Три Грации в Америке и в России

         Три Грации (в Америке и в России)

    Три Грации – это моя тема в последние двадцать лет.

    О Трех Грациях в свете Новой хронологии мною написана книга и подобрана коллекция слайдов. Все это есть на сайте Ирины Колосковой.

    Но здесь два рассказа от Кирилла Лучкина и Ирины Тимофеевой про Анну Петровну и Нарциссу Витман – двух американских Граций из XIX века. Хотелось, чтобы эти рассказы были прочитаны не только мной … Хотелось найти и присоединить к ним и третью американскую Грацию – казалось, что подойдут Скарлет о Хара или Мерлин Монро. Но здесь третья американская Грация – уже из XXI века, вернее, здесь стихотворение о ней, отчасти фривольное стихотворение …

    И, наконец, Три Грации из России, вернее еще из СССР, – это рассказ Василия Шукшина. И еще одно стихотворение – из «Сермяжной ПРАВДЫ».
 

     «Истории от Кирилла». Сиэтл, 2021

     Анна Петровна

     Я уже писал об индейском племени Квилиут, живущем на побережье Тихого океана недалеко от Сиэтла – того самого племени, где, если верить роману Стефани Майер «Новая луна», чуть ли не все мужчины поголовно – волки-оборотни. Теперь настал черед коснуться этого племени еще раз. Ведь волею судьбы с индейцами этого племени пересеклась жизнь первой белой женщины, ступившей на землю близ Сиэтла – юной Анны Петровны Булыгиной. Да-да, первой белой женщиной, ступившей на эту землю, была Анна Петровна.    
     У здешних историков нет по этому поводу ни малейших разногласий. Однако, обо всем по порядку.

     Наверное, я бы никогда не узнал об этой истории, если бы однажды мы не поехали в национальный парк Олимпия, что расположен к западу от Сиэтла, на берегах Тихого океана. Там, устремляясь с гор в океан, протекает река Хо. Двигаясь на машине по дороге, идущей вдоль берега этой речки, я внезапно заметил на лесистой обочине табличку: «Беседка памяти кораблекрушения «Св. Николая».

     Заинтригованный, я остановил машину, и мы подошли к простой, сложенной из деревянного бруса беседке, окруженной деревьями. Зайдя внутрь, мы обомлели – на стенах, заключенные под стекло, находились материалы о приключениях в этом самом лесу двести лет назад … русских людей. И была там картина с изображенной на ней молодой симпатичной женщиной в старинном платье с оборками, и в чепце. Anna Petrovna – гласила надпись под картиной.

     Разумеется, я тут же решил разузнать об этих событиях всё, что только возможно. Это было не так-то просто. Как оказалось, существует всего два источника сведений о них: рассказ участника событий Тимофея Тараканова, записанный на Аляске знаменитым капитаном и литератором Головниным; и изустное предание племени Квилиут, передающееся из поколения в поколение уже двести лет. Сведения этих двух источников в главном и в большинстве деталей полностью совпадают, что говорит об их надежности. Слово в слово изучив рассказ Тимофея Тараканова и предание племени Квилиут, позволю себе кратко рассказать вам об этих удивительных событиях, о смысле которых стоит глубоко задуматься.

     Но вначале давайте перенесемся на двести с лишним лет назад. 1808 год, правление в России Александра I. Девятнадцать лет назад первым президентом Соединенных штатов избран Джордж Вашингтон. Аляска – российская территория. Александр I дает карт-бланш на освоение Аляски акционерной Русской американской компании, глава которой, купец Александр Баранов, является одновременно и правителем Аляски (компания, как можно ошибочно подумать по ее названию, не имеет никакого отношения к Соединенным Штатам).
 
     Русские основали на Аляске поселения Кадьяк и Ситка, не считая более мелких, и занимаются здесь промыслом – добычей шкур пушного зверя, и самый ценный мех – это морского бобра (калана). Зверя добывают в море на алеутских байдарах, сделанных из деревянного каркаса и тюленьих шкур, русские промышленники  вместе с алеутами.

     Пушнина – главное в то время богатство этих краев (золото еще не нашли). Именно за шкурами морского бобра, начав его добычу с Камчатки и продвигаясь на восток по Алеутским островам, русские изначально и пришли на Аляску. В Северной Америке пушной бизнес начали еще французы, затем к ним присоединились англичане, основав для этого знаменитую Компанию Гудзонова залива, и наконец, появились американские «бостонские шкипера». Бостон был тогда крупнейшим портом в Америке, и любых капитанов на Аляске называли тогда «бостонцами». Американцы закупали в Бостоне промышленные товары (в том числе и ружья с порохом), везли их на Аляску и меняли у алеутов и индейцев на пушнину, а пушнину везли на юг Китая, в порт Кантон, где меняли на фарфор, шелк и чай (или продавали за серебро и золото), а потом возвращались в Бостон. Этот круг занимал месяцы и приносил огромные прибыли. Так формировались частные стартовые капиталы, которые вкладывались в промышленность Америки.

     Русские, в отличии от англичан и американцев, которые предоставляли добывать морского бобра местным, а потом скупали у них шкуры, стали, наряду с этим, добывать этого милейшего зверя сами, а потом привлекли к этому алеутов, организовав из них бригады, а сами став их «бригадирами». Сбывали шкуры русские тоже в Китай, только через город Кяхта в Монголии, а доходы шли в основном в государственную казну.

* Тогда промышленниками называли тех, кто промышлял на пушного зверя.

      Алеуты живут на западе Аляски, в том числе и на островах, а восточнее и  южнее начинается территория индейского племени Тлинкит. Русские простерли свои владения на Аляске на земли и тех, и других. И те, и другие сопротивлялись, и с теми, и с другими были кровавые стычки. Но, все же алеуты и индейцы по своему характеру – совершенно разные народы. Например, алеутов удалось массово крестить, и многие из них вплоть до наших дней остались православными, даже когда Аляска американская. А со временем алеуты стали промышленной, рабочей и даже порою военной силой русских на Аляске. «Военной силой против кого?» - спросите вы. Против индейцев, с которыми у алеутов были сложные отношения.
Ведь с индейцами была совсем другая история. Те встретили приход русских на их земли куда враждебнее, а уж о крещении и работе на русских, за редкими исключениями, не было и речи.
      Наконец, массовая добыча русскими промышленниками морского бобра на индейском побережье, из-за которого продававшие шкуры американцам индейцы стали резко терять свои доходы, привела к русско-индейской войне.
      В 1804 году индейцы племени Тлинкит взяли крепость русских в Ситке и перебили почти всех ее обитателей, захватив остальных в плен. Не забывайте, что, кроме лук и стрел, у индейцев Тлинкит к тому времени были уже и ружья. Только через два года, подтянув с Дальнего Востока подкрепления, русские отвоевали Ситку. Но, индейцы сожгли другое поселение русских – Якутат, снова убив там почти всех жителей (сумевших бежать спас американский капитан, взяв их на борт).
      Правитель Аляски Баранов ответил на это новым походом и приказом убивать всех тлинкитов на месте. Вот так и воевали. Кстати, русские тогда звали индейцев не «индейцами», а калошами или калюжами, позаимствовав это слово у алеутов, а индейцы звали русских не «бледнолицыми», а странниками, или скитальцами – так они звали, и зовут по сей день, всех белых людей.

      Между прочим, примирение между русскими и тлинкитами состоялось только … 3 октября 2004 года! Его заключили на Аляске у тотемных столбов племени Тлинкит приехавший из России потомок Баранова и вождь племени. В 2017 году в центре Ситки на средства двух белых американцев был установлен бронзовый памятник правителю русской Аляски Александру Баранову. Но его два раза оскверняли индейцы, а в 2020 году на волне движения «Жизни черных имеют значение» решением городского совета Ситки он был убран из центра в исторический музей в связи с тем, что Баранов, хотя и «оставил незабываемый след в истории Ситки», но «руководил порабощением, убийствами и грабежом местного населения», а индейцы называли его «Бессердечным».

     Тлинкиты, торгуя с американцами, отказывались продавать русским шкуры морского бобра, а добывать его самим вдоль побережья тлинкитов было для русских, как вы понимаете, крайне опасно – для защиты байдар промышленников от нападения постоянно требовалось присутствие кораблей с пушками. Вот тогда-то Баранов и решил обойти территорию тлинкитов, послать экспедицию в более южные края, в Орегон, и найти там новые места для добычи морского бобра, найти другие племена индейцев, которые, возможно, будут не так враждебны, и у которых можно будет закупать шкуры. Предполагалось, что экспедиция сможет заложить русский форт где-нибудь в районе впадения в океан реки Колумбия, а там и земли вокруг форта можно будет со временем объявить российскими.
      Во исполнение этого замысла 29 сентября 1808 года по приказу Баранова к берегам Орегона отправляются два корабля – «Кадьяк» и «Св. Николай». Они пошли, как ни странно, порознь, поэтому вся последующая история касается только «Св. Николая». История этого корабля такова.
      В 1806 году Баранов велит двум русским промышленникам, Тимофею Тараканову и Павлу Слободчикову, взять с собой по бригаде алеутов и отправиться на американских кораблях в Калифорнию за морским бобром. Добыча в этих случаях делилась в определенной пропорции между американцами и русскими. В Калифорнии Слободчиков жестоко поссорился с капитаном Джонатаном Виншипом и вынужден был покинуть его корабль. За 150 шкур морского бобра – свою долю за поход – он купил себе шхуну, построенную на Гавайях, назвал ее «Св. Николаем», и на ней и вернулся на Аляску. Обратим внимание, что Тимофей Тараканов, в отличие от своего товарища, сумел обойтись без ссор и проблем.

      И вот теперь «Св. Николай» с командой в 22 человека отправлялся в новый поход, теперь уже не на промысел, а на куда более важное дело – на разведку новых земель для русских. Командовал шхуной штурман Николай Булыгин.
      Человеком №2 после него был тот самый Тимофей Тараканов, занявший на судне должность суперкарго ; в составе команды, кроме русских, был один англичанин и несколько алеутов и алеуток. И вот, штурман Булыгин решил взять в плавание свою 18-летнюю жену Анну Петровну, которую безумно любил.

* Заведующий всем грузом и бизнесом на корабле.

      Спрашивается, зачем он это сделал? Неужто не понимал риска похода? У меня только одно объяснение: Булыгин считал, что оставить юную жену на Аляске без присмотра было еще более опасно.
      Тут-то и начинается история кораблекрушения «Св. Николая» и приключений его команды в дремучих лесах близ будущего Сиэтла. Крушение не замедлило произойти ровно через месяц после отплытия с Аляски – 29 октября. Корабль сначала потрепало штормом, сломало фок-мачту, а потом при почти полном безветрии прибило океанской зыбью к каменистому побережью у впадения в океан реки Квилиут. Канаты, привязанные к четырем якорям, перетерлись о камни и оборвались. «Св. Николай» ударило о камни, он повредил корпус, прочно сел на мель и был обречен. Штурман Булыгин оказался бессилен предотвратить крушение корабля.

      Команда вынуждена была высадиться на берег. Это произошло в том самом месте, о котором я уже рассказывал – ныне там располагается центр индейской резервации Квилиут поселок Ля Пуш. Это место представляет собой широкую полосу прибоя из мелких камешков и песка, а за ней сразу же начинается непролазный хвойный лес. Русские по грудь в воде стали перетаскивать вещи с корабля на берег, соорудили из парусов две палатки, развели костер, чтобы обсохнуть и согреться, и приготовили ружья – больше всего они опасались нападения индейцев.
      И те вскоре явились, выйдя из леса.

      Индейцы повели себя как типичные дикари – пока их старший отвлекал штурмана Булыгина и Тимофея Тараканова разговорами (им переводил алеут), корча из себя порядочного человека, его собратья стали растаскивать вещи русских, сложенные на берегу. Они хватали все, что попадалось им под руку, и уносили в лес. Кстати, точно так же вели себя дикари на Гавайях, когда туда причалил капитан Кук – они уволокли нужный для ремонта корабля инструмент, и именно отсюда и произошел конфликт, в результате которого дикари убили капитана Кука и разделали его тело, собираясь съесть.

      Русские, находясь в бедственном положении и не желая ссориться с индейцами, до последнего избегали конфликта, увещевая дикарей не трогать их вещи, так необходимые им для выживания. Но, по-хорошему индейцы не понимали. Тогда русские стали гнать их прочь – в ответ в них сразу полетели камни и копья. Ну, тогда по индейцам был открыт ружейный огонь, и наконец, даны залпы из пушки с борта «Св. Николая» – и это заставило индейцев немедленно скрыться в лесу, оставив на песке трех убитых.

      Первое нападение индейцев было отбито. По счастью, у племени Квилиут не было тогда ружей. Но, кроме четверых русских, бывших на корабле, и в том числе Анны Петровны, все остальные были в той или иной мере переранены камнями, штурман Булыгин был ранен камнем в ухо, а копьем в спину, а Тараканов – копьем в грудь, но по счастью, оба легко. Приближалась ночь. Выставив караул, команда «Св. Николая» попыталась хоть немного отдохнуть и поспать после нелегкого, мягко говоря, дня. Напуганные ружьями и пушкой, индейцы не осмелились напасть ночью.
      Наутро штурман Булыгин принял решение двигаться к заливу Грэйс – там была точка встречи со вторым кораблем, «Кадьяком». Следовало добраться до залива Грэйс и ждать там «Кадьяк» - в этом было спасение. До залива было примерно 65 миль – вполне можно было дойти. Взяв с собой продовольствие, сколько могли унести, по два ружья и по пистолету на человека, весь запас пуль в сумах и два бочонка пороху, русские двинулись по побережью на юг. Все, что не смогли унести, они вынуждены были оставить, пушки они заклепали, а излишние ружья переломали и кинули в море.
       Команда «Св. Николая» шла вдоль берега Тихого океана до 7 ноября. Ночью выставляли караул. «Дикие», как неизменно называет индейцев в своем рассказе Тимофей Тараканов, постоянно шныряли вокруг них, только и выжидая случая напасть, но, уже на своей шкуре испытав действие ружей, не осмеливались это сделать, хотя и во много раз превосходили своим числом русских. При этом старший племени Квилиут появился вновь и лукаво уговаривал русских идти не вдоль изрезанного берега моря, а через лес – дескать, так короче. Разумеется, никто не собирался его слушать.
      Тимофей Тараканов рассказывает: «Боже мой! Кто поверит, чтоб на лице земли мог существовать такой лютый, варварский народ, как тот, между которым мы теперь находились! Невзирая на то, что, кроме небольшого числа оружия, мы оставили сим диким наше судно со всем грузом, они ограбили его и сожгли и, не быв еще сим довольны, преследовали нас, чтоб лишить жизни, которая для них не могла быть ни вредна, ни опасна: казалось, что они завидовали самому нашему существованию» .

  *  Головнин В.М. Описание примечательных кораблекрушений, притерпенных русскими мореплавателями.

      Надо сказать, что в изустном предании племени Квилиут прямо говорится, что, впервые в жизни увидев на своем берегу потерпевших кораблекрушение белых людей, они сразу же решили захватить их. Читаем в индейском предании:
«Давным-давно во время ужасного шторма на этом берегу потерпел крушение корабль с пушкой на борту; и, хотя индейцы никогда до этого не видели корабля или белого человека, они попытались захватить этих людей, но были отброшены пушкой с разбившегося корабля ».

 * Kenneth N. Owens. The Wreck of the Sv.Nikolai

      Так что разграбление вещей было только прелюдией к главной цели индейцев.
      Еще раз – до того, как они обнаружили на своем берегу русских со «Св. Николая», индейцы племени Квилиут никогда не видели ни корабля, ни белого человека. Дело в том, что берег, где они живут, совершенно не подходит, чтобы пристать туда на корабле – там глубоко вдающиеся в океан обширнейшие каменистые отмели. Поэтому туда никогда не заходил ни один корабль. А со стороны суши белые тогда еще не добрались до этих мест. Вдумайтесь же еще раз – впервые в жизни увидев терпящих бедствие неизвестных им людей, индейцы Квилиут сразу же решили захватить их и обратить в своих рабов. Это была их первая и естественная реакция.
      7 ноября русские подошли к широкой реке, впадающей в океан, это была река Хо. Чтобы идти дальше, необходимо было переправиться через эту реку. При реке находилось индейское поселение, состоящее из нескольких бревенчатых хижин, возле которых сидела целая орда индейцев, человек двести. Это уже была территория другого племени, Хо. Индейцы, в особенности одна женщина, подошли к русским и стали наперебой ругать Квилиутов, уверяя, что они-то сами совсем другие и очень хорошие. Тогда русские попросили, чтобы люди Хо переправили их через реку, и индейцы, после совещаний и затяжек, наконец согласились и подогнали две пироги с гребцами.
       В одну, небольшую, пирогу сели Анна Петровна, малолетний ученик Котельников, и алеут с алеуткой; в другую – девять самых крутых промышленников, остальные остались на берегу. И вот, когда большая пирога была на середине реки, индейские гребцы внезапно выбросили весла в воду и выпрыгнули в реку, а русские обнаружили, что пирогу заполняет вода. Оказывается, коварные индейцы заранее проделали в днище пироги отверстия, которые заткнули пробками, теперь же они вырвали пробки и попрыгали в воду. При этом находящаяся у хижин толпа тут же вскочила, вытащила спрятанное оружие и начала осыпать промышленников, находящихся в пироге, копьями и стрелами. У тех же подмочились в пироге ружья и порох, и они не могли открыть огонь. Положение было критическим, русским грозила немедленная гибель!

      Однако же, как рассказывает Тараканов, «по милости божией», они спаслись.
      Отраженным течением пирогу понесло и прибило к тому берегу,
откуда они поплыли, при этом сидящие в ней помогали себе, гребя прикладами ружей, и девять русских вновь воссоединились со своими товарищами, правда, все они были переранены, и двое тяжело. Но, всех, кто был в малой пироге, индейцы захватили в плен – в том числе и Анну Петровну!

      Меж тем из леса на той стороне реки, где были русские, выскочила другая толпа индейцев и напала на них, и у этих индейцев уже были два ружья. Начался бой, который длился около часа – и русские снова выстояли перед лицом превосходящего их в десятки раз неприятеля. Они отстреливались из тех ружей, которые остались сухими, и вновь обратили индейцев в бегство – многие из дикарей были ранены, а на песке осталось двое мертвых.
      После этого русские были вынуждены уйти с берега моря, где они были в открытой позиции, и укрыться в лесу. Найдя себе место, они остановились, чтобы прийти в себя.
      Но, по дороге, им пришлось оставить в лесу своего товарища, промышленника Собачникова – стрела попала ему в живот и он, страшно мучаясь и умирая, сам просил оставить его под деревом. Вообще, представьте себе состояние людей в тот момент. И снова рассказывает Тимофей Тараканов: «Гибельное наше положение приводило нас в ужас и отчаяние, но более всех страдал несчастный командир наш: лишившись супруги, которую он любил более самого себя, и не зная ничего о ее участи в руках варваров, Булыгин мучился жестоким образом; нельзя было смотреть на него без крайнего сожаления и слез».

 * Головнин В.М. Описание примечательных кораблекрушений, притерпенных русскими мореплавателями.

      Далее начинаются скитания команды «Св. Николая» (их к этому моменту осталось 16 человек) по лесам вдоль реки Хо. В эти дни шли проливные дожди. Оголодав, они ели древесные наросты, кожаные подошвы и чехлы от ружей, а под конец вынуждены были убить и съесть свою собаку («Мы решились заколоть постоянного нашего друга, неизменного стража, верную собаку, и мясо разделили на всех поровну» ). В это время штурман Булыгин дрогнул духом и, обратившись ко всем, сложил с себя полномочия командира и передал всю власть Тимофею Тараканову.
      Тараканов посоветовался с всеми своими товарищами и они пришли к мнению, что пробираться дальше к заливу Грэй сейчас слишком опасно. Они решили двигаться вверх по реке Хо, найти подходящее место, где можно рыбачить, срубить себе хижину и зазимовать там, а по весне решать, что делать дальше. Так и сделали.
В ходе поисков места для зимовья на них снова напали индейцы и ранили стрелой в спину промышленника Овчинникова; им снова удалось отбиться.
       Обнаружив живущих то там, то сям по реке отдельных индейцев, русские выменивали у них за пуговицы и бисер рыбу, которой и питались. Надо сказать, что у индейцев зимним пропитанием служит заготовленный в больших количествах летом завяленный лосось. Ежели индейцы не хотели продавать свою рыбу, то приходилось ее отбирать силой. «Крайность заставила нас прибегнуть к насильственным мерам, которые, впрочем, совесть наша совершенно оправдывала: жители довели нас до последней степени человеческого злополучия, следовательно мы имели полное право не только силой взять необходимое для нашего существования от их единоземцев, но даже и мстить им, а потому с нашей стороны и то может почесться уже великодушием, что мы не хотели сделать им никакого вреда» .

       Наконец, русские срубили себе хижину и расположились на зимовье. Вскоре к ним явились индейцы и спросили, не желают ли они выкупить у них свою женщину Анну? Услышав, что Анна Петровна жива, все необычайно обрадовались, а Булыгин был «просто вне себя от счастья».
      Русские были готовы отдать за Анну Петровну всё, и вскоре груда последних вещей и снятой с себя одежды лежала перед индейцами, но те все говорили, что этого мало и, наконец, потребовали прибавить к этим вещам четыре ружья с запасом пороха и пуль. Тогда русские сказали, что прежде хотят увидеть Анну Петровну.
И Анну Петровну привезли. Подвезя ее на лодке на некоторое расстояние от берега, где были русские, индейцы продолжили торг. Увидев свою любимую жену, Булыгин зарыдал. Впрочем, плакал не только он: «Я не в силах изобразить того положения, в каком находилась несчастная чета при сем свидании. Анна Петровна и супруг ее заливались слезами, рыдали и едва могли говорить; глядя на них, и мы все горько плакали; одни лишь дикие были нечувствительны к сему горестному явлению» , - повествует Тимофей Тараканов.

       И тут снова настал критический момент. Булыгин, снова взяв на себя командование, приказал отдать за свою жену четыре ружья, как того требовали индейцы, но Тараканов выступил резко против. Он заявил, что нельзя давать ружья индейцам, ведь тогда они лишаться своего единственного спасения. В возникшем споре победил Тараканов. Поняв, что русских не удастся обмануть, индейцы тут же увезли Анну Петровну. 
       Можете себе представить состояние в этот момент Булыгина.
       Затем пошли месяцы зимовки. Питались рыбой, выменивая ее у индейцев, или отбирали силой, захватывая заложников. Индейцы боялись нападать на русских, опасаясь ружей, но терпеливо ждали, когда те рано или поздно снова вернуться к морю и выйдут на открытое место, где можно будет пустить в ход луки и стрелы. Тимофей Тараканов c товарищами, подозревая такой план индейцев, решили, что надо строить лодку, плыть по весне вверх по реке Хо, затем перебраться через горы на реку Колумбия, по которой живут не такие дикие племена, уже знакомые с белыми людьми, и там искать спасения. Однако, тут штурман Булыгин объявил, что снова принимает на себя командование, и приказал двигаться вниз, к морю. Все прекрасно понимали, что Булыгиным движет исключительно желание вновь увидеть и попытаться вызволить из индейского плена свою жену, и что такой план действий может быть опасным для всех, но, уважая чувства своего командира, согласились подчиниться.
      Тимофей Тараканов говорит, что с облегчением вернул полномочия командира Булыгину – ноша ответственности за всех была для него не легка.
      Наступила весна и, выбрав день, русские двинулись вниз по реке Хо. И тут произошли события, полностью изменившие ход всей этой эпопеи. В один из дней русские набрели на группу индейцев, среди которых узнали ту самую плутовку, что завлекала их в ловушку переправы через реку Хо, и была тогда в одной пироге с Анной Петровной. Русские тут же схватили ее, объявив индейцам, что не отпустят, покуда те не вернут им всех пленных. И вот, через некоторое время прибыл индейский вождь. Это был небольшого росточка пожилой человек, одетый в… европейскую одежду и шляпу!
     Это и был вождь племени Мака Ютрамаки. С ним было около пятидесяти человек, среди которых находилась и… Анна Петровна!
      Располагаясь на разных берегах реки, стороны вступили в переговоры, которые от русских вел Тимофей Тараканов.
      Дальше последовало то, чего никто из русских и представить себе не мог. Анна Петровна, выступив вперед, сообщила им, что индеанка, которую они захватили – сестра вождя Ютрамаки, что они должны немедленно отпустить ее, что Ютрамаки – добрый человек и относится к ней очень хорошо. А далее Анна Петровна заявила, что ей хорошо у индейцев, что она не только желает остаться у них, но и советует всем русским добровольно сдаться индейцам, а Ютрамаки, дескать, в скором времени посадит их на европейские корабли, когда те окажутся поблизости.

      Все были поражены словами Анны Петровны словно громом. Булыгин не хотел им верить, потом пришел в бешенство и даже схватил ружье, грозя застрелить свою жену, но Анна Петровна нисколько не испугалась. «Я смерти не боюсь, — сказала она, – для меня лучше умереть, нежели скитаться с вами по лесам, где, может быть, попадемся мы к народу лютому и варварскому; а теперь я живу с людьми добрыми и человеколюбивыми; скажи моему мужу, что я угрозы его презираю», – обратилась она к Тараканову. Тут Булыгин бросил ружье, зарыдал и упал на землю как мертвый. Его товарищи положили его на шинель, а сами глубоко задумались над своим положением.
      Тут Тимофей Тараканов, подумав, заявил, что надо, как и советует Анна Петровна, сдаться на милость индейцев. Свое решение он объяснял следующим образом: «Начальник наш, лишаясь супруги, которая за его любовь и привязанность изменила ему и презрела его, не помнил уже сам, что делал, и даже желал умереть; за что же мы должны были погибать? Рассуждая таким образом, я представил Булыгину и всем нашим товарищам, что если Анна Петровна, будучи сама россиянка, хвалит сей народ, то неужели она к тому научена дикими и согласилась предать нас в их руки? Мы должны ей верить, следовательно лучше положиться на них и отдаться им во власть добровольно, чем бродить по лесам, беспрестанно бороться с голодом и стихиями и, сражаясь с дикими, изнурить себя и, наконец, попасться к какому-нибудь зверскому поколению ».

      В ответ на слова Тараканова Булыгин молчал, все остальные же выступили резко против. Тогда Тараканов заявил, что пусть каждый решает сам за себя, а он в любом случае сдается индейцам. В тот день переговоры с индейцами ни к чему не привели, и Ютрамаки, со своими людьми и Анной Петровной, удалился. Всю ночь русские думали и спорили, как быть. В итоге, к утру, когда индейцы вернулись, к Тараканову присоединились Булыгин, раненый в спину стрелой Овчинников, и два алеута.

     Товарищи простились с ними без упреков, по-братски, со слезами на глазах. И они ушли с индейцами, тогда как все остальные остались на месте.
     Здесь начинается новый, самый продолжительный этап эпопеи команды «Св. Николая» – в рабстве у индейцев. Этот этап продлился два года, и не все смогли дожить до его окончания. Те русские, кто не пожелал предаваться вождю Ютрамаки, спустились по реке Хо до ее впадения в море, и попытались добраться на лодке до острова Дистракшэн, находившегося в виду берега. Видимо, они собирались окопаться там и ждать появления американских, либо британских кораблей. Но удача не сопутствовала им – шквал разбил их лодку о камни, они промочили порох и ружья и были захвачены индейцами в плен – причем не индейцами Ютрамаки, а другими.

      Здесь надо сказать несколько слов о рабстве у индейцев. Индейские племена до прихода белых, и после него, постоянно вели между собой войну, причем самыми коварными способами. Дадим вновь слово Тимофею Тараканову. Описывая оружие индейцев, он говорит: «Сверх того, имели они особого рода оружие, сделанное из китовой кости наподобие косаря или турецкой сабли, длиной до полуаршина, шириной в два с половиною дюйма, четверть дюйма в толщину и с обоих краев тупое. Сначала мы никак не могли догадаться, к чему могло бы служить такое оружие, но после узнали, что оно употребляется при ночных нападениях, столь обыкновенных между здешними народами: пробравшись в шалаши неприятельские, они бьют сими косарями сонных врагов своих по головам ». Итак, подлое убийство спящих людей было настолько в обычае у индейцев, что для этого у них даже было придумано специальное оружие, не годное для открытого боя. Ну, а тех, кого они не убивали, индейцы обращали в рабов.
      Рабов использовали на разного рода работах, но далеко не на всех. Им не позволялось заниматься «настоящими мужскими делами», например, участвовать в охоте, добыче морского зверя или кита, работе топором с деревом. Считалось, что раб может получить от этого силу для бунта против хозяев. Так что им поручалась грязная, черновая работа. По этой же причине рабов старались не обижать за просто так, и относиться к ним нормально, а иначе у них опять-таки может явиться сила для сопротивления.
      Если человек становился у индейцев рабом, то выйти из этого состояния было почти невозможно. И дети, и внуки, и правнуки его были рабами. И даже сейчас, в наши дни, индейцы между собой прекрасно осведомлены, кто из них – потомок рабов, и к такому человеку отношение у них уже несколько иное. Разумеется, речь идет об индейцах, чтящих обычаи своих дедов, а не о каких-то либералах. Часто зашедшую в лес за ягодами девушку хватали, уволакивали в другое племя и там объявляли рабыней. Но, вдруг оказывалось, что она – дочка или внучка вождя, и тогда в соседнее племя снаряжалась делегация на сложные переговоры, и если даже за огромный выкуп девушку отпускали, все равно к ней уже успевала пристать аура рабыни, и возвращение ее в число свободных людей требовало в родном племени таких же сложных очистительных процедур и обрядов. В случае же с обычными людьми возврат в статус свободных людей был уже невозможен.
     Учитывая все это, вы можете живо вообразить, как провели два года в рабстве у индейцев русские люди.
     В судьбе команды «Св. Николая» в индейском рабстве сыграли роль два главных фактора: какому хозяину кто достался, и кто как сумел себя поставить, даже будучи рабом. И в этом плане участь Тимофея Тараканова разительно отличалась от всех остальных. Прежде всего, вождь Ютрамаки действительно оказался порядочным человеком, и добрым хозяином. Он вообще отличался от всех индейцев, и его личность представляет собой загадку. Почему он носил европейскую одежду? Почему проявлял такой интерес к обычаям белых, часами расспрашивая Тимофея Тараканова о далекой России и о жизни там? Почему так гуманно повел себя по отношению к русским? Ведь Ютрамаки выполнил свое обещание и отправил Тараканова на первый же появившийся европейский корабль! Правда, появился этот корабль только через два года.
      Не подумайте, что все индейцы отнеслись к своим русским рабам так же. Тут я перехожу к грустному описанию судьбы Анны Петровны. Когда Николай Булыгин последовал за Тимофеем Таракановым и сдался индейцам, то они достались разным хозяевам: Тараканова забрал Ютрамаки, а Булыгина – другой индеец, у которого в руках была Анна Петровна. К тому моменту Булыгин уже простил свою жену и стал жить вместе с ней. Но, вскоре Ютрамаки выкупил Булыгина и обещал, что вскоре выкупит и его жену. Это было бы просто замечательно, ибо, как рассказывает Тараканов, им с Булыгиным жилось у Ютрамаки хорошо.
      Однако, все пошло совсем не так. Ютрамаки поссорился с индейцем, у которого находилась в руках Анна Петровна, и тот не только отказался продавать ее, но и потребовал назад Булыгина, отослав назад уплаченную за него девушку и две сажени сукна. Вновь передам слово Тимофею Тараканову:

      «Ютрамаки на это не соглашался. Наконец, Булыгин объявил ему, что по любви к жене своей непременно желает быть вместе с ней, и просил продать его прежнему хозяину. Желание его было исполнено, но после того дикие беспрестанно нас из рук в руки то продавали, то меняли или по родству и дружбе уступали друг другу и дарили. Николай Исаакович со своей Анной Петровной имели самую горькую участь: иногда их соединяли, а иногда опять разделяли, и они находились в беспрестанном страхе увидеть себя разлученными навеки. Наконец, смерть прекратила бедствия злополучной четы: госпожа Булыгина скончалась в августе 1809 года, живя врозь со своим супругом, а он, узнавши о ее смерти, стал более сокрушаться, сохнуть и в самой жестокой чахотке испустил дух 14 февраля 1810 года. Г-жа Булыгина при смерти своей находилась в руках столь гнусного варвара, что он не позволил даже похоронить тело ее, а велел бросить в лес».

      Вот так закончилась жизнь Анны Петровны, первой белой женщины, ступившей на землю в окрестностях современного Сиэтла! Ее косточки навеки остались лежать где-то в лесу на берегах реки Хо. Как видим, в плену у индейцев она прожила всего около девяти месяцев. Ненадолго пережил Анну Петровну и ее несчастный супруг, штурман Русской американской компании Николай Исаакович Булыгин.
     Судьба же Тимофея Тараканова оказалась совсем другой. Вскоре после описанных выше событий Ютрамаки уехал с реки Хо в свою постоянную резиденцию на мысе Флаттери – это на берегу пролива Хуан де Фука, в трех часах езды от нынешнего Сиэтла. Конечно, он взял с собой и Тараканова. Постепенно, тот завоевывал все большее уважение среди индейцев. Он потряс их, изготовив и запустив воздушного змея. Дикари поверили, что змей может достать до солнца.
А когда он вырезал для Ютрамаки из дерева пожарную трещотку и посоветовал использовать ее для подачи сигналов во время ведения боя, то это окончательно утвердило его славу. Индейцы говорили, что в России таких гениев, наверное, считанные единицы.

      Ютрамаки предоставил Тараканову почти полную свободу – Тимофей жил в своей собственной землянке, занимался охотой на птиц, вырезал для своего хозяина на продажу ложки и тарелки из дерева, бывал часто приглашаем старейшинами племени в гости, никуда не собирался бежать и – часто с тоской смотрел на море: не забелеют ли там паруса?

      Когда зимой у индейцев началась бескормица и за связку вяленого лосося из десяти рыб давали шкуру бобра, в землянку к Тараканову явились промышленники Петухов, Шубин и Зуев, бежавшие от своих хозяев из другого племени, где они почти умирали от голода. Ютрамаки позволил им остаться, кормил их, а когда их хозяева явились с требованием выдачи, заявил, что поскольку те живут в землянке у Тараканова, то и вопрос выдачи зависит от него. Индейцы пришли к Тимофею и тот отпустил своих товарищей с ними, только заручившись обещанием, что их будут кормить.
      Итак, кто же такой был Ютрамаки, в чем секрет этого необычного человека, поступавшего подобным образом, столь отличным от поведения прочих индейцев?
     Самый большой знаток всей этой истории в Америке, Кеннет Овенс, в своей книге «Крушение «Св. Николая» полагает, что, судя по всему, Ютрамаки был индейско-европейским метисом, а его отцом был, вероятно, кто-нибудь из экипажа капитана Кука, два корабля которого, «Дискавери» и «Резолюшн», побывали в заливе Нутка в марте-апреле 1778 года, и матросы которого, по сведениям, имели любовные связи с индеанками, скорее всего, из племени Хайда. Тот факт, что Ютрамаки был метисом, никак не мог воспрепятствовать тому, что старейшины племени объявили его вождем, так как у индейцев родство передается не по отцовской, а по материнской линии.
     Но, спрашивается, как мог сын женщины Хайда стать вождем племени Мака?
     Кеннет Овенс предполагает, что мать Ютрамаки была из племени Мака, а у Хайда находилась в рабстве, а потом, уже беременной, была выкуплена племенем Мака назад.
    Таким образом, на момент встречи с Таракановым, Ютрамаки было примерно 30 лет, однако Тараканов описывает его как пожилого. Что ж, некоторые люди выглядят гораздо старше своего возраста, а средняя продолжительность жизни индейцев в те времена вряд ли была более сорока лет. Так или иначе, для такого знатока индейцев как Кеннета Овенса только европейская кровь в жилах Ютрамаки представляется единственным правдоподобным объяснением горячего интереса вождя Мака к белым людям, и его гуманное к ним отношение.

    6 мая 1811 года в проливе Хуан де Фука показалось двухмачтовое судно. Это был американский бриг «Лидия» под командованием капитана Томаса Брауна. Ютрамаки тут же взял пирогу и отвез Тараканова на корабль.               
    К своему удивлению, на борту Тараканов увидел своего товарища со                «Св. Николая» Валгусова. Тот рассказал, что был перепродан на реку Колумбия, где и был выкуплен капитаном Брауном.
    Капитан Браун поговорил с Ютрамаки и изъявил желание выкупить у индейцев всех русских. Первым на следующий же день привели англичанина из команды «Св. Николая», Джона Вильямса, за которого хозяева вначале запросили чрезвычайно большой выкуп, но потом сошлись на пяти байковых одеялах, пяти саженях сукна, слесарной пиле, двух стальных ножах, одном зеркале, пяти картузах пороху и такой же величины пяти мешках дроби. В дальнейшем точно такая же цена была заплачена и за всех русских.
      С Болотовым, Курмачевым и Шубиным не сразу все пошло гладко – их хозяева запросили цену, превышающую все то, что было уже уплачено за всех остальных вместе взятое, и не желали уступать, а насчет Шубина сказали, что его вообще не выкупить, так как его хозяин уехал на остров Дистракшен охотиться на кита.
    Тараканов: «Упрямство диких заставило капитана Броуна принять другие меры: он захватил одного старшину, родного брата тому тоену, у которого находились в неволе Болотов и Курмачев, и объявил ему, что он дотоле не получит свободы, доколе русские не будут освобождены. Поступок сей имел желанный успех: в тот же день привезли Болотова и Курмачева; тогда мы стали требовать Шубина, назначив сутки сроку. Но его привезли уже на другой день, когда мы находились в море, милях в пятнадцати от берега. Тогда капитан Броун освободил старшину, заплатив ему за каждого из вырученных людей такой же выкуп, какой дан и за других.  Таким образом, капитан Броун выкупил нас тринадцать человек; во время бедствий наших и в плену умерло семеро, один продан отдаленным народам и остался у них; а один (алеут) был еще в 1809 году выкуплен капитаном американского корабля «Меркурий» Парсом с берегов реки Колумбии ».
     10 мая «Лидия» взяла курс на Аляску и, торгуя по дороге с индейцами (под охраной своих пушек), 9 июня прибыла в Ситку. Тимофей Тараканов с товарищами – теми, кто сумел выжить – вернулись к своим.
     Так заканчивается история крушения «Св. Николая» и приключений его команды на побережье и в лесах близ современного Сиэтла.
    Как видите, судьба распорядилась так, что первыми белыми людьми, ступившими на эти земли, были русские. Жители здешних мест знают и помнят обо всем этом.

    В 2011 году 70-летний бизнесмен из городка Форкс Билл Сперри выступил с идеей увековечивания памяти команды «Св. Николая», и нашлись люди, которые его поддержали.

Две семьи Петерсон - шведских эмигрантов в пятом поколении, Стэн с Линдой, и Гарри с Шарлоттой, известных местных краеведов, бесплатно выделили участок своей земли на берегу реки Хо для постройки монумента, и пожертвовали 22 тыс. долларов на закупку кедровых стволов для его сооружения. А Нильс Петерсон спроектировал сам монумент – в виде беседки из кедра и стали, напоминающей русский форт. Еще 20 тыс. долларов пожертвовала на строительство монумента некоммерческая организация «Генералы штата Вашингтон», членом которой состоял Билл Сперри. К тому времени сам штат Вашингтон тоже выделил на это дело грант в 40 тыс. долларов, но эти деньги уже не понадобились – хватило и пожертвований.

     Торжественная церемония открытия монумента состоялась в 2015 году. На флагштоках, установленных перед монументом, были подняты четыре флага – США, штата Вашингтон, племен Квилиут и Хо. Люди из племени Квилиут провели обряд освящения монумента и исполнили песню. Был устроен, как это принято в Америке, пикник для всех желающих. «Жаль, никто не приехал из России», - сказал тогда Билл Сперри. И правда, жаль.
     Этот монумент и есть та самая беседка, которую мы совершенно случайно обнаружили весной 2020 года, проезжая мимо на машине, и с которой и началось мое путешествие во всю эту историю про Тимофея Тараканова и про вождя Ютрамаки, про штурмана Николая Булыгина и его юную супругу Анну Петровну.


Лучкин  Кирилл Владимирович (г. Дзержинск, Нижегородская обл. – Сиэтл)

      «Истории от Кирилла». Сиэтл, 2021
    
           Нарцисса Витман

    Здесь я перехожу к судьбе еще одной женщины, жизнь и смерть которой навсегда связана с Сиэтлом.
    Она вновь молодая и симпатичная, вновь бесстрашно отправляется из обеспеченной и комфортной жизни в дикие места, и вновь находит в этих местах свою судьбу. Но, если Анна Петровна Булыгина восходит на борт рокового «Св. Николая» вослед за своим мужем, то Нарцисса Витман скорее берет своего мужа в эти места с собой. Впрочем, судите сами.
     Но, прежде чем начать рассказ о Нарциссе, следует сказать пару слов об Орегонском тракте.
     В XVIII веке белые люди уже хорошо освоили Восточное побережье Северной Америки: кипела жизнь в Нью-Йорке и Вашингтоне, в Бостоне капитаны, вернувшись из дальних морей, пили чай. В это же самое время Дикий Запад был еще терра-инкогнито: к Тихоокеанскому побережью неподалеку от нынешнего Сиэтла подходили корабли для пушной торговли, британская Компания Гудзонова залива основала тут пару-тройку торговых постов, и на этом все и заканчивалось.
     Вокруг же простирались необъятные горы и леса, где хозяевами были индейские племена.
     По-хорошему путь сюда был проторен не с моря, а с суши. И этот путь и есть Орегонский тракт. Это – самый знаменитый путь в Америке, длиной в три с лишним тысячи километров. Он шел от уже обжитых мест на Восточном побережье на Дикий Запад, переваливал через Скалистые горы и, раздваиваясь, уходил на юг – в Калифорнию, и на север – в места с неопределенными границами, которые прозвали Орегоном.
     Первыми Орегонский тракт протоптали добытчики пушнины - трапперы, искатели золота и прочие авантюристы. Потом его тропы мало-помалу стали проезжими для фургонов, запряженных лошадьми, через речки навели бревенчатые мосты, на тракте появились постоялые дворы, где можно было передохнуть и подкрепиться.
     Тогда по тракту потянулись миссионеры, мечтавшие принести свет учения Христа диким индейцам, и искавшие новой жизни переселенцы – те уже двигали на Запад целыми семьями, с детьми и скарбом. Может быть, кому-то будет трудно понять – как так, бросить всё и отправиться на поиски новой жизни в неведомые и дикие края? Но, такие люди были и будут всегда.

     По странному совпадению, в тот самый год (1808), когда Анна Петровна Булыгина взошла на борт «Св. Николая», в пригороде Нью-Йорка, в приличной протестантской семье, родилась девочка, нареченная Нарциссой. Она была одной из девяти детей набожных супругов Прентисс. В 11 лет крестилась (протестанты считают, что крестить младенца, когда он еще ничего не понимает, нельзя).
     В те годы Америку накрыло волной религиозного энтузиазма (так называемое Второе великое пробуждение), под которую попала и Нарцисса. Повзрослев, в возрасте 27 лет она решает отправиться на Дикий Запад проповедовать там среди первобытных народов учение Христа. И надо сказать, она стала первой белой женщиной, у которой родилась в голове подобная мысль. До сей поры все отправлявшиеся на Дикий Запад миссионеры были мужчинами.

     Однако, поскольку Нарцисса была не замужем, Американская комиссия иностранных миссий отказала ей. Обратите внимание на слово «иностранных» - Орегон в то время еще не был американской территорией. Нарциссу не обескуражили бюрократические препоны, и она быстро вышла из затруднения: в феврале 1836 года вышла замуж.  Ее избранником стал врач Маркус Витман, горящий точно таким же религиозным рвением, и уже в марте того года молодые супруги вместе с еще одной парой друзей отправляются по Орегонскому тракту на Дикий Запад.

     Их путь был долог и тяжел – он проходил то в фургоне, то верхом, то на речной барже, то пешком, и занял целых семь месяцев. В то время многие погибали на Орегонском тракте от болезней и нападений индейцев, и его обочины были густо усеяны могилами. Но это не устрашило Нарциссу. В сентябре они прибывают в форт Валла-Валла (сейчас 4 часа на машине от Сиэтла), принадлежавший британской Компании Гудзонова залива. Форт располагался на земле племени Кайюс. В 35 км. от этого форта супруги Витман и решили основать свою миссию. На первую зиму мужчины оставили своих жен в форте, а сами рубили дома, а весной Нарцисса с мужем справили новоселье – и новая жизнь началась.
 
     И вот, Нарцисса вместе со своим мужем и друзьями, сошедшись с местными индейцами, пытались и так и сяк приучить последних к цивилизованной жизни и христианству: научить тех соблюдать чистоту и личную гигиену, пахать землю и выращивать овощи (ведь индейцы понятия не имели о том, что такое лопата, а жили охотой, рыбалкой и собирательством), лечили их, учили английскому языку и читали им Библию. И вместе с этим им самим надо было еще и выживать, и обеспечивать себя пропитанием.

      У Нарциссы почти не было свободного времени: ей нужно было готовить еду, убирать, стирать, сбивать сливочное масло, изготавливать свечи, печь хлеб, а вскоре она родила дочь, которую в честь своих бабушек назвала Алисой-Клариссой. И это был первый белый ребенок, рожденный западнее Скалистых гор. Индейцы были в восторге от девочки. Но, вскоре случилась трагедия – в возрасте двух лет Алиса-Кларисса упала в речку и утонула.
     Для Нарциссы наступают тяжелые дни. Больше у них с мужем не рождается детей. В своих пространных письмах родным (шли эти письма с оказией по много месяцев) Нарцисса жалуется на чувство потерянности и одиночества. И тут на Орегонском тракте от болезней погибают один за другим переселенцы на Дикий Запад супруги Сагеры, а их семеро детей, возрастом от 13 лет до 3 месяцев, становятся сиротами. Тогда Витманы усыновляют их всех, и Нарцисса уже более не чувствует себя потерянной и одинокой. Она посвящает себя этим детям, и ее поглощают заботы о них.
      Проходит несколько лет, к Витманам присоединяются приехавшие из Штатов единомышленники, число миссионеров достигает почти семидесяти человек, миссия уже представляет собой целое поселение со своей фермой, мельницей, полем и огородами. Муж Нарциссы проповедует Библию, упорно пытается приучить индейцев к сельскому хозяйству, часто разъезжает по окрестностям, оказывая индейцам и белым на торговых постах медицинскую помощь, а она безвылазно сидит дома и окончательно превращается из молодой идеалистки в жену фермера, которой за заботами о детях и хозяйстве уже было не до индейцев.
      Да она уже и не рвалась приучать индейцев к цивилизации и Христу, сильно в них разочаровавшись. Выяснилось, что эти дикари, за редчайшим исключением, не желают ни мыться, ни выращивать тыквы, зато норовят украсть эти самые тыквы с огорода миссии, причем выбирают самые крупные, или же вытаптывают своими лошадьми посевы кукурузы. А вместо постижения Библии они желают, чтоб миссионеры лучше покупали бы у них шкуры бобров, или просто давали подарки-бакшиш, и платили бы за пользование индейской землей, на которой жили - в общем, им вечно надо было от белых чего-то материального, и только.
      В своих письмах Нарцисса жаловалась, что индейцы бесцеремонно и без всякого стука заходят к ним в дом, включая спальню – они не понимают, что такое понятие личной жизни; что они грязные, плохо пахнут и всюду мусорят; что когда она готовит на кухне еду, туда молча заходят двое-трое индейцев, не спросив, хватают продукты и съедают их. А если на них прикрикнуть, то те страшно оскорбляются – ведь, хоть и белая, но это всего лишь какая-то женщина.

      Неуважением к себе индейцы также сочли и то, что Нарцисса стала учить английскому языку только своих (усыновленных) детей, а индейскими детишками пренебрегала.
     Между миссионерами и индейцами время от времени происходили недоразумения.
     Как-то раз доктор Витман разбросал в лесу вокруг миссии куски отравленного мяса против изобиловавших там волков, причем предупредил об этом индейцев несколько раз. И всё равно нашлись индейцы, которые подобрали и съели эти куски. Они заболели, и тогда вождь Кайюсов велел передать доктору Витману: если кто-нибудь из индейцев умрет, то Витман должен будет заплатить за этой своей жизнью. Говорят, что, услышав об этом, простодушный доктор только рассмеялся и сказал, что он же предупреждал об отравленном мясе. Доктор Витман знал, что доза яда была не смертельна для человека. К счастью, никто из индейцев тогда не умер.
     Вообще, надо сказать, что, оказывая индейцам медицинскую помощь, доктор Витман действовал на свой страх и риск – ведь по индейским понятиям, если лечение приводило к смерти больного, то шаман (будь то и «белый шаман», каковым считали индейцы доктора) должен был также умереть. Кроме того, шаман, как думали индейцы, имел власть не только лечить, но и вредить людям. Именно эти индейские воззрения и привели к трагическим событиям, произошедшим на десятый год существования миссии.
     В конце того года (1846) люди из племен Кайюс и Вала-Вала отправились по своим делам в Калифорнию и при возвращении назад занесли в Орегон доселе неведомую здесь болезнь – корь. Разразилась эпидемия. Доктор Витман, как обычно, оказывал помощь и белым, и индейцам, но смертей избежать не удалось. Однако, поскольку у многих белых уже был иммунитет к кори, а у индейцев он совершенно отсутствовал, то в миссии Витманов умерло лишь несколько человек, в то время как число погибших у индейцев достигало двухсот, причем большинство из них были дети.
     Все произошло совершенно неожиданно. 29 ноября индейцы племени Кайюс пришли в миссию, один из них вошел в дом к доктору Витману – тот сидел у камина, почитывая книгу, рядом были Нарцисса и дети – и дважды всадил ему в голову томагавк. Нарцисса еще ничего не успела предпринять, как появившийся в доме второй индеец выстрелом из ружья добил доктора Витмана, а следующий выстрел произвел по Нарциссе, ранив ее в грудь. Это было только начало. Индейцы напали на работавших в огороде миссии мужчин и подростков и убили еще девять человек.

    Когда в ходе этого нападения раненая Нарцисса открыла дверь, чтобы выглянуть на улицу, индейцы добили ее выстрелом из ружья. Все это детально известно из рассказов выживших, которые были позже представлены суду, и дошло до наших дней.
    Затем индейцы ограбили миссию, подожгли все дома и церковь, и увели с собой всех оставшихся белых – всего 54 человека – включая женщин и детей. Бедные дети Сагер, усыновленные Витманами, во второй раз остались без родителей, да еще и оказались в плену у индейцев. Впрочем, плен, к счастью, продлился недолго – ровно через месяц пленных (их осталось к тому моменту 49 человек, четверо умерли за один месяц индейского плена в результате жестокого обращения) – выкупила Компания Гудзонова залива за 62 одеяла, 62 хлопковых рубахи, 12 ружей, 22 носовых платка, 300 патронов и 15 фатомов табака. Компания впоследствии не потребовала возмещения этих расходов от выкупленных.
      Интересно, что один из старшин кайюсов, Две Вороны, собирался сделать одну похищенную, Лоринду Бьюли, своей женой, но, когда увидел реакцию последней (первоначально она была без сознания), то отказался от своего намерения. Этому моменту даже была посвящена картина, написанная в 1891 году художником Ирвином Коузом.
      У вас может возникнуть вопрос: как могли индейцы пойти на эти убийства – неужели они не понимали, что им это не спустят с рук, что последует возмездие? Лучший, на мой взгляд, ответ на этот вопрос дал Джек Лондон в своем рассказе «Обычай белого человека».
      С помощью своего первобытного мышления индейцы не могли постичь разницы между своими племенами и цивилизованным обществом – убивая супругов Витман и других миссионеров, они думали, что просто напали на одно из племен белых, и не могли себе и представить, что за молодой женщиной Нарциссой может стоять целое государство, которое захочет жестоко покарать их за неё. Скажем так, тигр, убивая человека, не понимает, что после этого в лес могут прийти другие люди, которые убьют всех тигров в округе. Примерно так, как у тигра, в то время и было устроено сознание индейцев.
      В оправдание им можно сказать, что когда Ерофей Хабаров с пятьюдесятью казаками появились в бассейне Амура, то правители тогдашнего Китая, мало понимая устройство мира, тоже приняли их просто за какое-то новое племя «северных варваров». Тяжкое прозрение китайских богдыханов наступило несколько позже – когда в 1900 году русская армия ворвалась в Пекин.
      Смерть Нарциссы, ее мужа и остальных миссионеров имела огромные последствия.

      Уже через неделю в Орегоне был сформирован отряд из 50 добровольцев под командованием Генри Ли. Вести об убийстве миссионеров Витман дошли до конгресса США. Начались боевые действия против племени Кайюс с участием американской армии, которые спорадически длились целых восемь лет, и привели к тому, что племя потеряло всю свою землю и вынуждено было, уже в сильно сократившемся числе, влиться в племя Валла-Валла. В ходе этой войны индейцы выдали пятерых, совершивших убийства в миссии Витманов, и те после долгих заседаний были приговорены судом Орегона к повешению.
      Но, это еще не все. Конгресс США, до того апатично относившийся к диким землям Орегона, на волне всех этих событий принял решение о том, что в Орегоне должно быть учреждено нормальное правительство, и эти земли должны войти в состав Соединенных Штатов. Вот так трагические события в миссии Витманов привели к появлению в составе США новой территории, на которой позже возникло целых три штата:  Орегон, Вашингтон и Айдахо. Потому-то Нарциссу Витман называют также «женщиной, выигравшей для страны три штата». Ценой своей жизни.
      Нарцисса Витман прожила на этом свете ровно в два раза дольше, чем Анна Петровна Булыгина – 39 лет, и ее имя прочно вошло в историю США. В отличии от Анны Петровны, о которой в России ничего не знают, в честь Нарциссы в США называют улицы и школы.
     Отправляясь в свое роковое путешествие на Дикий Запад, Нарцисса вряд ли подозревала, какая её ждет честь. И уж не знаю, хотела ли её. Косточки Нарциссы лежат в скромной могилке в двухстах милях к юго-востоку от Сиэтла, внутри кованой железной ограды, в окружении обширных лугов, с видами на холмы.

      Лучкин  Кирилл Владимирович (Дзержинск – Сиэтл)


      Три Грации в Америке – ЭРОМАГИЯ 

Перегорит прощальной песнею
Ее блистательный почин –
Ее волшебная профессия
Собою баловать мужчин,
Но так легки ее движения
По Интернету и ТиВи
И возникает искушение –   
И предвкушение любви

Она кивнет упругим плечиком
Пройдет в  оранжевой фате,
И ничего добавить нечего
К ее безумной красоте,
Она дарует вдохновение,
И непристойные мечты,
Но исчезает вожделение
При виде дивной наготы
 
Увы, молиться не пристало мне
На эту ангельскую плоть,
Но мне, рожденному при Сталине,
Ее увидеть довелось,
И если бы ее увидели
Все те, кто упустил момент,
Они молились бы на видео,
И на всемирный интернет
 
Кому-то все это до лампочки,
А у кого-то глючит сеть,
Но ведь из всех инетных дамочек
Она одна такая есть -
И в унисон с ее качелями
Число просмотров велико –
Она – мадонна боттичеллевских
И интернетовских веков …
 
Но вот уходит из профессии,
На гребне славы и волны,
И вслед за ней бредут на пенсию
Мужские помыслы и сны,
Но вновь под вечер в час назначенный
Однажды явится ко мне
Девичий стан, шелками схваченный,
В любезном видео-окне …

......

Когда с вершины завоеванной
Посмотрит Родина вперед –
– Ой, Вань, смотри, какие клоуны,
В джерси одеты, не в шевьёт! ...
Глухие тайны нам завещаны,
И красотой не устрашить, –
Так пусть красивы станут женщины!
И мы в то время будем жить!


...........................................................

       Василий Шукшин

         Три грации

       Рассказ-шутка

   Воскресенье. Сегодня в течение дня буду ненавидеть. Месяца два, как я переехал на новую квартиру, и каждое воскресенье – весь день напролет – ненавижу. Это происходит так.
   С утра, часов в девять, на скамейку под моим балконом садятся три грации и беседуют. Обо всем: о чужих мужьях, о политике, о прохожих…         
   Я выставляю на балкон кресло, курю, слушаю этих трех – и ненавижу. Все человечество. Даже устаю к вечеру.
   Как-то будет сегодня? Погодка славная (раза два в воскресенье шел дождь, их не было, я не знал, куда деваться от тоски); сегодня они должны хорошо поговорить.
   Итак, заготовил пачку сигарет, бутылку хорошего вина (буду пропускать по рюмочке, когда какой-нибудь из этих трех удастся особенно больно уесть прохожего, или если выяснится, что у товароведа из 27 квартиры – крупная недостача – или что он – рогоносец).
   Сперва коротко опишу их.
   Номер один. Тихая с виду, в очках, коротконогая. Лет тридцать с гаком. Говорит негромко, мне приходится наклоняться, чтобы хорошенько расслышать се. Одинокая, но заявляет, что «они от меня никуда не уйдут». Будем называть ее – Тихушница.
    Номер два. За сорок. Крупная, с вишневой бородавкой на шее. Говорит громко, уверенно. Часто сморкается, после чего негромко несколько раз делает так: «кхм, кхм, кхм». Эта раза три обронила: «Все они сейчас – никуда не годятся». Будем называть ее – Деятель.
    Номер три. Рыжеволосая. Тоже за сорок. Необычайно подвижная, легкая на ногу, стремительная в мыслях, мастер замочных скважин. Тоже, как я, ждет не дождется воскресенья – приходит на скамеечку раньше подружек, трещит без умолку, но авторитетом в коллективе не пользуется: суждения ее неглубоки. Будем называть ее – Летящая по волнам. Можно просто – Рыжая.
    Десять часов. Что-то запаздывают. Четверть одиннадцатого… Начинаю нервничать. Что с ними? Уж не поехали ли за город? Нет!..  Вон идет Рыжая. Лапочка моя! Ой-ой – в новом свитере!.. А походка!.. Вся – движение, порыв. Наполеон на Аркольском мосту. Глаза горят. Наверно, какой-нибудь из ее начальников полетел за «аморалку». Или кто-нибудь где-нибудь отступил. Она утопичка: ей кажется, что никто никогда не должен уступать. Ммх, лапочка!...

    А вот и Тихушница. Идет, переваливается уточкой. Тоже вообще-то лапочка. Она, конечно, не Наполеон на мосту, но я глубоко убежден, что «они от нее никуда не уйдут». Как-то раз она сказала: «Я знаю, что им всем надо». Сейчас, когда так ослепительно блестят ее очки, я верю – знает.
    Две есть. Третья?
    А-а!.. Деятель. Идет. Я всегда думаю, глядя на нее, что сильный характер – это от бога, как бородавка.
    Ну – собрались. Закурим! Наверно, начнут с политики – прохожих еще мало.
– Сегодня так плохо спала ночь, так плохо спала! – это Рыжая. – У этих собака внизу… Гадина!.. . Всю ночь – «гав-гав-гав!»
– А меня этот паровоз всю ночь донимал, – сказала Деятель. – Всю ночь – «ту-у! ту-у! ту-у!» Какого черта гудеть? Ночью же на путях детей нету.
– Маневровый, – пояснила Тихушница.
– А?
– Маневровый. Он своим сотрудникам гудит, чтобы его перевели на другие рельсы. А у меня голова что-то всю ночь болела…
Все три плохо выспались. Будет дело!
– Почем же огурцы теперь стали? – спросила Деятель.
– Я в прошлую субботу была на базаре  – два  рубля.
– Два рубля?! Да я вчера в «Овощи-фрукты» по руль тридцать брала. И народу мало.
– А я вчера… – заговорила было Рыжая, но тут нанесло неурочного: какой-то парень, явно с похмелья, шел по двору, направляясь, видно, в магазин за пивом.
Все три смотрели на него. Попался, голубчик! Выпил в субботу?  Сейчас закусишь.
– Иде-ет, – сказала Деятель. Таким тоном, будто по двору шел ночной грабитель, которого за углом ждет не пиво, а наряд конной милиции.
– Краса-авец… Ручки в брючки.
– Что, милок, с похмелья?
Парень посмотрел на них.
– А вам что?
– Ничего, ничего – пей. Больше пей – к сорока годам будешь чурка с глазами, – это – Деятель.
Парень, изумленный, остановился.
– Ты что?
– Я, мол, пей. Больше пей!
Тихушница и Рыжая промолчали.
    Парень пожал плечами, пошел дальше. Но только он отошел, мои грации осмелели.

– Он и сейчас-то уж никуда не годится. Для мебели только.
– Алкоголик, глот. Тоже ведь – «ты что?»
– А у меня – сестрин муж, – стала рассказывать Рыжая. – Я ему: «Что ж ты, говорю, пьешь-то, рожа твоя кывадратная? Ведь ты вот с получки-то сколь? – двенадцать рубликов усадил! А на двенадцать рублей можно полторы недели питаться, если ты – опять же – не нальешь глаза-то да мяса себе не будешь требовать». Так он мне: «Все пьют. Не пьют только собака да кошка – они лакают». Такой паразит!...
– Что ты! Они ответют.
– «Я, говорит, работаю. Что же, мне и выпить нельзя?»
 – Они работают! Со мной на площадке один – тоже работает. Я на днях стала диван выколачивать, так он: «Что же это вы на площадке-то? Люди работают и должны вашу пыль глотать!» Я говорю: «Где ж эт ты, милок, работаешь-то? Ты ж целыми днями дома сидишь. Вот так работка!» – говорю. Он мне: «Я диссертацию пишу». «Эх ты, думаю, лысая ты коленка, диссертацию ты пишешь!.. А чего же полысел-то раньше времени?»
– Истаскался.
– Знамо дело!
– Пьет?
– Что ты! Он скорей задавится, чем бутылку себе возьмет.
– Они такие – лысые: истаскаются, потом начинают: тут болит, там болит… А деньги на книжечку.

    За этого лысого, который диссертацию пишет, я выпил рюмочку – очень уж славно они его уделали. Голеньким выставили – со всех сторон. Будь здоров, очкарик!
    Деятель высморкалась, сделала «кхм, кхм» и продолжала:
– Они лысеют, а людей на земле уменьшается. Я бы расстреливала таких.
– Собрать их всех в одно место и посадить на карточную систему! – неожиданно громко и зло сказала Тихушница. – Узнают тогда.
Какова Тихушница-то!.. Голосок прорезается. С карточной системой она неплохо придумала.
– А один лысый, я слышала, – заторопилась Рыжая, – сделал себе капроновые волосы, заплатил валютой, напился пьяный, а его постригли в милиции. Ха-ха-ха!.. Они же не знали! Ха-ха-ха!...
Ну эта все по анекдотам дает, верхушки сшибает. Нет, голубушка, если за душой ничего нет, не помогут и капроновые волосы. Что это?.. Нет, Рыжая явно не тянет.
Тут выпорхнуло из подъезда этакое воздушное создание и заспешило, заспешило, отстукивая каблучками по асфальту. Коротенькая юбочка – туда-сюда, туда-сюда …

– Вот она! – в один голос сказали Деятель и Тихушница
– Ну к чему такие короткие юбки? – вякнула Рыжая. Да заткнись ты!
– А легше, легше, без всяких там… – сказала Деятель.
– Больше-то нет ничего, вот они и выставляют коленки, – заметила Тихушница.
То есть как это «ничего нет?» Не понял. Что-то ты, матушка, не того… не объективно.
– К любовнику пошла – торопится. Сейчас придет, а там – другая.
– У них график. Как у паровозов.
– Идет, виляет… А чего вилять, чего вилять? Там вилять-то нечем.
– Шкелеты.
В это время вышел на солнышко глубокий старик.
– Идите к нам! – сказала Деятель.
Старик присел на лавочку.
– К сыну приехал?
Старик был с глухотцой.
– А?
– К сыну погостить приехал?
– Ага.
– Сноха-то ничего, не гложет?
– Нет, ничего. Она хорошая.
– Они все хорошие … пока спят. Как там в деревне-то?!
– Хорошо. Косить начали…
– Оптимистический старичок! – сказала Рыжая. – Везде у него хорошо! Видел такой фильм «Оптимистическая трагедия»?
Деятель снисходительно похлопала старичка по спине.
– Волос-то – тоже на одну драку осталось?
Старичок усмехнулся.
– Мне уж семисит пять скоро…
– О! А все жалуетесь: плохо в деревне, трудно.
– Я не жалуюсь.
– Они теперь все хорошие, трудящиеся…
– А кто огурцы по два рубля продает?! Кто с мешками на метро ездит?.. Мешает!.. – это Рыжая «покатила бочку». – Кто поступает в дворники, а потом получает секции? Кто в колхозы не хотел идти? Кто упирался?!
Деятель стиснула зубы и оглянулась во гневе.
– Кто из-за угла стрелял? – спросила она тихо. – Кто без конца вредил?

Я налил рюмочку. Старичочек, конечно, не ждал такого. Тихо было кругом, тепло, солнышко светило.

– Кто с необъятных полей колоски воровал?! – как-то даже взвизгнула Тихушница. – Кто самогон ва…

Тут старичок встал, весь подобрался и неожиданно громко – на весь двор – скомандовал:
– Стать!
Грации опупели. Молчали.
– Стать!!! – заорал старичок. И замахнулся палкой.
Рыжая и Тихушница встали. А Деятель, наклонив вперед голову, смотрела на старичка.
– Я – Егорьевский кавалер! – кричал старичок. – У меня медаль за «Трудовую доблесть»! У меня сын – токарь семого разряда! Я вас сам в ГПУ – за такие слова! – он заплакал и пошел домой.
Рыжая и Тихушница сели. Им стыдно стало, что они испугались. Они стали оправдываться:
– Он же ненормальный, я давно замечала.
– Я тоже замечала.
– Когда «давно»? – спросила Деятель.
– Ну, давно.
– Он только вчера приехал. Это сын у него ненормальный.
– Это который на мотоцикле-то? Да тот уж лежал в психиатрическим раз пять. Тот просто задавит кого-нибудь, и все. «Токарь семого разряда». Знаем мы этих токарей… Только премиальные хапать.
Деятель понюхала табачку.
– А потом пропивают их с мастерами. Да на мотоциклах гоняют.
– Думают, у них мотоцикл, так за ними любая побежит! Тьфу!.. –
Тихушница в самом деле плюнула. – Да по мне – хоть будь с трактором, мне и то на дух не надо. Мне – лишь бы человек был.

    Я налил рюмочку – за мотоциклистов. Вообще – за наш славный спорт. Хороши они сегодня, мои грации!.. Мои лапочки. Ворочают пласты – от коллективизации до мотопробега. Сердце радуется! Маленько старичок их смутил… Но это… так, ерунда. Они ему тоже бубну выбили: будет знать, как стрелять из-за угла и воровать колоски. Кулацкая морда. Да еще Георгиевским крестом хвалится! Ясно: какого-нибудь пролетария свалил. Пень дремучий. Дупло.
    Я выпил еще рюмочку. Потом я выпил еще: товаровед из 27 квартиры не только растратчик, он еще и без одного легкого. Куркуль недорезанный. Тубик.
    И тут меня стукнула идея. Как только я выпиваю лишнего, меня начинают стукать разные идеи. Иной раз с похмелья все тело болит. Идея такова: в нашем дворе есть еще одна скамейка с высокой спинкой. Если эту спинку аккуратненько подпилить да потом снова приставить на место… Представляете? Человек садится на скамеечку и приваливается к спинке… Тот же старичок. Или этот, с одним легким… Представляете? А наблюдать все это можно с моего балкона хотя бы. Я вынесу еще три кресла – балкон у меня большой.

    Я выпил рюмочку и спустился к грациям.
– Здравствуйте! – сказал я. – Представляете?.. человек присел отдохнуть, так? И – раз! – кверху ногами. Мы хохочем негромко. Вы спросите: как это делается? Вон скамейка – видите? Подпиливается спинка… Мм? Я это берусь сделать в ночь с субботы на воскресенье. И мы весь день хохочем. Старичок грохнулся, я выхожу и опять подстраиваю спинку… А этому с одним легким-то, много ему надо! А? Я даже диван на балкон вынесу… Мы славно попируем!

    Тут Тихушница встала и куда-то пошла.
    Я продолжал развивать мысль. Я доказывал, что всякая идея должна воплотиться в образ, должно быть зрелище, спектакль. Только тогда идея будет выражена до конца.

    Сосед из 27 квартиры рассказывал мне через три дня:
– Вы кричали на них: «Почему вы не понимаете этой идеи со спинкой скамьи?.. Вы – пустобрехи! Кустари!» Чего вы хотели от них? Они же глупы, как…

Я смотрел на него, на этого недорезанного, и думал: «Не будь они глупы, ты бы сейчас кровью харкал». Но это было потом.

А тогда, в воскресенье, я вдруг обнаружил, что передо мной стоит милиционер. Как из-под земли вырос. Они меня предали. Они ничего не поняли …

    Тот же сосед рассказывал:
– Когда вас вел милиционер, вы плакали. Вы оборачивались к ним и говорили:   
 «Эх вы! За чечевичную похлебку!..  А я любил вас! Ну и сидите, зубоскальте! Мещанки…  А годы проходят! Жизнь проходит!» Чего вы все-таки от них хотели?
– Совершенства. Цельности. Красоты.
    Сосед громко захохотал (при одном легком!).
– Нашли красавиц!.. Что вы, помоложе не можете подыскать?

    Нет, зря я тогда лишнего выпил. Не выпей я лишнего, я бы смог спокойно и обстоятельно разъяснить им, зачем надо было подпилить скамеечку.
    Загубил прекрасную идею!
***



… Здравствуй Потаповна!
А здравствуй Наумовна –
 
Ты куда это потопала
Да в магазин надумала,

А слыхала – Чаво?!
Терентиха, то, родила! –

Ну а кого – дак девочку –
С ума сошла!

А поповна то слыхала
Чего? – Того, умерла,

Надоть, а я не знала,
Чой-то она

А вон Людка – то, Людка
Идет сюда,
Юбка то, юбка –
Ну, нет стыда,

Шары-т бесстыжие,
ишь, выдрочка,
Вот ведь без мужа,
А, здравствуй Людочка!

А картошка – то нынче худа,
Вон и Манька худа!

Беда с молодыми, беда,
Ну да – какие ее года!

В отца да с лица,
Хорошо, когда в отца,
В соседа-то
не хорошо, не то,

А ты кудай-то собралась?
Так в магазин Потаповна!

Так ведь девятый час –
Надо же прохлопала!

Ты хоть бы в гости зашла,
Так ведь дела – дела …

Ну, давай хоть тут поговорим,
Ну, так давай тогда!