История Юхана Крэилла, риттара из Алиски. Часть 11

ПЛЕННИК

- Ааа, попался, шлында окаёмная! Ну-кося, ходь сюды, су-чча-ра… – Оскалив в злорадной ухмылке жёлтые гнилые зубы, коренастый рыжебородый мужичина в  шапке тёмно-синего сукна с меховыми отворотами из овчины схватил под уздцы испуганно захрапевшую и прянувшую назад светлогривую финскую лошадь. - Ишь, удумал чего, выпорток   глуподырый! Заставу нашу обойти втихую!

Из заснеженных лесных зарослей на тропу выскочили ещё двое бородачей в тулупах поверх чёрных сермяжных кафтанов и отороченных овчиной шапках. За спину каждого были заброшены бердыши с короткими древками.

Цепко ухватив за штаны мальчишку,  рывком в четыре руки споро выдернули маленького наездника из седла. Первый из троих всё ещё пытался совладать с упрямо пятящейся и дико косящей глазом лошадью.

- Не упусти конягу-то! – Крикнул один из тех, кто удерживал бесцеремонно сброшенного на снег юного всадника – За лошака энтого в Кореле отдельную плату серебром получим!

Тем временем, парнишка   извернулся, как ласка-lumikko в сжимающих его заскорузлых пальцах, высвободил руку и, невесть откуда выхватив нож, быстро сунул его в ногу стоявшего слева служилого. Стрелец взвыл от боли и отпустил пленника, зажимая ладонями хлынувшую из раны кровищу.

В тот же миг маленький финн сделал короткий взмах ножом, пытаясь проткнуть им бедро и второго верзилы, но тот успел перехватить его за кисть и, выкрутив с такой силой, что мальчик вскрикнул, вырвал  у него клинок.

- А ну, охолонь, паскудник! – Рявкнул детина, пиная паренька сапогом в лицо. – Не ворохайся!

- Убью, брыдлый вымесок!* - Хрипло зарычал раненый, вытаращив налитые ненавистью и злобой глаза. – Зарублю! Зарублю чухна окаёмная!

_______________________________________
*Гадкий, вонючий выродок (старорус.)


- Пожди мало, Грихно! За стерьво-то смердячее* нагороду-олафу, чай, не получишь. А живьём лазутчика свейского заполучить зело рад голова наш, Меркур, будет, Иваныч.

_______________________________________
*Падаль вонючую (старорус.)


-  Отож, - буркнул злобно Григорий, прикладывая к раненой ноге срезанный тут же с сосны пласт мха.

- Вверх язвы кнутом потребно перетянуть кужельным, - посоветовал первый из стрельцов, совладавший, наконец, с присмиревшей кобылой, испускавшей из нозрей клочковатые облачка пара.

- Нешто! – Отозвался раненый. - Мох древесной всякое течение крововое заключает.

- Ну, стервец, под кнут и пытку пойдёшь теперя! – Продолжавший прижимать мальчишку коленом к земле, бородач принялся вязать пленнику руки, вывернув за спину. -  На дыбе железа ужо калёного отведаешь вдосталь! А за государева человека поязвленного, не миновать плахи тебе, гнусь латышская.

- Шта толковать с ним попусту! Всё одно ни бельмеса по нашему не разумеет.

- Ужо на дыбе-то его быстро разговорят! Эй, ты, лободырный! По-людски язычишь, чухно лупоглазое?

Поставленный к этому времени на ноги со связанными за спиной руками, мальчишка со светло-русыми, взлохмаченными волосами, лет одиннадцати-двенадцати с виду, сообразив, что вопрос адресован ему, нехотя буркнул, шмыгнув разбитым носом:

- En tajuta… Не понимаю.

- Все оне блудословят тако! Коль немцу финскему хоть что не по сердцу будя, так и заладит одно и то ж талдычить. А сами-то про себя всё вокруг них разумеют! Хитры больно, облуды латышскеи.

- Эн тайута… - снова упрямо повторил мальчик, поджав губы.

- Пасть заткни, погань! – Здоровенный волосатый кулак с размаху ударил в лицо юного финна. 

- Эн тайута! –  Глядя исподлобья, дерзко выговорил упрямец, сплевывая кровь на снег.

- Тьфу, нечисть окаёмная! – Стрелец, державший лошадь, плюнул с досады.

Перекинув поперёк седла связанного пленника, засадники, ведя животное в поводу, углубились в чащу, где за взгорком средь голых берёзок и заснеженных елей виднелись привязанные вороные стрелецкие кони.


СОТРАПЕЗНИКИ

- Ты вота, Крыел, хоцъ и нашенской веры теперя, и речию человецею оуже справно язычишь,  однако жа, всё одно - скоблёное рыло! – Сощурив глаза, ехидно укорял дьяк Третьяк Репьев стоявшего посреди трапезной со скучающим видом Юхана Крэилла. – На Росеи святой христьянину без брады никако не можно жити. С рылом скоблёным-то в Царствие Небесное дорога заказана! Господь наш искони людий с брадами создал. Скот один бессловесный, псы да котейки брад не имают. Коль скоро христьянин веры истинной, правой, то и образу Господа нашего, Иисуса Христа, подобен должон быть! С брадою, сиречь!

- Истинно глаголешь, Третьяк, сын Григорьев! Честь и сила русина всякого в браде его! – Подал с другого края стола голос воевода Сабуров, опрокидывая в себя кубок и пальцами отправляя в рот целую пригоршню квашеной с клюквой капусты. – По окладистости и густоте оно ить и породу всю сразу видно! А ежели брадёнка жиденькая, то и детина, стал быть, ледаша, худая, Господу не угодная.

 - Слышь-ко, Иванша? Такожде и Ждан вот, Степанов, воевода наш корельский, молвит!

- Отож! Неспроста лютейшею карой для бояр опальных при государе Иоанне Васильевиче брады выщипление деелось! Смыть же позор сей только в монастыре постом и молитвою непрестанными або кровью на поле бранном лишь можно было.

- Дак, пошто же вы, чухны, пёсьи дети, всё одно хари свои скоблите?! Где жа еси она, правая вера ваша? - Дьяк в сердцах и кубком пустым швырнул в стену.

Знатные властители Корелы восседали за длинным столом, застеленным парчовой скатертью и заставленным кушаньями, в отделённой стеной от иных казематов трапезной в Круглой башне Детинца – Старой крепости на Замковом острове.

Приземистую воротную башню о двух ярусах с казематами, шатром и смотрильней в  бытность ещё при шведах хёфвидсманом крепости Ларса Торстенссона, один мастер фламандский, Якоб ван Стендал, сложил из дикого камня. Когда вместо прежних деревянных построек, Понтуссом Делагарди при штурме сожжённых, Кексхольм-фестнинг, Свиягород, отстраивался заново.

От башенных же врат Линна Ванха - Старой крепости, на Мертвяч-остров - скалистый Каллиосаари, в устье  Узьервы, что финны Вуоксою звали, к Новой крепости с церковью Спаса, гварнизоном стрелецким, стайнями коневыми* и корчиницей-кузнею через пролив Кукушкин длинный мост был протянут. Мостом же и Спасский посад через Феодоровскую речку с сушей соединялся, где северный посад  избушками, лавчонками да ремственными дельницами* прирастал.

_______________________________________
*Конюшнями (стар.слав., новг.)
**Ремесленными мастерскими (стар.русс.)


Сказывали, что в церкви Святого Спаса погребён был могучий великан-карьялайнен по имени Валита, крещённый Василием, что для Новугорода во время оно всю Лапландию покорил.

Глядя на всевозможные яства и вина, источавшие поистине божественную смесь ароматов свежеиспечённого хлеба, жареной рыбы, пряностей и сдобы, Юхан почувствовал вдруг, как у него закружилась голова и засосало под ложечкой. Видно, изнурение строгим постом в преддверии Рождества Христова давало о себе знать поневоле.

Подовые пироги из квасного теста на конопляном и ореховом масле с грибами и ягодами, сдобные, рассыпчатые и слоёные кулебяки и рыбники так и манили к себе своими подрумяненными бочками. Тут же в постных* деревянных мисках высились горки лососевой икры малого соления,  стояли плошки с солёными груздями, черепушки с квашеной репой и мочёными яблоками с брусникою и морошкой да томлёные в печи мазуни из патоки и мёда на муке из редьки.

_______________________________________
*Используемые только во время поста


Сглотнув слюну, Юсси с тоской подумал о добром котелке-keittopata простецкой толокняной каши, приправленной мороженой брусникой, вприкуску с ломтём копчёной лососины и хорошем глотке ячменного олута. О чарке-pikari обжигающего нутро шведского бреннвина, трижды очищенного молоком, яичными белками и древесным углём, уж и мечтать не приходилось!

Мало, что от здешнего горячего вина, куда даже хмель клали, чтоб вкус перебить мерзотный, которое в Кореле из-под полы барышники на южном посаде за Узьервой-рекой продавали, да браги из зёрен размоченных  брюхо только лишь пучило и голова поутру трещала.

Так, ещё и государь Борис Феодорович указом своим три лета назад повелел все корчмы и харчевни закрыть в царстве!

Вино хлебное в государевых кабаках цены человеку простому да небогатому совсем недоступной стало. Людям посадским же вино продавать под  угрозою кары суровой настрого возбранялась. Те же два кабака царёвых, что в самом Новогороде вели торговлю, и то по челобитию горожан недовольных государевы дьяки прикрыли!

Для крепости пущей тайные винокуры хлебное вино во льду вымораживали, а ещё головки маковые и сонную одурь* подкладывали… Но ежели кто бесами жажды пития одержим был, то им всё то без разницы было! Лишь бы разум зело туманило  да с ног бы валило замертво!

_______________________________________
*Растение беладонна, красавка.


Вина же благородные, заморские, да меды, на малине и вишне стоялые, князьям только да детям боярским пить дозволялось.

Перехватив голодный взгляд Юсси, дьяк назидательно поднял вверх указательный палец:

- Ты, добр молодец, искушение, аки Господь наш в пустыне, ныне пытаешь. Всякому ж неофиту корочун* с усердием особым блюсти должно! А посему стой, смотри и смирения христьянского набирайся.

При этих словах Репьев откусил здоровенный кусок пирога с лососиной, не преминув запить его из кубка. Довольно крякнув, обтер руки о бороду и кликнул стрельца, подававшего к столу брашно**.

_______________________________________
*Предрождественский пост с 25 (28) ноября по 12 (25) декабря (стар. новг., диал.)
**Яства


- Прокша! В глотке оуже пересохло сызнова. Ташши още ендову.

Те обязанности, что в боярских домах на холопках и прочей дворовой челяди, а при дворе царском на кормчих и стольниках возлежали, в крепости-то с гарнизоном ратным стрельцы несли по наряду.

- Умилостивись, Третьяк Григорич! Пущай оуже изопьёт мало да поядить с нами! – Снисходительно пробасил воевода, что ещё сотником у второго воеводы Большого полка Бориса Феодоровича Годунова Москву от набега Казы-Гирея оборонял, а после государем  первым воеводою в Тетюшский острог в устье Яика был отправлен. – Чай, молодец-то не чернь сиволапая, а сам прежде у свийскаго короля ритарем знатным слыл. Ныне ж и нам справно проводником-сакмагоном* служит. За то и жалованье пятью рублями, зерном да солью у нас получает. Садись-ко, Иван, сын финскей Степанов, в ногах ить несть правды!

_______________________________________
* Следопыт, разведчик (старорус.), от тюркс. «сакма» - «путь».


- Ну, по глаголу твому пущай будя! – Кивнул дьяк и сытно рыгнул. – Иванша наш сыцкарь знатный… Слыхал, Крыел? Како воевода вящий* тебе честь оказывает с нами за одной ужиной** сидети?

_______________________________________
*Знатный, старший по положению (старорусс.)
**Ужин, вечернее застолье (стар. новг., диал.)


Прокша! Подайко-ся още хлебальник* со шшами да чашу винну. Знамо дело, неужинавши легце, а поужинавши крепце!

________________________________________
* Круглый хлеб с вытащенным мякишем и налитым внутрь супом (старорусс.)


Но тут же, осклабившись, плюнул с досады:

- Тьфу, ты, страмец страхолюдный! Ну, не могу, не могу я без нелюбия  рыло твоё скоблёное зреть! Будто с анчуткою окаёмным, прости мя, Господи, за ужиной сижу або шлёндою голою безсоромной! Страхота!

Не впервой, однако, распекал эдак дьяк нанявшегося на службу рюссам в Кореле как сюскари-партиолайнен* великана Крэилла за гладко его выбритое острым скребком лицо, на котором лишь небольшие усы Юхан себе оставил.

_______________________________________
*Следопыт, разведчик (старофинс.)


Невдомёк было служке государеву, как опостылела  борода лесному бродяге  за время странствий его военных в Саво и Карьяле! На брань же Репьева Юсси и внимание не обращал, выслушивая по обыкновению её со всем финским своим равнодушием.

Дьяк только бородой покрутил и безнадёжно рукой махнул.

Кивнув головой в знак благодарности, Юсси присел на скамью и запустил деревянную ложку в густое варево из репы, брюквы и квашеной капусты на капустном же рассоле с квасом и чесноком.

«Эх, ещё бы козьего молока сюда и клюквой приправить! Да и зайчатины кусок с хвостом салаки в этом keitto бы в самый раз были!..» - Подумал Юсси, подставляя под ложку  ароматную краюху свежего пшеничного хлеба.

- А ну-к, Прокопий, зачерпни в крыйлову чашу вина из ендовы! – Распорядился воевода. – Со столь знаменитым ритарем для меня самого за одним столом честь испить разом!

- А ить ты, Ждан, мнится мне, такожде тогда в поход с Мстиславским на Выбор свейский ходил с немцами биться? – Хитро сощурился Репьев. – Когда молодец сей, Иванша-баатырь финскей, целой полк Сторожевой ваш у Рогатой крепости изничтожил…

- Знатное было дело! – Расправив грудь и поиграв плечами, ухмыльнулся в бороду воевода. – Токмо вся сеча-то до подхода Большого полка още закончилась… Вся срамота одному Трубецкому досталася! Но о позорище евоном сказывать настрого не велено было. Всяко оно на войнах содееться может! И Долгорукова, боярина, было, в полон подо Вдовом немчины брали… А что ертаул полёг? Так, мёртвые, известно, сраму не имут…

Тогда с Ревонхядя, что северней Выбора в лукоморье вдаётся, бояре с воеводами от себя из полков послали голов с отрядами, чтобы посады жечь и воевать в Кореле.

В ту пору-то сам я у воеводы Большого полка Феодора свет Иоанновича, князя Мстиславского, сотником служил. И от Большого полка в края здешние в сечене том им и был послан.

Только Корелу, что тогда Свейским градом звалася, взять нам никак нельзя было… Что проку конным на пушки и стены бросаться каменны? Чай, не совсем вроде лбы толоконны… Посады такожде разорить не случилось. Их ведь в ту пору тут не было вовсе!

К Орешку же крепости по югу Ладоги отходя, отряд мой долиною прежней  Студеницы шёл, о коей още во книже Воцкие пятины Дмитрея  Китаева, в лето семь тысяч осмого помянуто. Тебе оуж, Третьяк свет Григорьевич, про то поболе мово ведомо!

Да там-то застенок* людиев финскех, нашу веру принявших, а место своё Алиской звавших, за грядою тогда и сыскал я... Вот, энтого великана, брата, стал быть, родного деревню. Харитона да Мавру и сынов их трогать не стали! Како одноверцев своих обидети?! Живут и живут себе. Коней напоили, отпочивали мало да и двинули дале.

_____________________________________
*Старинное название небольшого поселения, хутора.


Токмо ить князь-то Мстиславский господину нашему, Борису Феодоровичу Годунову и государю самому оуже во всей красе расписал про посады немецкие, у Свиягорода-Корельска самолично им разорённые!

Воевода коротко хохотнул, покрутив бородой:

- Ох, и любит наш брат, боярин перед царями бахвалиться! А что самого князя и близко тут не было, про то дьяками нигде не записано…

Кинув деревянную ложку на стол, Юхан медленно жевал хлебную корку,  отрывая кусочки прямо от опустевшего хлебальника. Макая их в солонку и отправляя в рот, с интересом вслушивался в рассказ боярина. Прежде ему не раз доводилось слышать ту же историю от Хеикки, но о роли в ней нынешнего воеводы Корелы, Ждана Сабурова, до сих пор было неведомо.

- Где же теперь братец твой? - Посмотрел воевода на Юсси.

Тот едва было открыл рот, как в разговор снова вмешался дьяк Репьев:

- Дак, в Расуле ить теперича Харитошка наш из той Олиски! В Расуле на Прасёлке. За домом-то сынов оставил приглядывать… А сам, как старшого на корелянке оженил, так в Расули и отправился. С ним, вон, и Иванов сын, что Варфоломеем* окрестился, с дитём своим и женою Марфой, и прочие крыловы сыновья такожде.  Срубы собе поставили, а пашню по-свойскему нарекли… как, Иванша, оно тамо будя по-вашему?

_______________________________________
* Соответствует финскому имени Пертту.


- Нуйяла…

- Истинно! Нуялово! Не то Дубиново стал быть аль Молотово по-нашенски. Как у Ивана-то в Олиске и пашня его под горой такожде Дубиною, Нуяво,  прозывается. Вродь, как булавица значитца. Оттого, что в великой войне с Жигимонтом, королём свейским и польским, они в земле своей теми булавицами билися… Верно ли молвлю я?

Юсси согласно кивнул:

- В Раасули-то век назад четыре братца из карьялайненов жили - Микко, Яхья, Тимо и Тахво. Веналайсет после деревни их на свой лад Мехкуево, Фафоново, Тимуево и Яхново называть начали… О том поп тот поведал, что при шведах в окрестных лесах за Коскиярви в ските хоронился. Теперь, вот, в Раасули как арккимандритта служит. Хеикки же с семьёй на берегу речки, что из озера вытекает, поселился. Оттого она теперь Хойкинойя и называться стала.

- Верно, Иванша, глаголишь! В церквушке тамошней, – подхватил Репьев - что на месте спалённой свеями отстроили заново, тому попу Харитон помогает справно! И Мавра его с ним - проскурницей ныне при храме... Харитошу же нашего сам епископ Корельский и Орешковский Сильвестр благословил.

- Стало быть, разлетелись птенцы из гнезда отцовского? – Понимающе кивнул головой воевода. - А что же другие братья твои, Иван?

- Ушли они… 

Юсси, пожав плечами, вздохнул. В который раз судьба его за эти годы с близкими разлучала!

Два года в трудах землепашеских худо-бедно прожили братья Тахвонпойят на земле Алиски в приходе Рауту, что  веналайсет  Ровдужским погостом называли. Оттого это, что Рауту карьяльская – Ровду аль Ровдуга по-венски прозывалась. Там же прежде и московитской церкви  приход во славу святого Василия Кесарицкого был, а потому и погост стал Васильевский.

Уж и  пиртти братья себе срубили, и новые деревни поставили - Руотси да Аропелто. А дом Юхана – Нуийя,  в том месте у ручья под грядой был, где он дубину свою, nuija, в землю воткнул, впервой ногою на землю Алиски ступив.

Обживаться было начали потихоньку. Только-только, казалось, отогрелись от пережитых невзгод сердца их, а души покой обретать начали!

Но всё настойчивее требовали новые власти Корелы венской принятия крещения в правоверной Церкви Христовой. Ни покупать ничего, ни продавать, ни дел никаких иметь с немцами латышскими не хотели люди посадские да новгородские торговцы-рассольщики...* Особенно ж злобой сердца карьялайненов тех горели, что на прежние земли свои из изгнания возвращаться начали. Ссоры и стычки на торгу то и дело вспыхивали!

Кирхи же евангелические повсеместно под нужды приходов кафолической греческой церкви переделывались поспешно.
 
_____________________________________
*Торговец, перекупщик рыбы (стар.новг.)


Даром, что Жалованной Грамотой царя Бориса латышам, кто веру лютеранскую исповедовал то бишь, из финских и свейских пределов, препонов никаких и убытков чинить было не велено, «чтоб, по нашему царскому милосердному жалованью… во всей Корелеской земли пашенные люди и Латыши жили в покое и в тишине и во благоденственном житие».

Тут на беду ещё и сыновья прежних вотчинников земли той, Головкиных, стало быть - из корелянинов знатных, объявились нежданно.

Степан-то Безобразов, второй воевода в Корельске, сын Осипов, что после Свейского похода государя Феодора Иоанновича третьим воеводою в Копорье ещё был поставлен, а после - прежде Сабурова в Кореле воеводствовал, финские поселения на корню от начала изничтожить готов был!

Ну, а уж как на поклон к нему дети Головкины-то с челобитной пожаловали, сразу стрелецкий отряд выслал к Алиске.

Хоть и не стали стрельцы разорять дома финские, но волю властех корельских всем и в Алиске, и в Хуухту, и в иных местах огласили  - крещение принять по образчику московитскому, а землицу и построенное всё на ней безвозгражденно прежним хозяевам вспять возвернуть!

Аккурат в то самое время известия  из Виипури до финнов в Передней Кореле доходить начали, что Каарле-херттуа, мол, победы великие над королём Сигизмундом одержал, с престола того сверг и единовластным правителем Швеции и Финляндии сделался.

Сигизмундистов же в «Кровавых парилках» нещадно в Турку и Виипури  лютым казням подверг! А тех из крестьян, кто в Войне Дубин кровь свою за него пролил, милостями и благостями одарил всякими.

Тогда-то и решено было, что Олли и Матти наши, братья Крэилла, должны обратно за свейский рубеж  возвратиться. Да с пристанищем своим распрощаться в Алиске. Бояться им более нечего на родине было!

Так, с домочадцами, добром всем и пожитками в Эуряпяа куда-то и навострили лыжи. Пекка Реппойнен -  старого карьялайнена Риикко сын, проводника и лазутчика ещё с Питкя виха - войны за Ливонию, знаменитого, провожатым с ними отправился.

- Кто знает, брат, Юхо! Может, Бог даст, вернёмся ещё! А то, гляди, дети да внуки наши на земле этой в Алиске жить ещё будут! – Говорил Олли, обнимая и похлопывая по спине старшего брата.

Сыновья ж Крэилла, кроме младшего Антти, что у Теппойнена на попечении оставался, за отцом следом крещение приняли новое - да с дядей своим Хеикки в Раасули и отправились.

После ж того, уговорам дьяка Репьева вняв, и сам Юсси в Корелу решил на службу податься. Новокрещенному в правоверии, самому ему назад в Суомаа дорога  была заказана! Давно уж те времена минули, когда веры греческой карьялайсет в шведские земли от притеснения бежали боярского...

- Исполать вам, правоверные! – Пригибаясь в дверях, чтобы не стукнуться головой о низкую притолоку, просунулся в трапезную  стрелецкий голова - Меркур Безобразов, что смолоду ещё опричником царя Иоанна Васильевича начинал.

Прошлым годом, вторым стрелецким головою в Курске служивший, Меркур, прежнего воеводы Безобразова Степана, сына Осипова, сородич, в Корелу головою приказа стрелецкого переведён был.

- Присаживайся и ты к нашему столу, свет, Иванович! Отведай, друже, чем Бог послал.

- Недосуг мне нынче трапезничать! Стрельцы мои с дальней заставы на Ровде лазутчика свейского притащили. Совсем бакорашка* още, немчик латышский, токмо вчера от мамкиной титьки, почитай, оторвался. А ить, поди ж ты, стрельца из приказа мово, сняголов эдакий, окоёмный, ножом пырнуть исхитрился, поязвил зело! За то лишён правой руки будет, которая нож держала. Допреж того, как остальные ему пообрубят! Днесь же в узах под Трубной башней томится…

Толмач мне при пытке надобен! Сведения из лазутчика вытянуть, покуда дух не испустит на дыбе.

_______________________________________
*Букашка (стар.-новг., диал.)


- Дак ить толмач есть у нас! Вона, Иван-великан, баатырь финскей. Ступай, свет, к столу, пождёт полоняник твой мало... От сиденья-то, чай, изнеможет да в дознании враз покладистее содеется!

- Полоненного свея, что твой маслёнок, наперёд помариновать хорошенько потребно, а уж опосля на вилку цеплять! – Расхохотался Ждан Собуров.

- Ну, будя по-вашему… Уломали! Махнул рукой Безобразов, соблазнившись запахами брашна и вина из ендовы.


КРЕПОСТЬ КОРЕЛА

Смутное беспокойство, будто предчувствие близкой беды, внезапно охватило всё существо Юсси.

Отставив чашу с вином, неспеша, как бы нехотя, начал он вылезать из-за стола с яствами.

- Коуды  доспел-то, Иванша? – Встрепенулся дьяк. – Ендова полна още!

- На двор, - буркнул Крэилл. – К еде вашей никак не привыкну… Муторно.

- Гляди, зад-то не отморозь! – Загоготал вслед Третьяк Репьев. – Да михирь* свой не застуди…

________________________________________
*Мужской орган


- Глядикося, из Рыбных врат на брег не ходи сереть, не то още в майну впотьмах спьяну сверзишься! – Поддержал дьяка воевода Собуров.

- Такая туша-то великанья лёдок на Узьерве в два счёта проломит! – Хохотнул  Безобразов.

Течение порожистой Вуоксы столь стремительным в тех местах было, что и зимой река не замерзала почти что. Лишь тонким льдом покрывалось устье до самой Лаатокки. Оттого и врагам с воды не подобраться к куртинам было – больно покров хрупок! Крепостные валы же в ту пору отвесно прямо к воде спускались.

Долго ещё слышался позади Крэилла громкий смех и шуточки его хмельных сотрапезников.

Миновав деревянную лестницу, уводящую к высокому лазу на самом вверху шатрового яруса, где маялись дозорные на промёрзшей смотрильне, жилой каземат, кладовую и поварню с печью, спустился по ступеням каменного крыльца, снаружи пристроенного к стене Круглой башни, что прежде шведами в честь бефальнингсмана Ларса Торстенссона прозывалась.

Из двора к воротам на нижний ярус пологий спуск вёл.

Со скрипом приоткрыв тяжёлую заледеневшую створку, Юсси проник в неохраняемый в зимнюю пору, холодный межворотный туннель перед входом в каземат за вторыми воротами, слабо озаряемый светом факела.

Внутри застал он сидящих вкруг стола за игрой в зернь* караульных.

_______________________________________
*Разновидность игры в кости на Руси в XVI – XVII вв.


В деревянных нишах вдоль стен составлены были рядком бердыши и пищали. Прочее же оружие и снаряжение по обыкновению в  Пушечном доме хранились.

Дым из раскалённой жаровни, стоящей посреди каземата, сизыми волокнами стелился по низкому  закопчённому потолку, лениво уползая через квадратные отдушины и ускользая в узкие щели меж двойных створок внутренних ворот, через которые, миновав проходной тоннель и внешние ворота, можно было на мост к Новой крепости на Спасский остров попасть.

Дополнительную тягу создавали смотревшие наружу амбразуры пушечных казематов подошвенного боя, где подле лафетов дремали на ворохах соломы стрельцы пушкарского наряда. Тут же прислонённые к простенкам между нишами рядком составлены были лыжи-kalhu, на финский манер тюленьим мехом обшитые.

Внутри одного из казематов в полу  зияла круглая дыра, что будто черным зловещим оком сверлила из подземелья обитателей башни.

Поговаривали, будто бы лаз этот в подземный ход вёл, что старую крепость с новой под речным руслом  соединял, а другим коридором своим к Рыбным воротам выводил. На самом же деле яма в полу для стока воды служила. Стрельцы в неё при нужде не только, что воду сливали. Ход же подземный из Пушечного дома вёлся.

Угрюмого вида бородачи в караульной, сидя на скамьях, кто перекусывал нехитрой снедью из сухарей да разваренной без жира по случаю поста  полбы и овсяного киселя, запивая их квасом, кто латал прохудившийся кафтан или неспешно полировал клинок сабли клочком пакли с желчью.

При появлении Юсси никто даже ухом не повёл.

Игрецы в зернь только, заслышав скрип приоткрываемых створок, не поднимая от стола голов, положили ладони на резные костки.

Со времён царя Иоанна Васильевича строго-настрого наказывалось воеводам забавы сии непотребные пресекать всячески, отобранные кости сжигать, а резвунов пойманных  - в острога сажать да плетьми сечь.

И при Феодоре Иоанновиче, и ныне при Годунове запрет сохранялся. Но азарт никакими плетьми побороть в людях нельзя было! Да и чем служивым от скуки ещё потешиться? Десяцкие же и сотники стрелецкие сами не прочь были чарками с косточками потрясти. Оттого и на провинность малую эту глаза всегда закрывали.

Завидев, что не голова это их пожаловал, а просто Иван-великан из перекрещенных финнов, при дьяке Репьеве состоявший на службе, караульщики всякий интерес и вовсе потеряли сразу.

Только штопавший, скрестив  ноги, одёжку, стрелец с серьгой в одном ухе недовольно приподнял голову, ощутив внезапный приток морозного воздуха, вызванный сквозняком.

Прихватив у стены пару лыж, Юсси так же, не привлекая к себе внимание, снова выскользнул наружу во двор крепости.

Зимние сумерки студня* сгущались быстро. Уже и стрельцы в караулах  сторожевые огни в железных костровых чашах на таганах запалили.

_______________________________________
*Студень - декабрь (старорус.)


Оранжево-красными бликами тут и там озарились стены и заснеженный двор Старой крепости. Чёрные тени заплясали по бастионам Спасского посада на соседнем Мертвяч-острове. Взметнулись в звёздное небо Ладоги шустрые язычки пламени по обе стороны моста меж двумя крепостями. Тут и там по Ореховскому за Узьервой и северному за Феодоровской рекою посадам начали один за другим огоньки вспыхивать.

Свободные от караулов, спешили укрыться служивые в избах-казармах и обогреваемых печками казематах под равелинами.

Лишь дозорные, обутые в тёплые, из катанной в войлок овечьей шерсти валенцы, да глубоко надвинутых на головы меховых шапках, притопывали ногами от стужи на куртинах и дощатых помостах, прислонив бердыши с заледеневшими древками к надстроенным над валами бревенчатым стенам.

Хлопая, словно петухи крыльями, рукавицами по бокам, перекликались зычно:

- Гавша!
- Ууу!
- Како? Мёрзнешь?
- Угууу.
- Ну, мёрзни, мёрзни!
- Даньша!
- Чиво те?
- Вина-то, чай, хоца хлебного толнуть?
- А то!
- Дак, хрена те лысого!
- От, тыш, аесова*! Пошто пустое брякочешь? Токмо те ба горготать да язык ермолить…
- Га-га-га!..

________________________________________
*Досл.: «яйцесуй» (стар. новг., бран.)


Тут же озорную болтовню эту прерывает недовольный окрик десяцкого:

- Нуко-ся, цыць тама, хвороба окаёмная!

Из жилой Банной рондели,* называемой также Пристанной, на северо-восточной стороне Детинца, что наискось от Круглой башни в противоположном конце крепости располагалась, вместе с густым ароматом кипящего в котлах ячменного варева с горохом и рыбой, которую в Рождественский пост по вторникам и четвергам дозволяло  вкушать мирянам «Око церковное»**, доносились до Юсси хриплый смех и басовитое стрелецкое многоголосье.

_________________________________________
*Полукруглое фортификационное сооружение для защиты ворот.
**Распространяемый с XIV до XVII вв. в виде списков Большой устав, регламентирующий расписанные по часам и датам богослужения и правила церковной жизни. Впервые отпечатан в 1610 году при патриархе Ермогене. В 1633 г. по грамоте патриарха Филарета признан ересью и предан огню.


Поднявшись по пологому спуску от ворот башни, Крэилл огляделся и, обогнув по протоптанной в снегу тропинке угол Пушечного дома, оставил за ним, прислонив, лыжи. Стараясь оставаться в тени, двинулся далее вдоль стены, почти вплотную примыкавшей к куртине.

Сам арсенал шведский внутри второй этаж имел деревянный. В каждый из четырёх казематов его, где стрельцы караульного наряда располагались, отдельный вход вёл. Но двери из-за мороза закрыты наглухо были. Лишь легкий дымок от печек через отдушины под крышей струился.

С северо-западной оконечности каменного строения темнела, примыкая к нему, массивная, приземистая Трубная башня. За толстыми её - в добрых пять аскелов - стенами из глыб серого камня, в Пороховой погреб с юго-восточного угла арочный вход за  дубовой дверью вёл.

Когда шведы на этом месте вместо замурованных главных ворот пороховой погреб  решили устроить, то поверх башни могучий накат из земли насыпали. На нём же - пушечный бастион воздвигли. Внизу, под каменной толщей, в глухих казематах, куда и луч света не проникал, кроме запасов пороха, бывало, и  полоненные да и прочие арестанты томились.

У входа перед запертой на засов дверью зябко топтался на снегу караульный, прохаживаясь взад-вперёд до угла Пушечного дома и обратно.

Дозорные на стенах и в смотрильне воротной башни во внутренний двор, однако, и глядеть не помышляли. Откуда вдруг там ворогу было взяться? В Корелу-то зимой только по островным мостам попасть можно было! В детинец же еще и подземный ход вёл. Также и стража у Водяных ворот и у Банного бастиона взоры вовнутрь двора не обращала.

Завидев Юсси, огибающего башню, стрелец с важным видом взял бердыш наизготовку:

- Коуды? Кто таков? Сказывай!

- Сютскари финский я при дьяке Репьеве, Ииван, син Степпаноф…

- Ааа, ты чи ли, Крыел, чухно скобленорылое? Дак, пошто задами блудишь, аки тать ночной?

- Давешнего полоняника с рубежа свейского воеводой Сабуровым да головой Безобразовым мне исперва  добром расспросить  велено. Допрежь, чем завтра на дыбе его растянут.

- Ну, ходи, коли так!

Стрелец снова вскинул на плечо бердыш и неспешно поскрипел валенцами к углу Пушечного дома.


ОТЕЦ И СЫН

Отодвинув засов, Юхан приоткрыл створку дубовой двери и осторожно шагнул во мрак. Сняв с крюка на стене у входа слюдяной фонарь, высек кресалом искру и зажёг вставленную внутрь свечу, осторожно притворив оконце.

Фонари такие ходовые из олова и слюды, что в Беломорье добывалась, по всему северу в монастырях делались. С открытым-то огнём в пороховой погреб спускаться опасно было!

Неяркий свет выхватил из кромешной тьмы арочный свод из кирпича красного и стены серого камня. Крутые ступени уводили глубоко вниз, как бы сворачивая вправо.

В открывшемся за поворотом квадратном, как и в Круглой башне, помещении со сводчатым потолком за дубовыми дверями с массивными запорами располагались казематы с запасами пороха.

В отдельно составленных бочках  селитра, сера и мешки с калёным в песке крушиновым углём хранились. Из них-то стрельное зелье для боя огненного с добавлением хлебного вина, дабы сухая смесь прежде времени не воспламенилась, и делали.

В одном из углов потерны в некоем подобии клетки на ворохе соломы притулилась, свернувшись калачиком, маленькая фигурка пленника.

Со вбитой в стену скобы-разворы толстая цепь с железным ошейником свисала. Рядом и огромная колода с ножными цепями-развинами примостилась. Но руки и ноги узника оставались свободны.

Ключ от огромного замка тут же возле клетки на крюке висел. Но дотянуться до него сиделец при всём желании не сумел бы! Видя ж его пред собою так близко и впустую пытаясь руку сквозь прутья протиснуть, призван к положению своему в довесок душою страдать и тоской исходить был.

- Ты как, пойка? – Спросил Юсси по-фински, приподнимая фонарь повыше, чтобы получше разглядеть маленького пленника.

Узник недоумённо приподнял голову, всматриваясь в озарённую неровным мерцающим светом фигуру, чья косматая тень на стене каземата вставшего на задние лапы медведя напоминала. И вдруг, вскочив на ноги, закричал, бросаясь к прутьям решётки:

- Отец! Отец!

- Антти!

Юхан от изумления едва фонарь не выронил. Нет, не обмануло его предчувствие! Не иначе, как сам Господь сподобил прийти сюда, не дожидаясь, покуда поутру на дворе перед Водяными воротами дыбу стрельцы поставят да допрос учинять станут, пленника мучая.

Взмолиться ль о милости может, на колени пасть пред воеводой Сабуровым? Дьяка Репьева о заступничестве умолять? Эх! Кабы не ранил Антти стрельца того, может и удалось бы к порке одной свести дело! Стрельцу самому виру выплатить…

А ну, коли не выйдет?! Какое отцовское сердце позволит взирать покорно, как сына на дыбу волоком тащат, суставы выкручивают и батогами секут до смерти?!

Скрипнув зубами, Юсси понял, что такое христианское смирение он не был готов явить совершенно.

Подумалось невольно о том ужасе, который, должно быть, вот так же Арвид Тавасти изведал, когда Каарле-херттуа два лета назад в Виипури сына его, Иивара Арвидинпойку, на глазах отца в Пансарлахти у Монашеского колодца обезглавил, прежде чем и самого головы лишить.

Хоть может и заслуживали оба казни, но и мстительная жестокость такая без нужды военной Юсси непонятна была. Поистине, своя смерть тогда избавлением от мук душевных показаться может и лишь как милость принята божья!

Не единожды доводилось Юхану Крэиллу жизнями сыновей рисковать в битве! Но, чем больше седины в волосах прибавлялось у старого воина, тем сильнее сжималось сердце при одной только мысли о том, что и кого-то из них может ведь смерть своим чёрным крылом коснуться…

Как некогда Пекка Весайнен жизнями сыновей за набеги на рюссов и карьялайсет расплатился жестоко!

Потому рад был так Юхан, когда Эрвин, Пертту, Симон и Кари с братом его  Хеикки вместе перебраться в Раасули, на границу с Инкеринмаа порешили – подальше от здешних знамений грозных. Достаточно повоевали!

Повесив фонарь на крюк, в мгновение ока отомкнул запоры. Распахнув решётку, сжал сына в объятиях, вдыхая до боли родной и знакомый запах домашнего очага, звериных шкур, хлеба-рейкялейпя и хвойных лесов родимой Карьялы.

- Как же получилось так, Антти, что рюсса схватили тебя, за лазутчика приняли?

- К тебе я, отец, в Алиску пробирался… По старой тропе нашей - от Рауту через лес, на восток прямиком, к Алискан-пало верхами шёл. Где за грядой мостик над Алискан-ойя к твоему пиртти, в Нуийя ведёт. Замечтался! Да вдруг на дозор и наскочил их… Рюсса-то нынче, что иголок в лесу близ границы, так и шастают во все стороны.

- Так ведь пусто теперь в нашей Алиске! Хеикки и братья твои в Раасули все перебрались. Я здесь, в Кореле – Кякисалми…

- Кто ж знал про это!

- Моя вина, пойка. Надо, надо было весточку вам послать!

- Эх, видел бы ты, отец, как я сразу с тремя рюссами в лесу дрался! И даже ножом своим ранил одного сильно. Снег покраснел весь от его крови...

- В том-то и беда, сынок, что теперь за то жестокой каре предать хотят тебя воеводы стрелецкие.

- Так, что за напасть? Ни пытка, ни смерть не страшат меня! Не раз вместе с тобою и братьями в морду мы ей плевали! С дядей Туомасом же  условлено было, что если к назначенному сроку не вернусь я, он за мною отряд разведчиков наших вышлет, хоть бы для этого им Кякисалми снова пришлось штурмом взять.

- Ох, пойка, да ведь это слова только! Словами да похвальбою бастионы и стены не сокрушить каменные. Не так-то просто Корелой малым числом овладеть без орудий осадных. А что ты врага не страшишься, то славно! Стало быть, я за тебя буду рюссов бояться… Есть план у меня, как бежать нам.

Вдвоём-то нас сразу приметят – и до ворот дойти не дадут даже. Убьют обоих! А то и того хуже…  Через Водяные ворота и Круглую башню никак не выскользнуть незамеченными. Одна дорога – сквозь тайный ход в бастионе Рыбном, Кала-рондели. Но и там стража стоит у рюсса… Поэтому надо так сделать, чтоб все видели, будто один я иду!


БЕГСТВО ИЗ КОРЕЛЫ

Караульный у выхода из Трубной башни недоумённо уставился на Юсси:

- Долгонько жа ты, однако…  Сознался нешто, христопродавец латышскей?

- Упирается… Будто олень при случке копытами. Без дыбы никако не обойтись, видно!

- И то истинно! Знамо дело, каков допрос-то без дыбы? Още и раздежением искушению предать – пытке, огнём, стало быть.  Латышей-то как ни мучь ваших финскех, молчат все, стерьвцы, будто бесчувственные, языки закусив. Где жа то видано - добром латыша допытывать... Эку безлепицу набасновал воевода! Хоця кака-то забавка и нама будя. Не то от докуки так помереть недолга…

Стрелец, тряся бородой, тоненько захихикал козлиным фальцетом.

Тяжело ступая, обогнул Юсси Трубную башню и прежней тропою своей  меж стеной Пушечного дома и куртиной, не забыв по пути и лыжи прихватить, направился дальше к низенькому и узкому проходу под западным бастионом.

Вышедший по малой нужде на крылечко второго яруса Круглой башни Безобразов, увидев вышагивающего неровной походкой мимо торцевой стены арсенала Юхана с лыжами под мышкой,  принялся потешаться над  незадачливым финном, охмелевшим, казалось, всего от одной чарки:

- Эй, ты, развисляй финскей, коуды ползешь, питух колобродный? Нешто на охоту идтить собрался?

Юсси остановился, раскачиваясь и опираясь на лыжи, делая вид, что его со страшной силой тошнит, от чего стрелецкий голова ещё пуще развеселился и только бородой покрутил: «Вот те и великан зельный!* А сам, что дохлец твой. Едва пригубил - и с копыт оуже долой… Немчин, одно слово. Тьфу!»

______________________________________
*Огромный, сильный, великий (старорусс.)


Стражник у печки с тлеющими в ней угольками под аркой ворот Рыбной рондели дремал, уронив на грудь голову. Но при приближении Юсси встрепенулся, хватая прислоненный к стене бердыш.

- Коуды?! Не велено из крепости сим ходом никаво пущати!

- Да прорубь-майну я токмо ото льда развалить*… Воевода Сабуров, вишь, ушицы красной - юрмы-лохикейтто из свежей лососины отведать с зарани удумал. Глядико-ся! Вот и перстень его с печатью! – Юсси сунул под нос караульного серебряное кольцо с королевским вензелем, доставшееся ему от матери.

_______________________________________
*Расчистить (стар.русс.)


Недоверчиво скосив глаза на буковку «G», увенчанную короной, стрелец рывком потянул за конец свисающей с воротка цепи, поднимая решётку. Гневить воеводу никакого желания у служивого не было.

Сводчатый Г-образный проход под бастионом выводил на узкую полоску суши вдоль куртины, соединявшей Рыбную рондель с Круглой воротной башней.

Название такое бастея сия с равелином за то имела, что ловля лосося круглый год близ неё особенно хороша была!

Лосось-то, лохи, в начале хейнякуу-липня* до самого  нереста своего осеннего из Ладоги в Узьерву аккурат мимо этого места стремился стадами.

________________________________________
*Июль

В начале зимы, отнерестившись, тем же путём частью в озеро шёл обратно, а частью в реке зимовать оставался. Летом, обессилев, он с током воды в озеро будто бы «сваливался», за что издревле лопарями «вальчак» прозывался.

Все силы эдак на борьбу с могучей рекою потратившего и после нереста обессилевшего, лосося-лоха, почитай, голыми руками из реки доставать можно было.

Частенько стрельцы по хотению боярскому, а до них и финны, во время хода рыбного от рондели поперёк рукава Узьервы юнды-заборья из вбитых в дно кольев, переплетённых прутьями, ставили. И с неводниц-лодок, бывало, сеть в реку кидали, а то и прямо от куртины острогою били.

Кромешная тьма, слегка лишь рассеиваемая светом звёзд, отраженным от снежного покрова и хрупкого льда Вуоксы, позволяла оставаться незамеченным для караульных на башенной смотрильне. И вовсе, к слову, давно уж храпевших, опосля глотка вина хлебного, завернувшись с головою в тулупы.

Оглядевшись по сторонам, Юсси ослабил узел на кушаке, распахнув свою меховую talviturkki, и тихонько позвал:

- Слезай, пойка.

Антти, который все это время сидел за спиной отца, с головой накрытый шубой, обхватив его с боков коленями и уцепившись руками за плечи, спрыгнул на снег.  Сделав несколько приседаний, возвращая подвижность занемевшим конечностям, и даже попрыгав, вопросительно взглянул на Юсси.

- Возьми нож мой, пойка! – Вытащив из-за широкого кушака свой вейтси, отец привязал его ремешком  к поясу сына. - Вставай на лыжи теперь - и к берегу Вуоксы прямиком через протоку Тенкалахденвирта, на юго-запад беги. До того места, где река залив Лавочный, Тенкалахти, образует… Деревню тамошнюю, что рюсса Ореховским посадом называют, и пиртти карьяльские, какие по пути  встретишь, стороной обойди! Пуще всего же собак остерегайся - от них не уйти на лыжах!

- А как же ты? С тобою что будет? Двинемся вместе!

- Двоих нас да и меня одного лёд на Вуоксе не выдержит. Не пройти мне! Да что со мной станется… Слушай и запоминай, пойка. Как до северного края Остамоярви дойдёшь, что рюсса Лавочным озером прозывают, дальше вдоль западного берега его направляйся. Селений-то там и прежде немного было, а те, что имелись, ныне заброшенные стоят.  По левому берегу Вуоксы, не переходя её, на юг беги, а как увидишь, где река большой поворот сделает, там уж прямым ходом на запад следуй.

К рассвету, гляди, коли сладится, то и до границы уже доберёшься. Ну, а ежели снова в лапы стрельцам угодишь, нож не пускай в дело, но часто, чтоб видели они, так вот, по-грекски, крестом себя починай обмахивать. И повторяй всё по-венски: «Господи, прости мя, грешнаго!» Авось, и попустит Саатана… Я же тебя нагоню вскоре.

Проводив глазами быстро тающую в темноте маленькую фигурку, широкими движениями полозьев скользящую по тонкому снегу на хрупком речном льду, Юсси перекрестился и, развернувшись, быстрым шагом направился назад к выходу из-под арки бастиона.


ПОГОНЯ

Караульный у печки сидел в той же беспечной позе, что и раньше.

«Калги* позабыл подля майны, немчин окоёмный…» - Подумал стрелец, глядя вслед Юсси, сквозь одолевающую  дремоту.

_________________________________________
*Короткие лыжи, от карел./финс. kalhu


Крупными хлопьями начал падать снег. Словно белым, пушистым мехом полярной лисицы окутало снежным мороком* новую и старую крепость, южный и северный посады и речные протоки меж островами.

_________________________________________
*Облако (стар.русс.)


Из сонного забытья вывел стрельца мощный пинок под зад загнутым носком сапога:

- На посту, сквернавец, дрыхнуть удумал?

Десяцкий со сменой караула стоял перед входом под рондель. Дрова в печи давно прогорели, рассыпавшись ровным слоем серого пепла. Сделалось зябко.

- Эх, ты, мимозыря! Нешто батогов возжелал отведать?! Давеча узник из Трубной башни убёг, лазутчик свейский.  Голова Безобразов-то велел оного с зарання на пытку волочь, а немчинка того оуже и след простыл… Учмурил, так учмурил свейский выпорток. Часовой молвит, будто финскей сакмагон Иван, что толмачить при дознании взялся, узилище  присещал... Так, за обоями теперя в сугонь* конные со псами пошли корелянскеми.

_______________________________________
*В погоню, в догонку (старорусс.)


Пришедшие на часы заступать вместе с десяцким стрельцы ехидно посмеивались над угодившим в просак приятелем. Однако, засоня начал оправдываться:

- Дак, иных-то ить всё одно никаво не зрилося! Токмо финн тот, Иванша Крыел, един и ходил-то...

- Коуды ходил?!

- Дак, за куртиною лёд развалять на майне по хотению воеводскому… Опосля вспять возвернулся…

- А един ли ходил?

- Как есть един!

- Гляди у меня! Шкуру о другорядь  спушшу! Пред воеводой Сабуровым ответ сам головою держать будешь… Ан, не иначе, как дело ведьством и чародеянием самого Нечистого  пахнет! Не сквозе стены жа утёк поганец тот свейскей…

Частенько отсылал дьяк Репьев Ивана-следопыта с поручениями тайными за стены крепости. Никто и не допытывался никогда, куда да по какой надобности направляется этот великан финский. Всё одно ведь не скажет ничего, молчун старый! Что с камнем или с деревом с ним разговаривать было… Караульные же при воротах препятствий ему не чинили.

Оттого и на сей раз  безволненно прошёл он нижним ярусом Круглой воротной башни, мимо часовых на мосту и караульных в Новой крепости на Спасском острове, прямиком на конюшню-стайню направляясь неспешно.

Зимняя ночь не уступила ещё свои права рассвету, когда верхами  миновал он торговое местечко Остамо, далеко позади оставив Корелу с её стрельцами, воеводами и бастионами. Погони покуда не было слышно, и Юсси надеялся, что в  Кореле не так быстро хватятся своей пропажи.

Где-то всего в четырёх пенинкульмах к западу пролегла невидимая граница, разделившая Карьяланмаа, землю Карьялы, между Веняйя-Росией и Швецией.

Невольно ощущал Крэилл в душе некоторое волнение, предвкушая встречу с прежними соплеменниками. Что старый Теппойнен скажет, узнав о службе Юхана рюссам? Не взглянут ли, как на изменника, прежние боевые товарищи?

Но более всего, однако, беспокоила мысль о его сыне, Антти... Нигде не видел следопыт отпечатков лыжных полозьев – все замело снегом за ночь!

Достигнув юго-восточной оконечности скованной льдом, заснеженной бухты Няпинлахти, остановился за холмом в негустом ельнике, чтобы лошади отдых дать. Спешившись и подвесив под морду животного хребтуг-«сякки»* с овсом, принялся выламывать выступающие из-под снега сухие ветки валежника для костерка.

________________________________________
*Торба (финс.)


Лай собак донёсся до слуха прежде, чем скрадываемый снежным покровом гул от добрых пяти или шести дюжин копыт и ржание скачущих галопом лошадей он услышал.

«Карьяльских псов по следу пустили!..» - Мелькнуло в голове.

Карьялайсет остроухих серо-рыжих собак своих никогда не держали  на привязи и не кормили даже. Круглый год эти прирождённые охотники сами себе пропитание добывали. Зимой пробавлялись остатками от охоты, рыбной ловли, падалью и отбросами. В бесснежное же время обитали в охотничьих угодьях, добывая пищу себе в лесах и по берегам многочисленных рек и озер.

Встречались порой среди четвероногих помощников обитателей Лаатоккской Карьялы и пришедшие с Севера, небольшие, лохматые лопарские собаки, и даже злобные чёрные с белыми отметинами оленегоны-лаппинпорокойры. Эти-то звери при ловле с их помощью беглецов двуногих особенно опасны были! Ведь, настигнув, и в клочья клыками своими порвать могли.

Если от людской погони на резвой лошади ещё уйти можно было или в лесу схорониться, то от собак не сыскать спасения!

Вот уж когда пожалел Юсси, что никакого оружия он при себе не оставил, чтоб рюсса видом его одним не искушать понапрасну!

Быстро оглядевшись в поисках подходящей дубины и не найдя ничего, кроме торчащих из снега палок и иссохших стволов упавших деревьев, усмехнулся: «Kohtaloa et voi paeta, muuten se ei ole kohtalo! От судьбы не уйти, иначе это не судьба!»

С дюжиной молодцев-то он и голыми руками совладал бы - да и псам их несдобровать было!

Как-то раз на охоте довелось ему эдак от целой стаи волков-susit отбиваться. Лошадь, испугавшись, со всем оружием в лес ускакала, а нож в колоде торчать остался... Когда же матёрый вожак прыгнул, клыками в горло нацелясь, Юсси одним ударом кулака сшиб его наземь. После же, за хвост ухватив, принялся, будто палицей, волчьей тушей размахивать и других волков по оскаленным мордам и бокам охаживать.

Но против ручниц огнестрельных ни одному риттару в рукопашной не выстоять!

Поднявшись на скрытый наполовину лесом гребень холма, увидел он приближающихся от берега залива всадников. Рядом неслись и псы их, роняя с высунутых языков клочья пены.

Но как только погоня подножия взгорка достигла, а Юсси мысленно уже «Исё мейдян», «Отче наш», читать начал, произошло неожиданное.

Из-под полога леса по левую руку от Крэилла, обрушив лавину снега с еловых лап, вылетел на холм вдруг маленький всадник, загарцевав на своей рыжей льногривой лошадке. За ним - и второй следом. А там третий уже и четвертый… С полсотни конников вскоре в полукруг на возвышении встали!

Коротко щёлкнули тетивы арбалетов – и две или три собаки с громким визгом завертелись на снегу,  оставляя кровавые пятна. Прочие же, жалобно скуля, сами наутёк кинулись.

Осадив лошадей, остановились в замешательстве и преследующие, со страхом глядя на выстроившихся цепью мрачного вида вооружённых людей на гребне холма над ними.

- Немчины! Свеи! – Раздались изумлённые выкрики.

- Нешто латыши сызнова рубеж перешли?!

- Вертаться в Корелу надо, в набат бить! Свеи, свеи идуть!

Развернув  коней, стрельцы бросились прочь, яростно нахлёстывая животных по крупам концами поводьев.

Кто-то из стоящих на холме разномастно одетых конных что-то крикнул им вслед по-фински, и люди в неровным строю рассмеялись, принявшись тут же свистеть и улюлюкать вслед удирающим без оглядки русинам.

Юхан перекрестился, благодаря Господа за нежданное своё избавление. Взяв лошадь за повод, вышел из заснеженных зарослей, служивших ему укрытием.

Навстречу, пустив коня шагом и радостно улыбаясь, спускался с холма Антти. Чуть позади - со знакомым ему с юности озорным блеском в смеющихся глазах – следовал сам старый вояка Туомас Теппойнен.

Наклонившись из седла, сын хитро прищурился и спросил:

- Ну что, отец, пойдёшь разведчиком-vakooja в наш липусто? Дядя Туомас говорит, место капрала всегда для тебя свободно…