Сны Пушкина

«Сны» Пушкина
(сказочная феерия)

                «Там Лес и дол Видений полны!»
                (А.С.Пушкин. «Руслан и Людмила»)

Парило. Солнце вдруг скрылось за набежавшую невесть откуда Тучу. Темнеющую так быстро, что ни в сказке сказать, ни пером описать!
Сергеич набегался, наигрался с крестьянскими детьми в салки и уже направился было идти до дома своего. Всей своей ватагой они часто играли у бревенчатого старого сарая, где чей-то Дед дрова рубил на дряхлой, как пенька, колоде. Сарай тот сильно покосился и в землю врос одним своим угольным «боком». Внутри всегда в поленнице лежали вкусно пахнущие лесом березовые дрова, куча старого сена, на котором можно было поваляться, или зарыться в него и сладко вздремнуть, вдыхая все ароматы и уцелевшие запахи луга. А ещё  висели всякие старые рыболовные снасти —  видимо Дед порой ходил с ними «по рыбку». А рядом с сараем всегда валялись сети — дырявые, как решето у пахнущей свежими блинами искусницы-кухарки!
Где-то вдалеке были слышны песни малых птах и ещё песни молодых лягушек. «Наверное, эти те самые Царевны, про которых мне недавно рассказывала Няня!» — вспомнил Сергеич и утёр пот со лба.
И вдруг на Небесах громыхнуло так, что Сергеич с испугу спрятался под ближайшую Ель. Высокую и раскидистую — как шляпка большого белого гриба! Все дети скопом ринулись бежать по избам! Да так припустили, что только пятки засверкали на пару с Небесами!
Он посмотрел вдаль, на широкий луг, в это зелёно-цветочное Пространство, ставшее от набежавшей тучи серо-тёмным. Там, вдалеке, посреди поля, поросшего высокой зелёной травой с нежно-фиолетовыми цветами, виднелся загадочный Серый Призрак. То был Старый Дуб, зелёная крона которого приютила в себе немало живых существ! Сергеич порой приходил туда, ложился у «ног» этого Мудрого Гиганта, и из травы наблюдал за невидимой дальнему глазу жизнью в кроне этого странного и почти что неземного растения! Там часто отдыхали и пели соловушки и другие птицы, прятались от зноя бабочки, стрекозки и «божьи коровки»! «Так вот Ты какой! Гигант у сказочного Лукоморья!» — и Сергеич закрывал глаза, пытаясь представить себе то самое Море, про которое ему рассказывали родные, и которого он пока ещё ни разу не видел. Но по-прежнему мечтал попасть туда и увидеть своего огромного Волшебного Гиганта там — у того сказочного Лукоморья!
Но вот в Небесах позади Гиганта вдруг что-то сверкнуло, будто чей-то Огненный меч рассёк Серую Тучу надвое и с силой вонзился в землю. А земля, со всей своей мощью внезапно восстала и приняла этот грозный удар Небес.
Сергеич от неожиданности и громовых раскатов ещё сильнее вжался в тело Ели, в её шершавую кору, и по-прежнему смотрел вдаль — на замерший посреди поля Старый Дуб. Это был его Волшебный Дуб, и об этом знал только сам Сергеич. И больше никто. Разве что Небеса и тучи? Или темный лес, что виднелся за лугом? В кроне этого Зеленого Существа он видел порой совершенно странные и необъяснимые никем вещи! Ветви этого Древа могли сложиться так, что среди них вдруг появлялось сморщенное Лицо Лешего, этого лесного Отшельника, охраняющего свою «зеленую обитель» от разбоя и прочего лиха. И серые глаза Лешего излучали какую-то радостную усмешку, отчего Сергеичу казалось, что Леший посмеивается над ним и ждёт, когда же этот отрок осмелится заговорить с ним! И тогда Леший сможет поведать ему свои чудесные Сказки! Которые не слышал пока никто из тех, кто порой заглядывал в Лес. А могло появиться вдруг и лицо Лесной Травницы, или лицо проказницы-кикиморы… Всё это было надёжно укрыто в ветвях и могло нежданно-негаданно появиться при желании этого Волшебника среди полей-лесов…

Сергеич «очнулся» от наплывших туманом мыслей, увидел, как снова сверкнули Небеса, уши его наполнились звоном, когда громыхнуло затихшее на миг Пространство! И вот уже что-то с силой застучало по ветвям Ели! Крупные капли вместе с ледяными шариками скатывались с верхних ветвей и падали в траву. А следом за ними Сергеич увидел, как с Небес падают рыбы! Всякие! Большие и малые!  Дыханье у него на миг перехватило!
«Вот это да! Вот чудеса-то! Какая прелесть! — обрадовался он. — Ах, Няня! Ну где же ты? И отчего не видишь этих Чудес? Надо будет сказать тебе про них!»
Он с каким-то восторгом смотрел, как падают сквозь стебли и цветы в высокие и низкие травы эти существа, невесть откуда и как попавшие ввысь, в самое нутро Тучи! И среди падающих малых рыбок он вдруг заметил, как блеснула золотом яркая чешуя на одной! Вместе с другими Она стремительно упала в траву, невдалеке, и Сергеич решился — выскочил из-под Ели и бросился к той самой Рыбке — в надежде, что она ещё жива, и что он успеет спасти её! Но как? Ведь до Старого пруда, вырытого по желанию его батюшки, было не близко! Добежать он сумеет, но выдержит ли весь этот путь Рыбка?
Он подбежал к Ней и сразу увидел яркую позолоту чешуи и Волшебный блеск в высокой траве.
«О да! Это та самая! Из моего недавнего сна! — и он подхватил Рыбку, обнял её Злато всей своей полудетской ладонью, и прижал к груди. И тут ему показалось, что Рыбка услышала гулкие удары его небольшого, но очень пылкого сердечка, и встрепенулась. А в душе вдруг раздались неведомо откуда ласковые девичьи слова: «Ведь Ты меня спасешь? Правда же, Сергеич?!» — и он машинально закивал головой, весь мокрый в своей белесой рубашке. Он всё еще не понимал, откуда Она узнала, как его зовут! Прижал Рыбку к себе и подумал: «Конечно же! А как иначе?! Ты должна быть жива! Всегда!» — и почувствовал, как Рыбка улыбнулась ему там, где никто кроме него не мог увидеть!

Часть тучи с градом улетела в сторону, гром и молния тоже устремились следом куда-то за горизонт. А дождь поливал что было силы всю природу и всех живых существ. Казалось, что все они в своей невидимой радости забылись и не смогут выдержать этот напор Небесного водопада!
Сергеич накинул на голову какую-то старую тряпицу, что валялась около Ели, и выскочил под дождь. «Видать, кто-то из наших после покоса забыл! Косу свою утирал, да с усталости и забыл! — мелькнуло у него в душе. — Надобно потом отдать тряпицу-то “хозяину”, если он сыщется!»
Он почти не чувствовал веса и силы падающих на его плечи и грудь грузных и тяжелых капель дождя. Сунув Рыбку за пазуху за мокрую рубаху и обернув свою голову старой тряпицей, он помчался к Старому пруду. Там, вдалеке, у пруда лежала то ли треснувшая лодка без привычной перекладины, сидя в которой мог ловить рыбу кто-то из крестьян.
«А может это вовсе и не лодка? —  подумалось ему. — Может это чьё-то иссохшее и разбитое корыто? И его забыла какая-то девица, что приходила на пруд стирать свою рубашку и одежду? И оставила из-за того, что оно протекало и пришло в негодность?»
Он бежал по мокрой траве, весь мокрый, насквозь, не боясь простудиться, и его тревожила мысль: «Как же Она из пруда попадёт в своё Море? По нашей речке Большой Вязёмке? Но ведь от пруда до речки тоже не близко!»
А Рыбка словно читала его мысли и отвечала: «Да уж попаду! Не переживай, свет Сергеич! Это мой Секрет! Но однажды я тебе про него поведаю!»
Сергеич почти уже добежал до пруда. А этот неистовый Дождь всё никак не утихал!
«Еще немного — и всё!» — снова подумалось ему.
Наконец, он достиг края заросшего осокой и камышами пруда, остановился и сделал вдох. И только после этого понял, что сумел! Вынул Рыбку из-за пазухи, взглянул на Неё — не повредилась ли? Но Она была жива, блестела чешуйками, и казалось, была весела, и даже некое подобие улыбки появилось на её небольшом и светлом лице. 
«Почудилось!» — подумал он, наклонился, раскрыл ладони и выпустил Рыбку в тёмную воду.
«Спасибо, свет Сергеич!» — вдруг вспыхнули внутри в душе Её благие Мысли.
И он снова удивился: «Вот Чудеса-то! Как же это? Неужто рыбы умеют говорить? Или это только Она умеет — Маленька Злата Волшебница?»
Он смотрел на Старый пруд, на исчезнувшую гладь воды, по волнам которой неистово стучали все Небесные капли. «Просто Небесный водопад!» — высветилось в душе ему. А Рыбка махнула ему своим блестящим хвостом и скрылась в глубине пруда.

Сквозь пелену дождя он взглянул на Старый пруд, на водную рябь и волны, сквозь которые ему почудилось, что там, в этой тёмной глубине что-то мелькнуло, очертания чего-то знакомого!! Что-то похожее на контуры таинственного Волшебного Замка! Который он однажды видел на картинке в одной из книг в Библиотеке своего батюшки. Ту книгу — кажется, это был какой-то роман приключений на французском — он прочитал при свечах, сидя у стола, запоем! И уже в конце понял, что у романа есть ещё и продолжение! И значит, приключения героев продолжаются!
И Замок тот, что вдруг предстал его очам сейчас, на дне пруда… будто бы стоял на Острове, который охраняла череда Витязей, одетых в доспехи, с чистыми и прекрасными лицами! А впереди, самым первым шёл Дядька в сияющих доспехах и с мечом сбоку! С большим как у быка носом! Полуседой и смуглый, и гордый, спокойный, как глубокие воды моря! А позади Острова снова мелькнул Рыбкин Златой Хвостик!.. Будто бы дал знак ему — «До встречи же, Сергеич свет!»
«Вот Чудеса-то! Как же это?» — снова промчались вереницей мысли в его душе.
Он очнулся, отбежал от Старого пруда, и уж было направился в сторону Старого Дуба, но вдруг поймал себя на Мысли, что здесь, на этом пруду чего-то явно не хватает!
«Чего же? Коль сама Природа всё здесь своей силой сотворила благодатным местом? — и лоб его наморщился, пытаясь высветить сокрытую деталь. — Ах! Вот оно! Да, это то! Здесь не хватает той самой русской девицы! В кокошнике, в цветастом русском сарафане! Пошитом для неё искусной Мастерицей — быть может, матушкой или бабусей?!» — мелькнуло у него в душе.
«Она должна сидеть вон там! На том замшелом и огромном камне! Откуда он здесь, этот Вековой Валун? Быть может, Няня знает? Иль Дядя мой — рассказчик-весельчак Василий?» — и он снова запрыгал по стеблям мокрой травы, пригнутой дождём к земле...

Добежав через поле до заветного Дуба, он, весь мокрый и совсем обессилевший, присел на полусухую траву и почти сразу же припал спиной к Древу. Задумался, куда-то провалился на миг, и вдруг вспомнил, что недавно здесь спрятал в кроне мешочек с сухариками! Он поднял голову и взглянул вверх, глазами пробуя отыскать ту ветку, на которой должен был висеть мешочек. И обомлел...
Там, между верхних ветвей застряла Большая рыба, и её серебристый хвост свешивался вниз почти на полметра! А вместо привычной головы ему почудилась странная девичья голова — с зеленоватой кожей,  с глазами колкими, как угли яркие в трещащей от поленьев печке, с полузелёными густыми волосами, свисающими спутанными прядями ей на грудь... Она смотрела него в упор, как будто что-то ртом полуоткрытым хотела на ушко ему сказать!
Таких он никогда не видел! И даже в книгах многих из заветной Библиотеки батюшки никто не написал, не поместил рисунок странной этой Рыбы!
Сергеич вдруг зажмурился, чтобы прогнать то странное виденье! Он словно бы впал в забытье на краткий миг, и только звук дождя мешал ему покинуть это «тайное укрытье»! Но вот гроза утихла, и убежала вдаль! И ветер быстрый стих! Запели птахи малые, и звуки капель с листьев, с широких веток Дуба коснулись слуха дремлющего в полусне, кудрявого как маленький барашек, юного Поэта... 
И в трели звонкой, долгой, у одной из птах он, будто бы по мановению чьей-то волшебной мысли, нежданное различил отдельные слова и строфы: «Я вам спою! Чего ж душа моя вдруг ощутила?!. Про Голубые Небеса, что стали лучезарными от вод Реки Небесной, пролившей свои многие сокровища из Русла наземь! Про Радугу, что перекинулась сквозь травы в два конца! Ведь Чудо это позабыть нельзя! И даже та, неведомая никому Русалка-Рыбка, смеялась в кроне Дуба Векового, где бабочки, стрекозки многие, и прочие букашки и козявки укрылись от несущего с собою Благодать дождя...»

Лёгкий ветерок коснулся лба Сергеича, и он окончательно проснулся... Взглянул наверх — в крону и почти сразу заметил свой мешочек с сухариками! Он дотянулся до него упавшей веткой, пригнул и снял. И сквозь полотняный покров ладонью ощутил, что все сухарики намокли от воды и стали тёплыми от вод небесных... А от мешочка лучики исходят, как будто там не влажные сухарики, а зёрна из подсолнуха златые...
Он положил сухарик в рот, провел ладонью по рубашке влажной, по штанам, вскочил и отряхнул с себя остатки капель. И побежал по травам в свой привычный дом-усадьбу, где видимо его уже хватились и «метали икры»! А больше всех, конечно же, Арина свет!
И пробегая мимо изб, где жили многие его ребята, он краем глаза ухватил, как вся ватага шумною гурьбою с лукошками в луга пошла за рыбой! За этим славным Даром Голубых Небес!
Он добежал, весь мокрый, и штаны все в грязи! Но Няня, стоя у порога на крыльце намокшем, от радости вмиг обняла его! И потащила обессилевшего шалуна внутрь его спальни!
И вот уже, сменив свою одежду на сухую, испив немного молока и съев тарелку каши с тёплыми блинами, он с жаром принялся Арине излагать в стихах про новые свои виденья! Про песни птичьи и про трели, и про чудесные мгновенья, что испытал, спасая Рыбку от погибели вне вод, про прочие «картинки маслом», которые ему вдруг показала Рыбка, напевно говоря про них какие-то слова-мелодии из неизвестного ему творенья в мире моря...
— Да полно же, Сергеич! Сказка хороша твоя! Послушай же, свет ясный мой, душа моя, иную сказку! — и Няня принялась рассказывать ему про то, как молодой крестьянин, глупый как бычок, нанялся раз в работники к попу... Который в церкви ближней бытие держал…
— А кто это — тот поп пузатый? — Сергеич к Няне вопрошал.
— Да то священник, што прикинулся служивым — у самого Всевышнего в чертогах, в которых он ни разу не бывал! — и Няня засмеялась.
—  Но разве можно врать народу? —  Сергеич вдруг застыл от мысли этой. —  И разве это не противно Богу? И разве не отвергнет Отче «работника» такого прочь? Куда-нибудь подале, за прозрачный да неодолимый для всех врунов заговоренный ангелами вал?
— Как хорошо ты понял всё, Сергеич! Так слушай же, чем всё это закончилось, мой свет лучистый, батюшка Сергеич! — и Няня рассказа всю историю про двух балбесов любомудрых до развязки...
Сергеич слушал сей рассказ Арины, поглядывал в окошко да в тиши и в сумерках за Небесами наблюдал — как там неслышно Месяц появился, поплыл вдоль горизонта ввысь и по пути все Звезды зажигал… Уж и свеча почти что догорела, да и глаза его слипались от воспоминаний о магическом дожде...  И замечтавшись, он пробормотал:
— Ох, дурят брата нашево! Все эти нянины рассказы! Ох, и дурят! Ну просто несказанно! Уж лучче щас же самому мне сказку новую порассказати! — сказал негромко свет Сергеич, когда Няня Арина свечку потушила, прикрыла дверь резную, да и пошла почивати во свою светёлку! В которой, однако же, тоже уже темно стало! И потому Кот её любимый уже в уголке на перине дремал и посапывал... И может даже тоже сон какой замечательный смотреть начал! Про то, как ему Дед Рыбку златую поймал... На удочку!
Сергеич мечтательно повернулся на бок, закрыл глазки свои ясные и стал сочинять свою Сказку! Про двух героев русских — про Руслана и Людмилу! Да и не заметил, как уснул!
И приснился ему Сон Дивный! Про 33 богатыря, про Дядьку Черномора, про жадного Кащея, что целый век над златом чахнет! Про Колдуна, что в Небеса поднял Богатыря! Про ступу с Бабою Ягой, которая идёт-бредёт по лесу тёмному сама собой... Шикарный сон был! Ни в сказке сказать, ни пером описать! А только Няне своей рассказать про него позарез как надо было!
И рано утром, вскочив ни свет, ни заря, и не умывшись, побег он в светелку, переполошил там Няню, да и с жаром, стихами поведал ей про Сон свой Дивный! Рассказал его свет Сергеич, будто ветер по светёлке промчался да следы Сна на стенах оставил! Сказочные! Как в Храме, исповедуясь своей «святой монахине» Арине-няне, всё вмиг он выложил, не утаив ни мысли! Притих на миг и понял, что запомнил то «кино» от «исповеди тайной» Няне пуще прежнего! В Стихах, надолго! А когда вырос да в Лицей поступил и окончил его, вспомнил про Сон свой давний Волшебный, да и записал его на чисту бумагу! А на полях пером гусиным рисунки сделал... Листы те сохранились и лежат поныне в архивах «сказочных» языкового Института одного, которому при открытии имя Сергеича и присвоили!

В фотоколлаже использованы картины:
Шаньков Мих.Юр. «Юный Пушкин с Ариной Родионовной».
Юный Пушкин ребенок-талант (Кадр из диафильма «А.Пушкин». Худ. Гущин Б.)
Иллюстрация к сказкам «Дуб у Лукоморья».
Виды природы в парках пригородов Петербурга.

© А.Тарновский, 2025


Приложение

1. Усадьба Захарово, или Пушкин Наше Всё!
(заметка кратко об истории + 57 современных фото)
https://vladimirdar.livejournal.com/426722.html
Цитата: « …Мало кто знает, что бабушка Пушкина оказала столь же значительное влияние на становление поэта, как и его няня. Так же, как и Арина Родионовна, она рассказывала ему старинные сказки, народные мифы и предания, передавала ему истории собственного сочинения. Это происходило в Захарове, где юный поэт гостил с мая по октябрь в период с 1805 по 1810 годы.
Здесь нелюдимый и оторванный от социума ребенок впервые начинает играть с крепостными ребятишками и соседскими детьми, он проводит много времени на воздухе, знакомится с неповторимой атмосферой усадебного быта дворянской России. Эта усадьба прочно ассоциировалась у Саши с атмосферой любви и заботы: бабушка и няня давали ему все то, что требуется для воспитания разносторонней личности – доброту, образование и достаточную свободу.
В Захарове Саша заметно похорошел – благодаря бесконечной череде игр он полюбил активные прогулки и существенно постройнел. Спустя несколько лет любовь Пушкина к физическим упражнениям найдет отражение в его излюбленной привычке к ежедневным многокилометровым прогулкам с тяжелой тростью, вес которой, согласно некоторым источникам, «достигал 16 кг». …»


2. Фрагменты из книги Тыркова-Вильямс Ариадна Вл. Жизнь Пушкина (сер. ЖЗЛ).
Т.1. 1799-1824 (2004). Гл.2.

…Захарово было небольшое сельцо, которое бабушка М. А. Ганнибал купила вскоре после рождения старшего внука. Оно находилось в 38 верстах от Москвы, по Смоленской дороге, рядом с большим шереметевским селом Вязёмы. Зажиточные шереметевские мужики соблюдали красивую старинную обрядность в песнях, в хороводах, во всем укладе жизни. Все кругом дышало преданиями славного прошлого. Когда-то эти места принадлежали Борису Годунову. По его приказу в Захарове были вырыты пруды. При нем была выстроена в Вязёмах церковь с оригинальной колокольней в виде ворот…

…В Захарове эти голоса звучали громче, чем среди городской суеты и тесноты, и жарких дум уединенное волненье, с детства знакомое поэту, глубже проникало в его душу. Судя по его стихам – а стихи Пушкина самый точный источник для биографа, – в Захарове пришла к нему таинственная его спутница – Муза.

В младенчестве моем она меня любила
И семиствольную цевницу мне вручила.
Она внимала мне с улыбкой — и слегка,
По звонким скважинам пустого тростника,
Уже наигрывал я слабыми перстами…
С утра до вечера в немой тени дубов
Прилежно я внимал урокам девы тайной…
И сердце наполнял святым очарованьем.
(1821)

Пушкин рассказывал друзьям, как ребенком любил он бродить по захаровским рощам, предаваясь смутным, сладким мечтам, воображая себя героем сказочных подвигов. Раз, во время такой прогулки, ему навстречу бросилась сумасшедшая родственница, жившая у них. Ломая руки, заливаясь слезами, она умоляла мальчика спасти ее. Несчастная жаловалась, что ее считают огнем и поливают из пожарной кишки. С чисто пушкинской находчивостью мальчик галантно ответил: «Что вы! Они просто считают вас цветком».
Захарово было скромной, непритязательной усадьбой. В лицейских стихах Пушкина есть ее описание:

Захарово было скромной, непритязательной усадьбой. С 1805 по 1810 год будущего поэта каждое лето привозили к бабушке в Захарово. Тогда ему от роду было 6-11 лет. В лицейских стихах Пушкина есть её описание:

Мне видится мое селенье,
Мое Захарово; оно
С заборами в реке волнистой,
С мостом и рощею тенистой
Зерцалом вод отражено.
На холме домик мой; с балкона
Могу сойти в веселый сад,
Где вместе Флора и Помона
Цветы с плодами мне дарят,
Где старых кленов темный ряд
Возносится до небосклона…
(«Послание к Юдину». 1815)

Дом стоял на скате холма, откуда открывался широкий вид на окрестные поля, на холмы, покрытые темными хвойными лесами. Здесь маленький Пушкин играл под старыми липами, наслаждаясь чисто русским простором, целомудренной красотой северной природы, деревенским привольем, всем, что в течение еще целого столетия после них радовало и просветляло деревенских ребят, помещичьих и крестьянских.
В деревне должно было еще сильнее сказываться влияние на детей прислуги. У бабушки Марии Алексеевны был повар Александр Громов. Это был человек бойкий, словоохотливый и независимый. Позже он бежал в Польшу и там превратился в пана Мартына Колесницкого. С этим поваром Саша дружил, поверял ему свои заветные, грустные мысли, которые часто, незаметно для взрослых, таятся в детской душе. Повару рассказал будущий поэт, что ему хочется, чтобы его похоронили в любимой березовой роще в селе Захарове.
Был еще другой крепостной приятель у Саши – отцовский камердинер Никита Тимофеич, сказочник и песенник, сочинивший длинную балладу: «Соловей Разбойник, широкогрудый Еруслан Лазаревич и златокудрая царевна Милитриса Кирбитьевна».
Вскоре после его отъезда в Лицей Захарово было продано. Но Пушкин любил этот уголок. Много лет спустя, в смутную полосу своей жизни, перед самой женитьбой, Пушкин на несколько часов приехал из Москвы в это глухое местечко, точно прощаясь с далекими, светлыми воспоминаниями…
Фрагменты стихотворения «Сон» (1816):

«…И где мой сон? не лучше ли в село?
Там рощица листочков трепетаньем,
В лугу поток таинственным журчаньем,
Златых полей, долины тишина —
В деревне все к томленью клонит сна.
О сладкий сон, ничем не возмущенный!
Один петух, зарею пробужденный,
Свой резкий крик подымет, может быть;
Опасен он — он может разбудить.
… … …
Душевных мук волшебный исцелитель,
Мой друг Морфей, мой давный утешитель!
Тебе всегда я жертвовать любил,
И ты жреца давно благословил.
Забуду ли то время золотое,
Забуду ли блаженный неги час,
Когда, в углу под вечер притаясь,
Я призывал и ждал тебя в покое…
Я сам не рад болтливости своей,
Но детских лет люблю воспоминанье.
Ах! умолчу ль о мамушке моей,
О прелести таинственных ночей,
Когда в чепце, в старинном одеянье,
Она, духов молитвой уклони,
С усердием перекрестит меня
И шепотом рассказывать мне станет
О мертвецах, о подвигах Бовы…
От ужаса не шелохнусь, бывало,
Едва дыша, прижмусь под одеяло,
Не чувствуя ни ног, ни головы.
Под образом простой ночник из глины
Чуть освещал глубокие морщины,
Драгой антик, прабабушкин чепец
И длинный рот, где зуба два стучало, —
Все в душу страх невольный поселяло.
Я трепетал — и тихо наконец
Томленье сна на очи упадало.
Тогда толпой с лазурной высоты
На ложе роз крылатые мечты,
Волшебники, волшебницы слетали,
Обманами мой сон обворожали.
Терялся я в порыве сладких дум;
В глуши лесной, средь муромских пустыней
Встречал лихих Полканов и Добрыней,
И в вымыслах носился юный ум…»
Как царственный избранник богов, вступил маленький Саша в таинственное общение с невидимыми для простых смертных волшебницами, ловил ему одному доступную гармонию образов и звуков, был уже поэтом, когда ещё никто кругом этого не подозревал.
[ЖЗЛ. Тыркова-Вильямс Ариадна Вл. Жизнь Пушкина.
Т.1. 1799-1824 (2004) (Гл. 2, с. 51)]