Медиум связался с духом Маяковского

**************************************
Границы неизведанного с Дмитрием Джулиусом
8961 подписчик
Подписаться
Медиум связался с духом Владимира Маяковского
Вчера
214
9 мин
Сеанс проведен медиумом Евгенией Соловьевой, ассистент - Ариадна Крылова Москва, 15 ноября 2023 года

Комната погружена в полумрак. Свечи отбрасывают длинные тени на стены. Медиум Евгения сидит за столом, напротив неё Ариадна — молодая женщина с блокнотом. Между ними — фотография Владимира Маяковского и несколько его книг.

Евгения: Сегодня мы попытаемся связаться с духом великого поэта Владимира Владимировича Маяковского. Я прошу соблюдать тишину и не прерывать контакт резкими движениями или звуками.

Медиум закрывает глаза, её дыхание становится глубоким и размеренным. Проходит несколько минут полной тишины.

Евгения: голосом, отличающимся от её обычного Кто тревожит меня? Кто вырывает из небытия?

Ариадна: Владимир Владимирович? Это действительно вы?

Голос: с ноткой раздражения А кого вы ждали — Пушкина? Есенина? Да, это я. Маяковский. Только не начинайте со слащавого поклонения. Мёртвым не нужны ваши комплименты. Есенина, кстати, прошу больше не вызывать. Его раздражают ваши тупые вопросы.

Ариадна: Владимир Владимирович, для начала хотела бы узнать — как вам... там?

Голос: усмехается "Там"? Какая деликатность! Как будто спрашиваете про курорт в Крыму. Тут нет "тут". Я везде и нигде. Я в тысяче забытых строк, в миллионе непрочитанных страниц. Я в громе голосов на площадях и в тишине библиотек. Не ищите географию в посмертии — её нет. И Рая с Адом тоже нет, если уж на то пошло.

Ариадна: Вас помнят, ваши стихи читают до сих пор.

Голос: с горечью Читают... Но как? В хрестоматиях для школьников, вырванные из контекста, выхолощенные строки. Сделали из меня певца революции, глашатая коммунизма. А где человек? Где любовь, где ревность, где тоска и одиночество? Вы выучили "Левый марш", но поняли ли вы "Облако в штанах"? Прочли "Хорошо!", но прочувствовали ли "Флейту-позвоночник"?

Ариадна: Многие современные поэты считают вас своим учителем, вдохновляются вашими произведениями.

Голос: с внезапной энергией Вдохновляются? Чем? Формой? Ритмом? "Лесенкой"? А рвут ли они сердце, как я рвал? Стоят ли на краю, как я стоял? Искусство требует абсолютной искренности, полной самоотдачи. Я не писал стихи — я кровью истекал на бумагу! А теперь... теперь все пишут о своих маленьких горестях, пустяковых переживаниях. Где масштаб? Где космос в одной строке? Современные поэты живут в своих маленьких мирках и считают, что этого достаточно для бессмертия.

Ариадна: Владимир Владимирович, расскажите о вашем отношении к современной России. Что бы вы сказали о нашем времени?

Голос: пауза, потом медленно Вы не понимаете. Я не сижу на облаке и не наблюдаю за вами. Я не могу "следить" за современностью. Я — эхо, отзвук, фрагмент. Но... задумывается… Если бы мог увидеть... Я бы сказал, что вы снова заблудились. Снова меняете сущность на форму, человека на систему. Мы бежали от царя, от церкви, от буржуазии. А вы? От чего бежите вы? И куда пришли? Опять кланяетесь попам и дрожите от слова Бог. Не такого будущего я ждал для России. Опять вас пугают иконами и звоном колоколов, опять как овец ведут на убой. А вы меж тем, чтобы сжать руку в кулак и показать протест блеете и просите ещё. Позорнее чем сейчас в России не было времен. Достаточен такой ответ?

Ариадна: А что вы скажете о вашем собственном времени? О революции, о начале советской эпохи? Вы ведь были один из первых, кто хотел строить новую страну.

Голос: с горячностью Мы верили! Понимаете? По-настоящему верили! Не в партию, не в вождей — в будущее! В человека нового мира! Мы думали, что можно создать общество, где личность не раздавлена, а раскрыта. Где творчество не привилегия, а норма жизни. Где каждый — поэт своей судьбы. Но...

Голос прерывается, наступает тишина.

Ариадна: Но что?

Голос: тише Но революция пожирает своих детей. Всегда. Без исключений. Мой голос становился всё более ненужным, как колокол во время чумы — слишком громкий, слишком тревожный. Система не любит тех, кто видит её изнанку. В коме нищие я тоже разочаровался. Как только ушел революционный задор, вернулось мещанство и приспособленчество.

Ариадна: Владимир Владимирович, давайте поговорим о вашем уходе. Многих интересует вопрос — было ли это действительно самоубийством?

Голос: резко А было ли это действительно важно? Важно, как я жил, а не как умер! Мои стихи кричали о жизни, а вы все цепляетесь за смерть. Патологоанатомы поэзии!

Ариадна: Простите. Я не хотела вас обидеть.

Голос: спокойнее Нельзя обидеть тень. Просто не превращайте трагедию в детектив. Мой уход — это тоже стихотворение. Последнее. Самое короткое и самое громкое. Настоящий поэт это всегда жертва. Нельзя целовать жену перед сном и пить теплое молоко в постели, а потом идти писать стихи. Получится лишь пенка, которую выкидывают в мусорку.

Ариадна: Расскажите о Лиле Брик. Она действительно была любовью всей вашей жизни?

Голос: после долгой паузы, тихо Лиля... Знаете, что такое любовь поэта? Это когда каждая клетка твоего существа настроена на одну частоту — частоту другого человека. Когда ты слышишь её дыхание сквозь шум толпы. Когда тысячи людей смотрят на тебя, а ты видишь только её глаза.

Да, я любил других женщин. Да, я писал им стихи. Но Лиля... Она была не просто женщиной. Она была координатой в моей вселенной. Точкой отсчёта. Я мог уйти от неё на тысячи километров, но все направления всё равно определялись относительно неё. Так было надо. И точка.

Ариадна: А она любила вас так же сильно?

Голос: с горькой усмешкой Вы задаёте вопрос, на который я сам искал ответ всю жизнь. Лиля была как искусство — многогранной, непредсказуемой, не принадлежащей никому полностью. Я был готов умереть за неё, а она... она была готова жить для себя. Может быть, в этом и была её сила, её магнетизм. Она не растворялась в любви, как я. Она оставалась собой. Впрочем, это дело дней минувших.

Ариадна: Вы жалеете о чём-нибудь?

Голос: задумчиво Жалеть... Странное слово для поэта. Поэт не должен жалеть. Каждая ошибка, каждая боль — это материал, это опыт, это почва для стихов. Но если бы я мог что-то изменить... пауза Я бы больше говорил с людьми не со сцены, а просто так, глаза в глаза. Я бы меньше кричал и больше слушал. Я был оглушён собственным голосом.

Ариадна: Что бы вы сказали современным поэтам?

Голос: с неожиданной мягкостью Я бы сказал: не бойтесь быть несовременными. Не гонитесь за модой, за трендами, за лайками. Настоящая поэзия всегда не вовремя — она либо слишком рано, либо слишком поздно. Она неудобна, она мешает, она задевает. Если ваши стихи всем нравятся — значит, вы что-то делаете не так.

И еще я бы сказал: будьте беспощадны к себе. Вычёркивайте, выбрасывайте, начинайте заново. Стихотворение готово не тогда, когда нечего добавить, а когда нечего убрать.

Ариадна: А читателям? Что бы вы сказали им?

Голос: Читайте не глазами, а кожей. Не скользите по поверхности, а погружайтесь. Стихи — это не развлечение, не способ убить время. Это способ умножить время, расширить его, сделать многомерным.

И не верьте в "величие" поэтов. Мы не боги, мы — проводники. Через нас говорит эпоха, говорит боль, говорит любовь. Мы просто лучше слышим. Но чтобы этот слух прорезался, мы кладем на алтарь всего себя.

Ариадна: Владимир Владимирович, как вы относитесь к тому, что вас изучают в школах?

Голос: с иронией Не знаю, что хуже — быть забытым или быть "пройденным материалом". Школа умеет превращать огонь в пепел. Из моих стихов делают упражнения по стихосложению, ищут метафоры и эпитеты. А где буря? Где гром? Где безумие и страсть?

Я не писал для хрестоматий. Я писал для площадей, для улиц, для живых людей. Мои стихи нужно читать на морозе, в толпе, в отчаянии, в экстазе. А не за партой под звонок. Но я рад, что обо мне впервые узнают в молодом возрасте. В этом есть вызов. Тот молодой человек или девушка, что поймут мои стихи со школьной скамьи никогда не будут одиноки. Это умнейшие люди, ибо я никогда не писал для ду***ков обожающих слащавых поэтиков со скучной лирикой.

Ариадна: Что для вас было главным в творчестве?

Голос: Правда. Только правда. Даже если она уродлива, даже если она разрушительна. Я мог исказить форму, сломать ритм, изобрести новые слова, но я никогда не лгал. Каждая строка — это обнажённый нерв. В этом суть поэзии — говорить правду, когда все вокруг говорят удобное, приятное, привычное.

Ариадна: Мы знаем, что вы были не только поэтом, но и художником, драматургом, сценаристом. Какое из этих направлений было для вас важнее всего?

Голос: с жаром Вы разделяете то, что неразделимо! Всё это — грани одного кристалла. Я не "был художником" и "был поэтом" — я жил искусством. Дышал им. Плакат, стихотворение, пьеса — это лишь разные языки для выражения одного и того же — моего видения мира.

Для меня важнее всего была возможность достучаться. Пробиться. Если для этого нужен был рисунок — я рисовал. Если нужен был спектакль — я писал пьесу. Я использовал все доступные средства, чтобы прорваться через скорлупу привычного восприятия. Я поэт всего, а не только букв и строчек.

Ариадна: Как бы вы охарактеризовали свою поэзию одним словом?

Голос: после паузы Бунт. Не политический, нет. Бунт против ограниченности человеческого языка, против тесноты существования, против смерти, в конце концов. Я пытался расширить возможности слова до предела и за предел. Разбить клетку обыденности. Моя поэзия — это кулак, бьющий в стену условностей.

Ариадна: Были ли поэты, которых вы считали своими учителями?

Голос: с уважением Уитмен. Он показал, что стих может быть свободным, как дыхание. Хлебников. Он понимал слово как живое существо, с собственной памятью и судьбой. И, как бы странно это ни звучало — Пушкин. Не его форма, конечно, а его внутренняя свобода, его универсальность. Пушкин поэт поэтов. Он будет всегда!

Но главным учителем была улица. Грохот трамваев, выкрики газетчиков, реклама, вывески, споры в кафе — вот откуда рождался мой ритм, моя интонация.

Ариадна: Если бы вы могли передать послание современной России, что бы вы сказали?

Голос: вдохновенно Я бы сказал: не бойтесь завтрашнего дня, но и не живите только им. Не растворяйтесь в прошлом, но и не отрекайтесь от него. Найдите свой голос — не повторяющий чужие лозунги, не подражающий чужим интонациям.

Я бы сказал: будьте достойны своих мёртвых. Тех, кто погиб за идеалы, за свободу, за будущее. Не предавайте их память конформизмом, малодушием, безразличием.

И ещё я бы сказал: берегите поэтов. Даже самых неудобных, самых колючих, самых странных. Они — ваша совесть, ваш барометр, ваша тревожная кнопка. Когда умолкает поэзия — умирает душа народа.

Гоните со сцены прочь лицемеров и шарлатанов, которые поклоняются лишь мамоне. Они строят из себя патриотов, а сами состоят из пустоты.

Ариадна: Владимир Владимирович, наше время подходит к концу. Есть ли что-то ещё, что вы хотели бы сказать?

Голос: тише, словно удаляясь Помните, что стихи — это не слова на бумаге. Это голос, звучащий в пространстве. Их нужно читать вслух, кричать, шептать — но не молчать. Поэзия существует между написанным и произнесённым, между буквой и звуком.

И не ищите меня в бронзе памятников, в названиях улиц и станций метро. Ищите в живом слове, в ритме города, в биении вашего собственного сердца. Я там, где рождается новый стих. Где рвётся старая форма и возникает новая. Где звук становится смыслом, а смысл превращается в судьбу.

Голос медленно затихает. Медиум глубоко вздыхает и открывает глаза.

Евгения: своим обычным голосом, утомлённо Сеанс окончен. Контакт прерван.

Ариадна: потрясённо Спасибо, Евгения. И... спасибо ему.

Записала Ариадна Крылова, 15 ноября 2023 года, Москва

Не пропустите новые публикации