Жук с колокольчиком

– Глеб, это ультиматум: ты должен написать что-нибудь!

– А что, если не напишу? И с чего это я Глеб? Меня зовут…

Приступ паники иногда бывает полезен, в чем вам не признается ни один психоаналитик. А что лучше к ней ведет, нежели осознание того, что бессознательное тебя сделало своим рабом и хлестнуло плетью полной дезориентации, которую обнаруживаешь вдруг и к которой, конечно, не готов? Как вообще можно быть готовым к спонтанной потери памяти, когда ты даже не можешь вспомнить, случалось с тобой раньше это или впервые?

– Глеб, я не буду повторять.

– И не повторяй, – не сдавался наш герой, мучительно пытаясь заглянуть внутрь, чтобы обнаружить что-нибудь знакомое.

Вокруг, впрочем, тоже все казалось непривычным. Комната с фиолетовыми шторами. Ярко-желтая полоса на паркетном лаке, пробивавшаяся между ними. За окном играла зелень на сквозняке, и единственное, что ловило ухо, кроме этого несносного понуждающего голоса, – ее неумолчный шепот.

Мысли прыгали как безумные и слова свивались словно змеи в клубок. В его отвратительной и непостоянной форме что-то угадывалось. Он был новой историей, писавшей саму себя.

Вот уже проглядывали за кронами каменные башни, и рыцарь в грязном плаще, придерживая поводья левой рукой, правой волочил обтрепавшееся знамя с драконом на алом фоне. Дракон скалился и выпячивал зоб. Невозможная нелепая тварь, придуманная людьми, никогда не существовавшая и не приспособленная к бытию как небесный купол и антиподы.

Дорогу перед рыцарем загораживали рогатки, за которыми стоял человек с копьем, с мутным взглядом под копной спутавшихся волос, выбивавшихся из-под кожаного шлема. Неясно было, беспокоил его пришелец или нет. Скорее, нет – копейщик продолжал откусывать от ломтя черный хлеб и смотрел без выражения на фигуру всадника, так будто он был частью пейзажа.

Потому, наверное, что не видел мертвого на мертвом коне.

Решив до выяснения оставаться Глебом, человек в комнате с фиолетовыми шторами огляделся вокруг и нашел, что обставлена она с безупречным вкусом дорогой, находящейся в отменном состоянии мебелью, что окно до пола имеет выход на широкий и приятный балкон, и что в смежной комнате в кресле сидит совершенно незнакомая дама лет тридцати в шелковом домашнем халате, читающая цветной журнал.

В смущении, не представляя, что ответить, если к нему будет вопрос, нареченный Глебом спешно ретировался, надеясь оставаться незамеченным до тех пор, по крайней мере, пока не разберется с обстоятельствами или они сами с ним не разберутся каким-то образом.

Дама, к счастью, была захвачена чтением и не подняла взгляда.

Глеб подумал, уж не ей ли принадлежит невозможный голос, с которого началась эта катавасия, но решил, что скорее нет: голос приставал даме гораздо старше, привычной давать команды – офицеру или учительнице. Образ в кресле не вязался с ним ни в малейшей мере.

Глеб пересек комнату, отметив про себя, что из громадного аквариума на тумбе сквозь стекло на него смотрит лангуст. А поверх лангуста дрейфует дюжина разноцветных рыб, увесистых, оснащенных длинными плавниками.

В следующей зале, меньшей по размеру, убранной гораздо скромнее, находился накрытый стол с легкими закусками и хрустальными графинами с узким горлом, наполненными соблазнительными наливками.

Через силу Глеб миновал ее, ни пальцем не притронувшись к яствам.