проверкой главный геофизик Вячеслав Александрович Солодовников одел радиометр и мы прошли с ним по вскрытым канавами зонам дробления сиенитов. Он с удовлетворением зафиксировал аномально высокую радиоактивность контрольного участка, осмотрел собранную мною из зоны окисления коллекцию образцов и минералов. Критику и строгие его замечания вызвали только надписи на  нашей  карте  и схемах отбора проб. В своих суждения он был категоричен:
- Развели здесь черт знает что! Что это за наименования рудоносных зон - Суриковская, Володарская, Иннокентьевская? Казбек? Аленушка? Тыкая карандашом в составленную мною  полевую карту размещения рудоносных зон он потребовал перед отправкой ее на базу партии поменять названия. Мои робкие объяснения,  что я назвал их по  имени первооткрывателя - сопровождавшего меня в маршруте, оператора-радиометриста Сурикова Володара Иннокентьевича, который фактически обнаружил  их, его не убедили.
- Откуда названия Казбек и Аленушка?- возмущенно вопрошал главный геофизик. Я не стал ему объяснять, что первую из упомянутых им зон  мы  с Володаром Суриковым назвали в честь Казбека - нашей собаки. Сказал, что радиоактивную зону «Аленушка» я нашел сам, когда с радиометром, как оператор, сопровождал в контрольном маршруте главного геолога  партии А.М. Бильтаева. После того как мы вскрыли ее на взрыв и обнаружили в зоне окисления желтые и зеленые вкрапления урановых слюдок, в том числе красивые таблитчатые кристаллы зеленого торбернита,  я посчитал, что эту найденную мною  радиоактивную зону можно  назвать своим именем. 
- Что же не назвал ее Толкачевской или Михайловской? И откуда здесь  появилась Аленушка.
 - Я начальник отряда  и присвоение моего имени новому рудопроявлению  было бы не по чину. Это могут сделать только вы или главный геолог партии. Подумав, я решил назвать открытую  новую зону «Аленушка» в честь своей любимой девушки Лены Хенкиной (я действительно иногда звал ее Аленушкой).
 Вячеслав Александрович иронично добавил: «А следующая будет «Иванушка». Смени  названия аномальных зон на привычные в нашем ведомстве обозначения: Зона №1, Зона №2, Зона №3 и так далее.»
Интересно, что кроме меня свои имена открытым рудным зонам на соседнем детализационном участке, расположенном в 10-12 км от нас, давал  геофизик Андрей Подоплелов. Первая из них получила у него название Андреевская. Сквозь завалы времени в наши дни прошли  и сохранились на изданных картах только два из данных нами названий зон. На 41 странице опубликованной в  Санкт-Петербурге в 2021 году книги Ю.Б.Миронова, А.М.Карпунина, В.З.Фукс «Торий. Металлогения, минерально - сырьевая база, перспективы использования» приводится составленная Сосновской экспедицией карте Торгойского урано-ториевого месторождения.  Все рудоносные зоны этого месторождения на карте объединены в два участка промышленной  минерализации. Один из них, называемый  Иннокентьевским. В этом названии сохранилось отчество моего маршрутного геофизика-оператора Володара Иннокентьевича Сурикова. Это справедливо, так как Иннокентьевская зона была самой мощной и наиболее радиоактивной. Другой участок Торгойского месторождения называется Андреевским. Он сохранил название открытой Андреем Подоплеловым Андреевской рудной зоны. Названия других моих зон, в том числе и «Аленушку», поглотило время.
Продолжить работу по разведке открытых при моем участии рудных зон гольца Мурун мне, к сожалению, не пришлось. Весь наш томский выпуск инженеров - уранщиков (18 человек)  направили на поиски других видов минерального сырья. Я был направлен в Красноярское территориальное геологическое управление.
В начале лета 1959 года из Олекминска, куда я из Иркутска прилетел через Киренск на привычном труженике Севера  - «Кукурузнике»(АН-2), до места работ нашей партии мы добирались на 25-тонной самоходной барже сначала по реке Лене, затем 18 километров по реке Олекме и потом  407  километров по реке Чара, до впадения в нее реки Жуя. Баржа в Олекминске приняла на борт несколько машин кирпича, упаковки шифера, стройматериалы, продукты питания и упакованного в брезентовые мешки имущества. Измученные монотонной работой по погрузке кирпича, который надо было сначала перекидать на машину, а на берегу по цепочке опустить в трюм баржи мы с китайцами с удовольствием разлеглись на покрытых оленьими шкурами крышках трюма и с интересом озирали проплывающие мимо нас берега.
Из подбазы партии в Усть-Жуе я  вместе со студентами-китайцами добирался к подножью гольца Мурун на переданных из армии в народное хозяйство САУ (самоходных артиллерийский установках). Точнее на их ходовой основе, снабженной двумя бензиновыми двигателями. Облегченный военный вездеход, без пушки и верхней брони, замененной на листовое железо, имел много преимуществ перед, используемым в геологических партиях  региона, тракторах  С-100 и оленями, прежде всего, - в скорости. Он имел так же и два серьезных недостатка: необходимость строгой синхронности работы двух бензиновых двигателей и узкие траки, которые часто прорезали подтаявшие мерзлые грунты.
Брюки в роли стакана воды
Жизнь неоднократно подтверждала, что результат ожидаемого события зависит порой (как картинка в калейдоскопе) от непредсказуемого совпадения многих случайностей.
Предлагаемый вашему вниманию рассказ о роли темно-синих штапельных брюк в судьбе нашей  с Еленой семьи в моих геологических открытиях,  по мотивам напоминает события пьесы Эжена Скиба «Стакан воды».  В этой пьесе, хорошо знакомой  мне с детства, проведенного за кулисами Магнитогорского драмтеатра, стакан воды, неловко поданный герцогиней Мальборо королеве Англии, показан (хотите верьте - хотите нет) как основная причина заключенного в 1713 году между Францией и Англией Утрехтского мира.
В нашем случае мои брюки  стали предтечей  не только открытия уранового проявления и  месторождения чароита, но и как лакмусовая бумажка вскрыли  и проверили  «химию» наших  с  Леной  отношений.
Два предыдущих полевых сезонов в партиях Сосновской экспедиции мне приходилось начинать маршруты  в спецодежде  случайных размеров. У завхоза партии на складе, как правило, накапливались куртки (энцефалитки) и брюки  либо очень больших, либо самых  малых размеров. Безразмерная энцефалитка – не помеха. В некоторых случаях это даже преимущество. Я носил ее не переделывая весь полевой сезон. Брюки – другое дело. Они не должны сваливаться с моего худого торса и быть непропорционально длинными. Время, потраченное на подгонку брюк  вручную  не гарантировало качество. Поэтому, собираясь на преддипломную практику, я  заранее купил в томском универмаге сшитые из плотной ткани синие  брюки. Лена любезно согласилась их ушить и укоротить. Этим синим штанам было суждено  радикально  вмешаться  в мою судьбу. Мы с Леной условились, что она принесет эти брюки мне на вокзал, к отходу поезда.
На третью практику в Сосновскую экспедицию я и еще два студента  нашей группы отправлялись в начале лета 1959 года поездом, по известному маршруту Томск –Тайга - Иркутск. В назначенное время мои  попутчики (Виталий Мустафин и Владимир Леонов) без опозданий пришли на станцию Томск-1 и загрузились в вагон пригородного поезда. Я  вместе с провожавшими меня Виктором Пановым и Сашей Лоскутовым остался на пироне. Мы ждали прихода Лены, которая  должна была поцеловать меня на прощанье и вручить подшитые брюки. Время шло, а Лены  все не было. Не дождавшись ее я запрыгнул на подножку уже тронувшегося в путь поезда.
С этого момента события в Томске и в поезде пошли по различным сценариям. Появившаяся на станции Лена, которая смогла увидеть только огни уходящего поезда залилась слезами. Витька ее успокаивал, а Саша предложил догнать поезд на его мотоцикле. Слава Богу, у них хватило ума отказаться от гонки вдоль шпал. Парни проводили Лену до ее общежития.
Когда я рассказывал эту историю своим детям и внукам, они в один голос прежде всего интересовались дальнейшей судьбой моих брюк.
- Какие, к черту брюки, - говорил я.  Под стук колес я мысленно перебирал причины, из-за которых любимая девушка не смогла прийти на вокзал, чтобы проводить  меня.  В момент когда поезд остановился на промежуточной станции Межениновка я схватил свой рюкзак и  перескочил в вагон встречного поезда. Я успел крикнуть Виталию Мустафину, что догоню их в Иркутске. В тот момент я думал, что пара дней туда-сюда ничего не решают. Для меня представлялось немыслимым уехать не попрощавшись с любимой и оставить  Лену, расстроенную своим опозданием  на  мои проводы.
На прямой вопрос моих детей и внуков: «Почему ты спрыгнул с поезда и вернулся в Томск?» я без запинки отвечаю: «Конечно из-за брюк», Не буду же я в самом деле  им рассказывать, как расстроило и встревожило  меня отсутствие Лены  среди провожавших меня друзей. Не знал, право, что и думать.  И меньше всего заботился  при этом об  оставшихся в Томске брюках.  Остро понимал, что опоздание Лены н вокзал может стать для нее долгоиграющей травмой. Да и сам я был расстроен почти до слез.
Увидев  в окно на станции Межениновке, что на соседний путь подошел встречный поезд, я попрощался с попутчиками, сказал, что догоню их а Иркутске  и  выскочил из своего вагона.  На вокзале в Томске, конечно, никого уже не было. Добравшись до своего общежития я забросил рюкзак в пустую свою комнату и направился через двор к общежитию механиков. Лена в этот момент (по ее рассказу) полоскала  холодной водой распухшее от слез лицо. Окна туалета выходили во двор и заметившая меня ее верная подруга Алька вдруг закричала: «Посмотри, к общаге  идет Мишка!» Лена подумала, что Алька хочет таким ложным известием прервать ее траур. Но Алька развернув ее лицом к окну и ткнула рукой в мою сторону.
Хорошо помню нашу встречу, объятия и совершенно не помню о чем мы говорили. Мы провели с ней ночь в моей комнате; легли спать, накрыв железную сетку моей кровати газетами; положили под голову мой рюкзак и провалились в сон. Пережитый стресс иссушил наши нервы и мы не только моментально заснули, но и проспали обнявшись до самого утра.  Если бы Ленина мама Хена Геселевна могла бы увидеть, что ее дочка уснула в объятьях геолога (все они, по ее мнению, были бабниками и пьяницами) она бы сошла наверное с ума. Мама еще не знала, что мы, как оказалось, любим друг друга. Утром я уговорил Лену  не провожать меня до вокзала и забрав у нее свои подшитые брюки, поехал с пересадкой на станции Тайга до Иркутска.
Есть такая песня «Ничто на земле не проходит бесследно..». Последствия моей задержки в пути были  не смертельными, но достаточно для меня неприятными. Вместо заявленного по приглашению Владимира Шлейдера и обещанного мне Забайкалья, где я успешно проработал два предыдущих полевых сезона, меня направили  в партию, формируемую  в Якутии. О длинном пути к месту работ я уже писал.
Напомню, что с начала  был полет по маршруту Иркутск – Киренск - Олекминск, затем  - на самоходной  барже по рекам Лене, Олекме и Чаре до Усть-Жуи. Далее на вездеходе  - до базы парии, базирующейся  у  подножья гольца Мурун.
Александра Алексеевна Скоморохова и  Андрей Михайлович Ланганс
В  Иркутске, покинув поезд Москва-Пекин, я остановился на пару дней в общежитии областного драматического театра (ул. Свердлова, 27)  в семье знакомых мне еще по Магнитогорску  артистов Андрея Михайловича Ланганс и Александры Алексеевны Скомороховой. В жизни нашей семьи они однажды экспромтом сыграли роль, которую сегодня  надо показывать  в театре. Считаю своим долгом более подробно рассказать об этом памятном до сих пор  житейском случае.
Летом 1945 года наша семья (мама – Ефросиния Ивановна, сестра Татьяна и я) возвратились в Магнитогорск из города Калуги. В 1943 году, как только этот город был освобожден от немецко-фашистских захватчиков, мама по приглашению  своей старшей сестры Наташи решила вернуться в родной для нее и моего отца город. После получения известия, о том, что папа ( лейтенант командир взвода 671 стрелкового полка Толкачев Владимир Константинович) пропал без вести во время боев под Сталинградом, мама решила вернуться в Калугу. Она не верила в его смерть и думала, что в случае тяжелого ранения он вернется не в Магнитогорск, где его знали как талантливого артиста и режиссера, а приедет в семью Толкачевых, к своей маме и сестрам живущим в Калуге на улице Баумана, 33. Можно сказать, что это решение для нашей семьи в итоге обернулось серьезными потерями. В Магнитогорске осталась благоустроенное жилье, мебель, многие личные вещи и посуда, а также рукописные и архивные материалы отца. В 1944-1945 годах мы смогли выжить  в разрушенной войной Калуге только благодаря поддержке и помощи мамы (моей бабушки Глафиры) и сестер отца (Нади, Ольги и Марии). Вернуться в Магнитогорск по вызову Магнитогорского драматического театра мы с мамой смогли только  после победы, где-то в начале лета 1945 года.
По приезду в Магнитогорск, прямо с поезда мы направились в театр. До сих пор хорошо помню события этого дня. В фойе театра, где мы присели на свои узлы и чемодан, пришел директор, сбежали артисты, у которых днем шла репетиция. Директор распорядился, чтобы маму приняли на работу в костюмерный цех, ей сразу же выдали аванс.  Многие артисты, которые знали папу  и маму (она работала театральной портнихой) еще с времен предтечи театра  - ТРАМа (театра рабочей молодежи),  принесли нам из буфета какую-то еду. Нас доброжелательно расспрашивали про  судьбу отца, про нашу жизнь в Калуге. Я не сразу тогда понял, что   ни дирекция, ни артисты не знали в этот момент,  как решить наш  жилищный вопрос. Свободных мест в общежитии театра не оказалось. Наше прежнее жилье давно было занято. Затянувшийся период взаимного интереса постепенно угасал и часть людей потянулись на свои рабочие места.
В этот момент тетя Шура Скоморохова и ее муж Андрей Михайлович Ланганс, без каких либо просьб с нашей стороны, молча взяли в руки наши пожитки и повели нас к себе домой. Они жили неподалеку от театра, в расположенном на переулке Рубинштейна,  так называемом, доме Горсовета. В коммунальной квартире им принадлежали две проходные комнаты. В одной из них они разместили нас с мамой и Татьяной, в другой стали жить сами с дочкой Нелей. В этой же квартире, окна которой были почти на уровне земли, жили еще четыре человека семьи музыканта Василюк и главный художник театра Петр Петрович Томиловский. Кухня, коридор и туалет были общими.
В наши дни, когда в  наши души  вселился старый лозунг англичан (мой дом – моя крепость), трудно представить, что я мог бы сейчас вот так просто, как  А.М.Ланганс и А.А.Скоморохова, взять к себе на постой чужую чью-то семью. Господи, как мы все изменились за прошедшее время. Они ведь не просто предоставили нам жилплощадь, а приняли на себя   необходимость ежедневной реальной помощи семье, у которой не было ни мебели, ни посуды, ни даже смены постельного белья.
Осенью 1945 года я пошел в первый класс Магнитогорской школы №8.  Андрей Михайлович контролировал мои домашние задания и порой превращал их в розыгрыш. Он требовал, чтобы я громко и четко читал Букварь. «Ра - ма, Шур - ра», повторял я вслед за ним. «Громче»,- требовал он, «Еще громче». На мой истошный крик: «Шу-ра!» из кухни к нам в комнату вбегала тетя Шура. Они с мамой готовили на кухне пельмени. На ее вопрос: «В чем дело?» дядя Андрей говорил, что мы заняты уроками  и просил ее нас по пустякам не беспокоить. И мы с ним и тетей Шурой весело хохотали. Через полгода они уехали на работу в Иркутский драмтеатр и мы  разместились в их двух смежных комнатах уже с большим комфортом.
Светлую память о заслуженном артисте РСФСР  Андрее Михайловиче Ланганс – этническом немце, который  был участником Великой отечественной войны и его жене Александре Алексеевне Скомороховой я пронес через всю жизнь. В ней, в  привязке к Иркутску, причудливо сплелись  три сезона моей полевой работы на уран в Сосновской экспедиции и общение с семьей  любезных мне А.М.Ланганс и А.А.Скомороховой. Будь земля им пухом.

Промозглой холодной осенью 1959 года, закончив все дела у подножья Муруна, мне удалось получить место  в прорвавшемся  к нам сквозь хмари туч вертолете МИ-1 и вместе с уже упомянутыми выше Т.В.Билибиной и Г.В.Шапошниковым добраться  до Усть-Жуи, а затем на АН-2, стартовавшем с галечниковой отмели р. Чары, через Олекминск, Киренск прибыть в  Иркутск. Отчитавшись в конторе Сосновской экспедиции о преддипломной практике,
я с комфортом расположился в купе скорого поезда Пекин-Москва (фирменный стиль богатых студентов-дипломников) отбыл из Иркутска до станции Тайга - пересыльного пункта всех иногородних томских студентов и возвратился в Томск.
В пути я думал прежде всего о том, как доставить в институт хрупкие зеленые слюдки радиоактивного торбернита. Их из нашей дипломной комнаты в 10-ом корпусе В.К.Черепнин  безжалостно выдворил в хранилище радиоактивных материалов. Образцы и полевые наблюдения послужили основой дипломного проекта, посвященного открытым  летом 1959 года урановым проявлениям. На этом открытии в районе гольца Мурун моя работа в Южной Якутии на уран закончилась.

Чароит
В небольшом наборе любимых Еленой украшений, среди подвесок, колец, сережек и брошек  особое место занимал чароит. Этот фиолетовый полудрагоценный  поделочный камень прикоснулся  однажды и к моей жизни. И произошло это как и в истории с открытием уранового проявления из-за  тех же самых синих подшитых Еленой брюк.
Рассказывая об особенностях открытия этого красивого минерального образования целесообразно еще раз подчеркнуть, что на работу в Якутию в район гольца Мурун я попал из-за позднего прибытия на дипломную практику. Если бы я приехал в Сосновскую экспедицию на два дня раньше, то поехал бы не в Якутию, а в желанное для меня Забайкалье. И никогда бы в жизни не встретил в маршруте этот сиреневый камень.
После напугавшей меня встречи в одном из маршрутов с медведем, когда в попытке разжечь костерок я спалил свою белую куртку, я постоянно носил с собой 200-грамовую «шашку» аммонала и взрыватель. Наивно верил, что успею поджечь запал и взрывом отпугнуть зверя. Медведи мне больше не попадались, а я несколько раз закладками взрывчатки расчищал обнажения пород. На этот раз скальный выход брекчиевидной породы после взрыва  удивил меня необычным сиреневатым цветом.
В своем полевом дневнике я условно обозначил вскрытую мной  необычную породу, получившую через много лет свое нынешнее романтичное название - чароит, как антофиллит-асбест(?). Спутанно-волокнистая структура обломков серого с поверхности, расщепляющегося по кромке на минерализованные волокна, сиреневатого и свежем сколе  камня напоминала брекчию звездчатых кристаллов антофиллита и волокнистого асбеста. Залегала эта минеральная брекчия в виде плитчатых, похожих на сланцы ребристых «волн». Учитывая необычный крупнокристаллический облик этой породы и в целом повышенную её радиоактивность, я задал «в крест простирания» зоны «антофиллит-асбеста» металлометрический профиль, отобрал пару крупных образцов породы и взял несколько десятков проб на спектральный анализ.
Собранные в маршруте образцы я выложил на стеллажи полевой базы Мурунской
партии Сосновской экспедиции, сдал книжки полевых дневников, карты, а также другие материалы старшему геологу Юрию Рогову и попросил работавших в полевой лаборатории минералога Галину Ченских и петрографа Веру Рогову внимательно посмотреть найденные мною  минеральные брекчиевидные образования.
Я не забыл про странную брекчию «антофиллит-асбеста» и где-то уже через год занес в свой дневник в раздел «Идеи» краткую запись: Якутия, голец Мурун – антофиллит - асбест(?) , щелочной пегматит(?). О судьбе образцов отобранной мною породы мне долго не было ничего не известно.
Позднее, из интернета я узнал, что эта брекчивидная порода, названная в честь реки Чары (притока реки Олекмы) чароитом  была впервые найдена в 1948 году геологом В.Г.Дитмаром, который назвал ее тогда куммингтонитовым сланцем. В Википедии написано, что промышленное месторождение чароита было открыто в 1960 году Верой и Юрием Роговыми. В 1973 году из него сделали первые ювелирные украшения. В процессе многолетних  исследований  в  чароитовых породах нашли около  сорока известных и новых минералов.
Открытие в 1959 году Торгойского уранового рудопроявления (зона «Аленушка») и поисковое счастье прикосновения к месторождению чароита (переданных  Вере Роговой «странных» образцов неизвестной породы) в моих рассказах всегда представляются   закономерными  последствиями «приключений» подшитых Леной моих брюк, ее опоздания на вокзал, моего прыжка с поезда на поезд в Межениновке  и серии связанных с ними событий.
Понимая, что это, видимо, - нереально, я все-таки мечтал, что когда-нибудь вернусь в места, отмеченные в моих записных книжках и окончательно разберусь - раскрою их тайну. За сорок лет подобных записей накопилось немало. Точки-загадки остались и в Хакассии, где я был на первой своей практике в группе, возглавляемой профессором Ю.А.Кузнецовым и Г.В.Поляковым вместе с Александром Телешевым и Виктором Пановым; в Забайкалье на «третьей точке» в районе хребта Хорьковый, где заложенная мною скважина подсекла урановое рудопроявление; на выявленных  на отрогах Муруна радиоактивных зонах; в районе Туганского ильменит-цирконового месторождения в Томской области, где были найдены мелкие алмазы, но не установлены коренные источники этого ценного сырья; во Вьетнаме в районе деревни Бань Инь, где в маршруте были обнаружены россыпи касситерита; на Северном Тимане, где не был получен ясный ответ о золотоносности черносланцевых толщ; в Мезенской Пижме, где на стыке с землями Республики Коми есть предпосылки на поиски алмазов; в Австралии на поющих песках Волонгонга, где мы были в 1976 году вместе с А.Л.и Ф.Т. Яншиными и не нашли тогда ответа на вопрос о причине мелодичного их звучания; на Северном Тимане, где не до конца выяснены перспективы промышленной рудоносности платиноносных медно-никелиевых «сигнальных трубок»; в Канаде в районе города Еллоунайф, где во время прогулки  я нашел золотоносную жилку кварца с видимым золотом; на шельфе Сахалина, где не проверена высказанная мною со товарищи гипотеза о поисках нефти в серпентинитах; на черных ильменитовых пляжных песках Тасманова моря в Новой Зеландии да мало ли еще где...
Геологоразведка - прекрасная возможность посмотреть мир! Посмотрел, записал, а вот вернусь ли еще когда - большой вопрос. Но до сих пор надеюсь, что вернусь и обязательно открою что-то новое.  Надо только выучиться ждать.....